Дионисий Павлович молча пододвинул Виктору пару листков бумаги, вынул из стаканчика очиненный карандаш, затем, открыв стол, извлек из недр его ящиков затрепанную тетрадь в синем, покрытом пятнами чернил и воска, люстриновом переплете, пролистал наугад и ткнул в какое-то место на одной из страниц.
— Пишите. Определить мощность безопасной спички в метрической системе. Все.
Экзамен? Зачем? Что у них такое важное связано с образованием? У них есть версия и они ее проверяют? Разыскиваемый шпион или революционер был образован? Или наоборот? Если образован, то не станет решать задачу, глупо проверять. А если физики не знает, то, наоборот, засыплется. Задачка-то со школьной олимпиады, только соображение к ней требуется, инженерное мышление. Ну что ж, раз надо сыграть "Мурку", сыграем "Мурку".
— Неясно что?
— Понимаете, нужны некоторые приборы. Аптекарские весы, секундомер, если можно, справочник или справочные таблицы по общей физике, ну, теплоту сгорания посмотреть. И сама спичка, конечно.
К удивлению Виктора, Дионисий Павлович (фамилию он так и не назвал) открыл ближний шкаф, который вместо бумаг оказался доверху набитым приборами из школьных кабинетов физики, химии, и, судя по микроскопу, биологии, достал оттуда весы, набор разновесов, секундомер и толстую книгу, обложка которой была бережно обернута в писчую бумагу; книга оказалась "Справочником инженера". Кроме того, он положил перед Виктором коробок спичек Лапшина.
— Ишь ты, как у Агнивцева, — пробормотал Виктор, глядя на музейные редкости.
— У кого, позвольте? — оживился Дионисий Павлович.
— Поэт есть такой, Николай Агнивцев. "От Петербурга лишь осталась коробка спичек Лапшина..." Не читали?
— Нет. Лично с ним знакомы? Или общие знакомые есть, родственники?
— Только читал.
— Тогда поэт к делу не относится. Что-то еще надобно?
— Нет, спасибо.
Виктор тщательно взвесил спичку, завел секундомер, зажег спичку, отметив, сколько секунд она горит, аккуратно задул, стараясь не обломить обугленный остаток, снова взвесил, затем умножил разницу в весе на теплотворную способность и разделил на время.
(Читатель может записать, как это делается, на случай, если вдруг доведется попасть в эту реальность.)
Дионисий Павлович внимательно посмотрел в своей синей тетради.
— Ход решения правильный.
"А то! Как товарищ Сталин говорил — кадры, овладевшие знаниями, решают все..."
— Я могу статистику сделать по нескольким спичкам. Разброс все-таки по времени горения...
— Не надобно. — Дионисий Павлович как-то радостно оживился, спешно убрал приборы обратно в шкаф, вынул из кармана портсигар и раскрыл перед Виктором. — Папироску хотите?
— Спасибо, я не курю.
— Тоже хорошо. Так что с вами, сударь, осталась одна небольшая формальность. Мулин, заходи!
В кабинет заглянул молодой парень, в немного помятом пиджачке, напоминавший приказчика.
— Понимаете, — немного как бы извиняясь, произнес Дионисий Павлович, обращаясь к Виктору, — по инструкции положено провести досмотр личных вещей. Я обязан исполнить служебный долг.
"Сейчас обнаружат деньги и полная задница. Черт, растерялся, надо было в какую-нибудь урну бумажник выкинуть... а у них там урны-то были? Зайти в гостиницу, там в туалете... черт возьми, в парк надо было зайти, под первый куст сунуть или в дупло..."
— Простите, а допрос? — Виктор понимал, что терять уже нечего. — Ну, в смысле, откуда приехал и все такое?
"Да, правильно сказал насчет "приехал". Я здесь однозначно не живу, никто не подтвердит."
Дионисий Павлович пожал плечами, вывернул платочек другой стороной и снова смахнул со лба пот.
