"Монах.Шанти"

Шанти подошла к входной двери, заперла ее на задвижку и снова вернулась к Зоргену. Наклонилась, и стала его раздевать, складывая вещи на стол. Раздев догола, внимательно изучила тело мужчины до мельчайших подробностей. Разделась сама, замерцала, меняя облик, и через несколько секунд на месте красотки стоял Зорген, очень похожий на оригинал — даже мать этого человека не смогла бы распознать подмену.

Зорген-оригинал внезапно очнулся, открыл глаза и с усилием спросил:

— Что такое?! Что со мной?

— Уже ничего — с некоторым сожалением ответила Шанти и легким движением свернула ему голову. Шея мужчины треснула, как сухая ветка, он дернулся и застыл — теперь навсегда.

Шанти несколько раз повторила фразу: 'Что такое?! Что со мной?' — добиваясь стопроцентного совпадения голосов. Наконец, ей это удалось — голос Зоргена был довольно чистым и бесцветным, без каких-то особенностей, акцента или пришепетывания, так что копировать его нетрудно.

Драконица несколько раз перешла из состояния дракона в облик Зоргена, запоминая, как тот выглядел и добиваясь, чтобы облик стражника впечатался в ее память. После десятого раза она уже легко становилась Зоргеном, за долю секунды, не нужно было вспоминать морщинки и родимые пятна. Драконы запоминают навсегда — если постараются, конечно.

Перейдя в облик дракона, Шанти взяла со стола одежду начальника стражи, спрятала ее за спиной...и вдруг остановилась. Нет, нужно было не так — она стащила в кучу тела телохранителей, сверху положила их хозяина, и уже тогда принялась уничтожать следы преступления.

Человеческие тела неплохо горят — Шанти видела это тогда, когда армия драконов налетела на Завод. Те люди, на которых попадала струя драконьего пламени, горели как свечки, обгорая до костей, превращаясь в обугленные скелеты. Температура горения драконьего 'топлива' была очень высока.

Вот и сейчас, язык голубого пламени окутал трупы стражников таким жарким покровом, что они вспыхнули, как дрова, заполнив комнату удушливой вонью и черным дымом.

Шанти жгла трупы, пока они не превратились в скелеты, а в комнате нечем стало дышать. Тогда драконица превратилась в Зоргена, быстро натянула на себя одежду, отодвинула задвижку и выскочила в коридор, упав под ноги изумленным и обеспокоенным стражникам, сбежавшимся на запах и дым, просачивающиеся из кабинета начальника. Стучать они боялись — Зорген не любил, когда кто-то лез не в свое дело.

— Колдовство! Злое колдовство! — прохрипел лже-Зорген, тяжело дыша и прикрывая глаза (Шанти и вправду было не очень хорошо — надышалась дыму) — Шур здесь? Отвези меня домой! Скорее! Мне надо помыться и отлежаться... Шпионка-колдунья покончила с собой, я чудом спасся...но на сегодня мне хватит работать. Она хотела убить меня ценой своей жизни! Загорелась, как костер! Саган уберег меня!

— Будет сделано! — с готовностью кивнул заместитель — подать карету господина Зоргена! Вы сами дойдете, или вас отнести?

— Сам! — кивнула Шанти и медленно, цепляясь за стену поднялась на ноги — отведите меня к карете, глаза слезятся, плохо вижу...

Глава 2

— Он открыл глаза! Открыл! — девушка, почти девчонка сорвалась с места, подбежала к женщине лет сорока, с усталым добрым лицом и схватив ее за руку, поволокла в комнату к больному. Женщина возмущенно фыркнула и покачала головой:

— Ну, открыл, и что? Стоило меня ради этого отрывать от варки похлебки? Вот сейчас твой отец придет из лавки — голодный, злой, как лесной амрок, и задаст нам всем! И твой высохший деревянный человечек нас не защитит!

— Мам, он не деревянный! Не говори про него так! Он хороший, я знаю!

Девушка наклонилась над лежанкой в углу комнаты и внимательно посмотрела в глаза мужчины:

— Ты меня видишь? Слышишь? Как тебя зовут? Кто ты?

Мужчина не отвечал. Он бессмысленно смотрел потолок зелеными глазами и молчал — худой, как скелет, обтянутый кожей. Его глаза ввалились в глазницы и смотрели оттуда, как два волчьих глаза из темной норы. Белая кожа незнакомца была покрыта шрамами — за полтора месяца, что он лежал в доме Гирсе, раны, которые был покрыт мужчина, зажили. Даже страшный шрам на голове — рваный, открывающий кости черепа, треснувшие от удара.

