Рауль

Сера уже догадывался, что тот может сказать дальше. Но он не хотел этого слышать, не хотел этого знать. Ему, словно ребенку, захотелось закрыть уши руками, не допустить, чтобы это болезненное знание коснулось его разума, его сердца. Он опустил голову, лицо его нахмурилось, будто от боли. Но настоятель продолжал, не обращая внимания на страдания, которые причиняют Сера его слова. Он должен был сказать ему все, хотел тот этого или нет.

— Любовь аливоло невероятна, беспредельна, отчаянна. В ней нет места надежде, и она иссушает человека, которого он любит. Тот становится одержим, не может ни спать, ни есть, ни быть с другими людьми. Неземное создание будто приковывает его к себе невидимыми цепями, не позволяя ему дышать и жить, и человек, отрекаясь от всего, что ему было дорого, с радостью, с самозабвением, с каким-то болезненным счастьем принимает это, не в силах справиться с собой.... И душа самого аливоло не выдерживает мук чуждой ему страсти, сгорая в этом огне... И так эта любовь испепеляет их обоих. У нее нет будущего, — аливоло никогда не сможет остаться на земле, а человек никогда не обретет крылья. И в этом отчаянии, в этой боли, в этом безумии они постепенно убивают друг друга, и, если не находят в себе сил расстаться, оба погибают. И тогда, помимо горя, связанного с их гибелью, приходит другая беда — нарушается равновесие. Ноэль и Селем смогли преодолеть это, а тот, второй монах, о котором я говорил Вам, — нет. Последствия его ошибки были ужасны.

Настоятель замолчал. Сера сидел, обхватив голову руками. По его щекам текли слезы.

— Что же мне делать, Падре? — спросил он, наконец, поднимая мокрое, искаженное страданием лицо.

— Отпустите его, — ответил пожилой, уставший монах, глядя ему в глаза. — К сожалению, это неизбежно, мой мальчик!

Взгляд его был полон сочувствия, но вместе с тем и глубокого сожаления, что ему самому уже никогда не доведется пережить ничего подобного.

..................

Остаток дня Сера провел в одиночестве. Он не хотел никого видеть, поэтому ушел из монастыря и весь день просидел на склоне горы, глядя на облака, плывущие по небу. Сердце его переполняли боль и отчаяние. Разумом он понимал, что должен сделать, но душа его разрывалась на части при мысли о том, что ему придется навсегда проститься с Раулем. Он не представлял себе, как сможет жить без него, без его глаз, без его молчания. Он вспоминал, как впервые увидел его, как нес его на руках, как тот смотрел на него, слушая его голос, как засыпал, успокоенный тем, что он был рядом. Вспоминал, как целовал его вчера, и тот таял в его объятиях... Сердце его замирало, голова кружилась. Ему хотелось забыть обо всем — о мире, о других людях, о других существах и их битвах, о прошлом, о будущем, — и лишь только любить Рауля, быть всегда рядом с ним. Но он знал, что не сможет этого сделать, потому что им все равно не суждено быть вместе. Никогда. Ему хотелось кричать, но он не мог издать ни звука, будто весь он превратился в камень... Когда же, уже под вечер, он вернулся обратно в комнату, лицо его было жестким и чужим, и только глаза горели на нем, словно угли в выжженном до золы очаге.

Рауль сидел на постели, обхватив поднятые к подбородку колени, и смотрел на дверь. Он ждал. Как только Сера вошел, он вскинул на него огромные потемневшие глаза, опустил руки, выпрямился. Человек, стараясь не смотреть в его сторону, прошел мимо него к окну, остановился там, глядя на закат. Рауль тихо поднялся, подошел к нему сзади, обнял его двумя руками, прижимаясь к нему трепетным жарким телом, замер, не двигаясь. Густая тишина повисла в освещенном вечерним солнцем воздухе. Сера закрыл глаза, заставляя себя не отвечать на ласку Рауля, на его немой, нежный призыв. Не поворачиваясь, он произнес:

— Мы не можем быть вместе... Ты должен вернуться... Завтра, на рассвете...