— Да помилуйте... досмотр по форме проведем, и никакого допроса не будем, в протоколе распишетесь, что, будучи подвергнут приводу, никаких запрещенных вещей при себе не имел, и по бумагам все закроется. А если что, мы вас всегда потом вызовем для допроса, если в том необходимость появится. Что Бежица — все друг дружку знают. А без досмотра никак нельзя, вот какая петрушка. А вдруг револьвер или бомба, или камера для тайной съемки. В Орле вон опять готовящийся теракт на днях раскрыли.
— Конечно, пожалуйста, — согласился Виктор, выкладывая вещи на стол. — огнестрельного оружия при себе не имею, взрывных устройств тоже.
Дионисий Павлович равнодушно повертел в руках записную книжку.
— Расчеты ведете?
"Блин, сейчас подумает, что все эти номера, аськи, вся эта фигня инетовская — шифр!"
— Да, технические записи. Иногда в голову мысль приходит, и чтобы не забыть... соответственно, математика. Цифры, формулы.
— Изобретаете, что ли?
— Закон вроде не запрещает.
— Изобретайте, изобретайте. Сейчас это поощряют... "Да-та-тра-вел-лер"... амулет такой, что ли?
— Безделушка. Память о прошлой жизни.
— Понятно... Вычислительную технику ремонтировали?
— Как вы догадались? — воскликнул Виктор.
— Так вот же, — и Дионисий Павлович показал Виктору его трансформер. — Для простых слесарных работ инструмент нежный, для часовых дел грубоват, а для арифмометров там, трисекторов в самый раз. Швейцарский инструмент?
— Нет. Китайский. Мне продавец сказал, что китайский.
— Изумительно. Если китайцам дать машины и заводы, они этак всю Европу завалят своей фабрикацией.
— Точно. А вы прямо настоящий Шерлок Холмс! Сразу догадались.
— Служба, однако. Часы карманные, простые... А что такое "Сделано в СССР"?
"Твою мать... Там же еще и Знак Качества стоит."
— Понятия не имею, — безразлично произнес Виктор, — Мне их на подарили на это, как его... на именины. Ходят нормально.
— Похоже на "Павел Буре" — и Дионисий Павлович вынул из своего кармана точь-в точь такие же, с арабскими цифрами, только серебряные.
— Да. Я вообще и думал, что это "Павел Буре". А что, подделка?
Дионисий Павлович раскрыл ножик трансформера, поддел крышку и пристально уставился на платы и колесики.
— Нет, похоже, другой мастер делал. Ишь ты, знак у него какой. Как весы. Верно, на точность намек. А циферблат вроде как из целлулоида, а почему-то не желтеет. Корпус обтерся, а это как новенькое.
— Да, я тоже заметил...
— Объяснения на сей предмет имеете?
— Наука, — развел руками Виктор, — сейчас чего только не изобретают. Автомобили, аэропланы, беспроволочный телеграф. Наверное, и материал такой выдумали.
— Наука. Верно, так. Стало быть, разобрались, — и Дионисий Павлович взял в руки бумажник, собираясь открыть.
— А... а вообще это правильно, что инструкция такая, досматривать. А то ведь пасха, скопление народу, а тут кто-нибудь с поясом шахида.
— С чем? — переспросил Дионисий Павлович, опуская руки с бумажником.
— А вы не читали разве? На Востоке террористы новый способ придумали. Берут пояс, набивают туда взрывчатки и картечи, надевают под одежду, потом идут в скопление народа, и...
— Скопление народа при проезде высочайших особ?
— Угу.
— Фанатик-самоубийца? Как Гриневецкий?
— Да, вот до какого ужасного способа дошли.
— Очень интересно... — Дионисий Павлович оставил бумажник на столе, взял листик и черкнул на нем пару фраз. — А где читали, не помните?
— Не помню. Случайно, в дороге попалось.
— Благодарствую. А вы пиджак Мулину покажите, брюки, туфли. Ничего не поделать, отступишь от регламентов и тут же, — он показал наверх, — донесут. Так что вы уж не подводите.