Когда раненого привезли домой, привели лекарку — та с сомнением покачала головой и сказала, что этому человеку давно следовало умереть. Почему он жив — непонятно. Чудо. В жизни случается много странного, недоступного разуму людей, посему — нужно оставить этого бедолагу на волю богов и дать ему умереть. Или выжить — самому, опять же, если будет на то воля богов.

На волю богов полагайся, а нож храни за пазухой — говорил здешний народ. Потому лекарка соорудила снадобья на первое время, дала травок на будущее — научила заваривать траву непоседливую Беату — и удалилась, получив два полновесных серебряника.

Отец был очень недоволен незапланированной тратой. Он ворчал — чтобы заработать два серебряника ему нужно торговать целый день, да еще, чтобы односельчане вдруг заимели в своих кошелях деньги, которые отнесут в его лавку.

А денег у людей не было. В основном расплачивались за товар натурой — шкурами. Эти шкуры лавочник Урхард Гирсе потом отвозил в город и сдавал перекупщику, получая за них деньги. На деньги закупалось все, что нужно селянам, и...круг замыкался. И так почти двадцать лет. Урхард построил свою лавку двадцать лет назад, в небольшой деревеньке под названием 'Темный Лог'. Тогда там было всего десяток домов. Его отговаривали от глупого шага — ну что можно заработать в этом глухом углу? Но он решился, и вложил все свои деньги в постройку дома и в торговлю.

Как ни странно — дело пошло. Селяне сносили ему шкуры — здешние края славились замечательным мехом усков — темных, с серебряной искрой. Купцы сюда побаивались ездить — слишком много нечисти, потому охотникам приходилось ездить в город самим, сдавать рухлядь почти за бесценок, рискуя быть обманутыми, опоенными, ограбленными по дороге в город. Теперь — они ничем не рисковали, пусть даже за шкуры Урхард давал немного меньше, чем перекупщики в городе. Но это и понятно — ему же тоже надо на что-то жить?

Через два года после того, как новоиспеченный купец обосновался в глуши, он женился на девушке из простой семьи, того же клана, к которому принадлежал и сам. Он внезапно влюбился, как мальчишка, и как ни странно, девушка, красивая, добропорядочная и спокойная ответила ему взаимностью, переехав из большого селения в маленькую деревню, в дом Урхарда Гирсе.

Впрочем — в деревне за эти годы настроили домов, и маленькой эту деревню можно было назвать только условно — в селе возникло семьдесят домов, появилась своя лекарка, обслуживающая жителей села и обитателей окружающих деревень, появился даже свой храм — бога Леса.

Деревенские охотно молились этому богу, рассчитывая на то, что Лес будет к ним благосклонен — вся их жизнь проходила в лесу, в глухомани. Орехи, мясо, шкуры, мед, древесина — захочет Лес дать их человеку, будет тот сыт, обут, одет и весел, не захочет — в одном из походов в рассерженный Лес, упадет на голову нечестивцу сухое дерево, и кончится его долгая, или недолгая жизнь.

Все в руках богов, и у всех людей они разные. У моряков — свои боги, у пахарей — свои. Такова жизнь.

Через год после женитьбы Урхарда и Аданы, родилась дочка — Беата. Маленький, вопливый комок плоти, который стал для Урхарда главным сокровищем на свете — не считая жены, конечно. Дочери он позволял все — хулиганить, бить посуду, лазить где угодно, и когда жена пыталась остановить девочку, запрещал наказывать это маленькое чудовище.

Как ни странно, Беата выросла разумной, хорошей девочкой, несмотря на полное отсутствие воспитания — то есть — порки ремешком. Девочка не отказывала в помощи матери, отцу, работала, как и они, помогала в лавке, училась — отец научил ее письму, покупал ей книги — ужасно дорогие, но такие интересные! В них описывались иные миры, путешествия героев, красивая любовь и низкое предательство.

Когда девушка увидела возле дороги человека в странной одежде, испачканного кровью, израненного — у нее екнуло сердце, и Беата решила — это судьба. Это Он!

Родители придерживались совершенно другого мнения, но так как отказа девочка ни в чем не знала — чужака оставили в доме. Тем более, что пока что он не представлял никакой опасности — раненый и бессильный.

Тайно — родители Беаты надеялись, что он тихо и спокойно помрет — нет человека, нет проблемы. Кто он такой и зачем тут оказался? Чего от него ожидать? А пока — пусть девочка поухаживает за ним, почему и нет? Чего портить ей настроение? Больше детей у семьи Гирсе не было. Не дали боги. Нет — парочка старалась, очень старалась...ходила по лекарям, даже к городским ходили, к знахарям-колдунам. Но...все лекари говорили, что у женщины все нормально, никаких проблем. Вот только словами лекарей ребенка не зачнешь, так что ни брата, ни сестры у Беаты так и не появилось.