Сера знал, что Рауль не понимает человеческой речи, но что-то подсказывало ему, что на этот раз он его понял. Рауль продолжал стоять, не шевелясь, не разжимая объятий. Сера дал ему время осознать услышанное, а потом, аккуратно высвободившись из его рук, медленно повернулся... Казалось, что его слова лишили аливоло сил. Он весь будто потух, лицо посерело, опустевшие руки безвольно упали вдоль тела, плечи поникли. Сера подался к нему, ему невыносимо было видеть его таким, но Рауль вдруг вскинул на него глаза, и Сера в ужасе отшатнулся. Взгляд аливоло пылал таким гневом, такой безумной, нечеловеческой яростью, что у Сера похолодело сердце. Он протянул к Раулю руки, желая вновь обнять его, успокоить, вернуть его глазам прежнее сияющее, теплое, ласковое выражение. Но тот, издав какой-то высокий, пронзительный, невыносимый звук, оттолкнул его, ударив в его грудь ладонями. Сера даже не думал, что в этом хрупком теле может таиться подобная сила: удар был таким, что его, словно щепку, отбросило в сторону. Он больно ударился о стену и, почти теряя сознание, сполз на пол. С перекошенным лицом Рауль бросился прочь из комнаты. Его удаляющиеся стремительные шаги еще долго гулким эхом разносились по всей высоте лестницы, отдаваясь от каменных стен...

..................

Его искали весь вечер и почти всю ночь. Преодолевая тревогу, обитатели монастыря осмотрели все кельи, башни, лестницы огромного строения, заглянули во все самые потаенные, скрытые места, обыскали склоны гор, рощи и пещеры, что были поблизости. Но все было тщетно, — Рауля нигде не было. Кто-то из монахов сказал, что, возможно, видел его бегущим по дороге в деревню. Не прекращая поисков, туда сразу же послали человека, но, спустя несколько часов, он вернулся ни с чем, лишь приведя с собой людей на помощь. В деревне его тоже никто не видел. Беспокойство все нарастало. С аливоло могло случиться все, что угодно. Он был еще недостаточно силен, и совсем не знал, как вести себя в этих местах. Он мог погибнуть по нелепой случайности в горах, — оступившись, сорваться в пропасть, или заблудиться в лесу. Ведь вокруг было уже совсем темно...

V

На землю опустилась глубокая ночь, в небе уже ярко горели звезды, а их лихорадочные поиски так ни к чему и не привели. Сера неподвижно сидел во дворе монастыря, закрыв руками лицо. Он винил только себя в том, что произошло. Видимо, он повел себя совсем не так, как должен был, произнес не те слова, обидел Рауля, оттолкнул его, заставил его усомниться в своей любви. Желая избавиться от боли в собственном сердце, он ранил того, кого любил больше всего на свете. Он не мог справиться с этим один, просто не знал, как; и в результате все сделал неправильно. А теперь он сидел здесь, задыхаясь от бессильных слез, и совершенно не представлял, что ему делать дальше.

В монастырь по очереди возвращались уставшие люди. На их лицах застыла тревога, и ни один из них не принес добрых вестей. Настоятель поговорил с каждым, а потом подошел к Сера.

— Мы продолжим поиски на рассвете, — сказал он. — Уже слишком темно, люди устали и должны отдохнуть. Вам тоже нужно хотя бы немного поспать. Идите, а завтра утром я разбужу Вас.

Сера, молча, кивнул и пошел наверх.

Не раздеваясь, он лег на постель, и долго лежал без движения, глядя на ночное небо. Мысли хаотично роились в его голове. Что он наделал? Почему он был так безрассуден, желая одним ударом разрубить такой сложный, запутанный, немыслимый узел? И как ему теперь исправить эту ошибку? Ведь, если с Раулем что-нибудь произойдет, он никогда себе этого не простит. НИКТО ему этого не простит...

Душа его болела. Тоска по Раулю, сожаление о происшедшем, сознание несоизмеримой для обычного человека ответственности, предчувствие скорой разлуки — все смешалось в разъедающем, ядовитом, темном потоке. Не вытирая мокрого лица, он закрыл глаза и забылся тревожным сном...

Ему снилось, что он летит над землей, словно птица. Внизу проносились виноградники, рощи, прозрачные горные ручьи, пыльные дороги. Он летел, широко и сильно взмахивая крыльями, в свободном пространстве, чувствуя движения своих крыльев, чувствуя течение воздуха вокруг себя. Это было так прекрасно! Прохладный ветер обдувал его лицо, развевал его волосы. Он видел, как спускается к горизонту покрасневшее солнце, видел весь мир, лежащий перед ним во всей своей земной красоте, и он любил его... Но там, в небесах, кто-то ждал его, он знал это. И тогда, последний раз взглянув вниз, он стал подниматься — подниматься все выше и выше, прочь от земли, к холодным вершинам гор, к белым сияющим облакам, в самую высоту... Земля удалялась, становясь все меньше и меньше. Но он уже не оглядывался и был так счастлив...

Вздрогнув, Сера внезапно проснулся. Он зашевелился, открыл глаза. Вокруг по-прежнему было темно и очень тихо. Вдруг в тишине ему послышалось чье-то дыхание. Он повернулся и тут же подскочил на постели. На каменном уступе возле окна, выделяясь темным силуэтом на фоне звездного неба, сидел Рауль. Его ноги так же, как и тогда, были прижаты к груди, руки сплетены вокруг них, платиновая голова лежала на коленях, лицо было обращено к Сера. А за его спиной, высоко над ним, плотно прижатые друг к другу, возвышались два огромных, невероятно прекрасных белоснежных крыла.