"Действительно положено или произвол? Не, ну вообще: ни спецшкол хроноагентов, ни подготовки никакой, ни сообщат, в какую эпоху. Хоть и хрен их знает, какие у них тут процессуальные тонкости, в восемнадцатом. В реальной истории вообще в это время каждый, у кого наган, свою законность придумает. Могло быть хуже. Да и что у меня в одежде-то?"
— Исподнее не надо. Оружие там не спрятать.
"А шифровку? Или что-нибудь вроде того? Темнит это Дионисий что-то. Но зачем? Или действительно тут такой низкий профессионализм? Нет, не похоже."
— Все в порядке, — констатировал Мулин хрипловатым голосом, — ничего не спрятано.
"А может быть, просто все это наспех организовали, и, как всегда, дефицит кадров. А работу надо показывать — ловить, задерживать... Вот это и есть у них для галочки. Потому землю и не роют. Взяли, отпустили, отчитались за проведенную."
— Ну вот, а вы беспокоились, — произнес Дионисий Павлович, затем...
...Затем он взял в руки бумажник и заглянул в него.
5. Бесплатная путевка на Канары.
— Это что, фокус такой? — спросил Дионисий Павлович, рассматривая купюры 1997 года, — тут давеча один маг приезжал, Артемон Кастарини, а по-нашему Касторов Артемий Давыдович, он вот так вот берет почтовую открытку и в банкнот превращает.
"Ага. Сейчас скажешь, что фокус, а он — покажи фокус"
— Это не фокус, это скорее чья-то злая шутка.
— Чья? Имеете догадки?
— Нет. Абсолютно не знаю, от кого это может исходить.
— А настоящие деньги у вас есть?
— Увы. Кстати, вы не подскажете, где в Брянске или Бежице человек с инженерным образованием может подзаработать, так, чтобы аванс выдали?
— Родственников или знакомых у вас нет, чтобы занять?
— Нет.
— В таком случае искренне вам сочувствую.
Дионисий Павлович грустно вздохнул, и положил деньги обратно в бумажник. Виктр уже хотел взять его обратно, но Дионисий жестом остановил его.
— Я вам сочувствую, потому что, к сожалению, вам придется у нас задержаться. Деньги, которые вы мне показали, не могут быть использованы в качестве фальшивых. Ну, разве что можно их выдать за вновь введенные купюры, но это мошенничество, это в уголовку. Вы спросите, что же тогда в них противозаконного. Само по себе ничего. Но они сфабрикованы лучше, чем российские деньги. Фольга вот, например. Это более тонкая, более сложная работа.
"А что ж в четвертой реальности бывший сотрудник ничего против не имел? Были сделаны хуже, чем советские? Или личный интерес? А у этого есть личный интерес?"
— Я — человек маленький, продолжал Дионисий. — Завтра с утра будет мой начальник, господин Веристов, он на праздники в Орел уехал. Я должен воспользоваться своими полномочиями и задержать вас до его прибытия.
"Непростительная глупость. Непростительная глупость проболтаться этому типу, что у меня тут никого нет. Что же делать? Кому до революции жаловались на незаконное задержание? Уполномоченного по правам человека сто пудов тут не будет. Адвокату? Какому адвокату? Сказать, что знакомые среди начальства? Ревизор из Петербурга, инкогнито? А бабло меченое, коррупционеров выявлять? Прогонов не платит, подорожная... вообще нет подорожной, прикид, манеры нездешние. Не горячись. Все сказанное вами может быть использовано против вас... И черт знает, какие тут законы, может, другие. Как идентифицировали Хлестакова? Думай, вспоминай классику. А, Бобчинский с Добчинским кипеж навели. А тут их нет."
— По телефону у вас можно позвонить?
— По телефону?
— Да, сейчас в столице новая мода — решать дела по телефону.
— Не дозволено. Скажу вам прямо — все права сейчас на моей стороне. Вот у нас сейчас юрист задержанный сидит, умный человек, университет окончил, он вам по-книжному объяснит.
— Если я правильно понял, то вы задерживаете меня только на всякий случай?
— Виктор Сергеевич, вы раньше служили в полиции?
— На службе не состоял.