Сияющие в лунных лучах жесткие перья трепетали от дуновений легкого ночного ветра. Сера задохнулся от этого необыкновенного, фантастического зрелища. Сердце его забилось неровными толчками, он с трудом сохранял способность мыслить. Аливоло не двигался, лишь его дыхание стало глубже.

— Рауль, — выговорил, наконец, Сера, — ты вернулся, мальчик?.. Я так волновался за тебя... Все искали тебя, мы так боялись, что с тобой что-нибудь случится.

Он встал, подошел к аливоло. Тот поднялся, его крылья дрогнули. Несколько минут человек и ангел стояли, глядя друг на друга горящими в темноте глазами, не в силах приблизиться друг к другу. Потом Сера протянул руку и коснулся лица Рауля. Тот чуть наклонил голову, ласкаясь к его руке.

— Я так люблю тебя, — прошептал человек. — Я не знаю, как мне жить дальше...

Рауль взял его руку в свои ладони, прижал ее к губам. Сера нерешительно обнял его и привлек к себе. И в тот же момент почувствовал, как с мягким шорохом раскрываются над ними огромные белоснежные крылья, как они укрывают их обоих светящимся живым облаком, смыкаясь за его спиной, как начинает струиться вокруг сияющий неземной свет, как он разливается, заполняя все вокруг, льется на его лицо, в его душу, и как они оба растворяются в нем, соединяясь друг с другом, и сами, будто превращаясь в мерцающий серебристый свет.

..................

На рассвете настоятель зашел в комнату, чтобы разбудить Сера, но она была пуста. Он шагнул внутрь, наклонился и поднял с пола жесткое голубоватое перо. Он подошел к окну и долго стоял там, сжимая его в руках, и по его морщинистому лицу текли слезы...

Сера вернулся в монастырь на закате. Он был бледен, глаза его казались черными пятнами на белом снегу, губы были сжаты в тонкую бескровную линию. Вся его одежда, лицо, волосы, руки были покрыты серебристой светящейся пылью. Не сказав никому ни слова, он ушел в свою комнату... Через три дня к нему пришел настоятель, и с тех пор монахи начали ухаживать за Сера, возвращая его к жизни. Они почти насильно поили его водой из волшебных источников, потом стали понемногу кормить его, а позже и говорить с ним... Когда же он впервые спустился вниз, его волосы были совсем белыми...

ЭПИЛОГ

Этьен Сера прожил долгую праведную жизнь, помогая людям. Он лечил их от болезней и ран, снимал жар у их детей лишь одним прикосновением рук и возвращал разум заблудшим, только лишь разговаривая с ними, ласковым словом утешая их мятущиеся души. Он так и не смог покинуть это место и навсегда поселился в монастыре. Монахи почитали его, хотя он и не принял послушания, а люди из деревни любили его и всегда приглашали на деревенские праздники и в свои дома. Слава о чудесном целителе разнеслась далеко за пределы затерянного в горах монастыря, и к нему стали приходить люди из разных концов страны. Он не отказывал никому, ко всем был внимателен и добр.

Почти всегда он был молчалив, но иногда улыбался странной загадочной улыбкой, будто знал что-то, неведомое другим. Часто его видели, сидящим на закате под деревом, что стояло на склоне горы у дороги, ведущей в деревню. Он смотрел, как опускается солнце, и будто ждал кого-то. Говорили, что он просиживал там всю ночь, а, когда возвращался на рассвете в монастырь, лицо его было печальным...

Иногда он уходил высоко в горы и пропадал там несколько дней. Сначала люди боялись, что с ним что-то случится, и он не вернется. Но он всегда приходил обратно, и со временем все к этому привыкли. А когда наступала зима, и шел снег, он подолгу стоял на самом верху одной из башен, широко раскинув руки, запрокинув голову, и белые крупные хлопья сыпались с небес на его лицо. А он улыбался... Наверное, этот чистый мягкий снег что-то напоминал ему.

А когда он уже был глубоким стариком, он вдруг исчез. Накануне вечером он, как всегда, ушел в свою комнату. А наутро монах, который пришел к нему принести завтрак, обнаружил, что в ней никого нет. Лишь на полу у окна лежало несколько больших белоснежных перьев.

Говорят, что в ту ночь некоторые жители деревни видели, как из узкого окна его кельи струится фантастический голубой свет, заливая далеко вокруг землю своим сиянием.

........................

alivolo — летящий, летающий (ит., поэт.)

1