— У меня сложилось мнение, что если не состояли, то имели близкие отношения. Не в качестве арестанта, нет. Возможно, в черносотенцах состояли. По моему разумению, вам ведомо, что задержания бывают грубые и чистые. Грубое задержание рассчитано на ваш страх, растерянность, незнание буквы закона, иначе говоря, вас просто хватают и волокут. Чистое задержание рассчитано на человека образованного, собой владеющего, который, если что, потом по начальству ходить будет и жалобы писать, потому производится строго в рамках закона, и противиться этому бесполезно. Чтобы не вводить вас в искушение совершить противозаконные действия, предупреждаю сразу — взяток не предлагать. Хотя вам в вашем положении предложить нечего. Рассчитываю на ваше верное понимание.
Он пошарил рукой под столом, видимо, нащупывая кнопку.
— Поясной ремень и шнурки мы у вас изымать не будем, вы человек рассудка, вешаться или пытаться солдат душить не станете. Вещички ваши будут в полной сохранности, не тревожьтесь. Камера у вас будет чистая, белье постельное свежее, никаких насекомых или сырости, это у нас строго. Из соседей никаких босяков, тут у нас только государственные. Чем человек культурнее, тем опаснее для престола... то-есть, чем опаснее для престола, тем культурнее.
В комнату вошел солдат с автоматом на шее.
— Препроводите нашего вынужденного гостя в Канарию. С соблюдением.
Солдат решительно шагнул в сторону Виктора и отчеканил:
— Прошу вас!
"А ведь посадил, таки, черт", думал Виктор, следуя по коридору. "Мягко, вежливо... как психиатр... хотя чего орать-то? Против автомата не попрешь. А, с другой стороны, как-то по-дворянски обходятся. Действительно, мало ли, чей там родственник или знакомый. С соблюдением... Стало быть, могут и без соблюдения."
— Направо прошу!
"В черносотенцах состояли... Почему в черносотенцах? У меня что, физиономия погромщика? И что такое Канария? Что-то для давления на заключенных? Но он же ничего не спрашивал, признания не требовал. Или тут сами себя оговаривать должны? Да, и вообще, как тут выживать в камере? Если верно понял, сажают к политическим. Если не врут, а там кто их знает."
— Прошу!
"Канарией" оказалась узкая, метра на два в ширину и три в длину, комната, похожая на купе; окно, вопреки представлениям Виктора о типичной царской тюрьме, было обычных размеров, только забранное толстой железной решеткой. На окне — это ошарашило Виктора примерно так же, как автоматы у конвоя — стояли четыре гераньки в горшках. Нары были стругаными и двухъярусными, застланы только нижние. Постели выглядели нормально — подушка, простыня, серо-лиловое суконное одеяло. Над дверью висела электролампа, длинная, похожая на старый кенотрон: здесь она тоже была заключенной и помещена в железную клетку.
— Проходите, не стесняйтесь!
С одного из табуретов, что были прибиты к полу камеры у небольшого дощатого стола с книгами и бумагой, поднялся невысокий круглолицый человек с рыжеватой шкиперской бородкой, и кое-как причесанной шевелюрой, чем-то напоминающий молодого Энгельса из учебника новой истории. На клоне классика марксизма были неглаженые брюки, жилет и рубашка без галстука, впрочем, свежая.
— Болотный, Семен Никодимович, юрист.
— Еремин, Виктор Сергеевич. Инженер.
— Высшее образование?
— Да. Меня тут уже экзаменовали.
— Первый раз попадаете?
— В такие места — первый.
— Сударь, значит, вы просто не представляете, как вам повезло! Находящимся под стражей с высшим образованием положено улучшенное содержание, прогулки, врачебная помощь по первым признакам недомогания... По личным надобностям, представляете, здесь выводят в пудрклозет. Ладно, эти все тонкости потом расскажу, времени у нас с вами теперь более чем достаточно. Мои нары слева, ваши — справа. Да, самое главное — при высшем образовании не дозволены физические меры форсирования допроса. То-есть побои и пытки.