Впрочем — Урхард и Адана не теряли надежды и при каждой возможности пытались исправить эту несправедливость. Безуспешно. Скорее Беата обрадует их внуком, чем у них что-то получится — решили Гирсе.

Кстати — это была еще одна причина, по которой родителям девушки не хотелось, чтобы незнакомый мужчина находился в доме. В семнадцать лет рано еще думать о том, чтобы родить, особенно, если на горизонте ни одного достойного кандидата в мужья — только деревенские увальни, ловкие в лесу и в бою, и совершенно тупые, когда дело касается образованной девушки из хорошей семьи. При Беате парни почему-то впадали в ступор, мямлили, несли какую-то ерунду, создавая впечатление полуидиотов. Она над ними подсмеивалась, и скоро оказалось, что рядом с шустрой, острой на язык девушкой нет ни одного претендента на ее любовь — хорошо это, или плохо. Беата считала, что хорошо, ее родители — в выводах дочери сомневались. Но не настаивали. Придет время, и...чего 'и', они не знали, но искренне верили, что боги не пустят дело на самотек и как-то исправят ситуацию. Иначе — пошли бы они, эти боги...!

Урхард не отличался набожностью, как и его жена, хотя подношения богу Торговли делал. Как, впрочем, и богу путешественников — куда без этого, ведь большая часть жизни Урхарда проходила в дороге. А на ней множество опасностей и приключений — от раненого медведя-шатуна, до слизника, или черного вопера, иногда вылезающего из Леса и пытающегося попить человеческой крови.

В последние годы этой нечисти становилось все больше и больше. Говорили, что в старые времена нечистой силы в Лесу было совсем мало, или даже не было вообще. Но уже много лет леса заполонила пакость, взявшаяся непонятно откуда — все эти гады, поджидавшие путника и мечтающие лишить его частей тела, крови, а то и самой жизни.

Урхард заметил, что последние пять лет твари сделались очень агрессивными, и количество их увеличилось в несколько раз. Он сам уже раз пять дрался с залетным визгуном, перепугавшим лошадей так, что те понесли и чуть не разнесли фургон. Хорошо хоть, что твари в этой местности были небольшими. Поговаривали, что ближе к югу они вырастали раза в два крупнее. И в который раз Урхард благодарил судьбу, что живут они на севере, а не на юге, где зимой, говорят, даже не выпадает снег. Урхард там не бывал, но оснований не верить книгам у него не было, как и рассказам купцов, с которыми постоянно встречался в городском трактире.

— Ну почему он не отвечает?! — с ноткой отчаяния в голосе снова спросила Беата, и Адана укоризненно покачала головой:

— Дочка, он может и вообще ничего не ответить! Никогда! Ты видела рану на его голове? Ты видела его сломанные руки и ноги? Он может превратиться в овощ, ведь всем известно — человек думает головой! А раз голова разбита, значит — думать он сейчас не может. Может вообще никогда не будет думать. Дала б ты ему умереть, чего мучаешь? Тихо, тихо — пусть живет! Я-то чего? Ну что так разволновалась?

— Уыыыааа... — неожиданно явственно сказал мужчина — ииииааа!

— Глянь-ка, и вправду отживел! — хмыкнула женщина — эй, парень, тебя как звать? Откуда ты?

— Ээээуууу... — беспомощно прогудел мужчина и облизнул губы языком. Беата схватила ковшик с отваром травы, поднесла к губам больного и в его рот полилась тонкая струйка. Мужчина стал глотать, захлебнулся, закашлялся, покраснел. Девушка вытерла его губы тряпочкой, утерла лоб мужчины, покрывшийся испариной, и посмотрела на мать — исподлобья, колюче, как лесной гессрер на свою жертву:

— Выживет он! Ты же видишь — пьет, кашляет, уже и глаза открыл, разговаривать стал — не говори больше про то, что он должен умереть!

— Да я чего...пусть живет, я же сказала! Дочка, поосторожнее с ним...может он из разбойников? Может...

— Может он гессрер-перевертыш, ага! Мамочка, ну что ты все ерунду говоришь? Иди лучше готовь, папку встречай. Я сейчас помогу тебе, только закончу с ним...

Женщина недовольно поджала губы, но ничего не сказала. Повернулась, и скоро уже гремела кастрюлями на кухне, вымещая на них свое раздражение.

Беата улыбнулась, и снова наклонилась над больным:

— Надо покушать! Давай-ка, я тебе бульончик сделала! Попей! Ага, вот так, так...

Мужчина глотал теплую, пахучую жидкость, полуприкрыв глаза, когда Беата остановилась — бульон закончился — что-то попытался сказать, прохрипел, приподнял худую руку но попытка снова закончилась неудачей. У больного из края глаза показалась большая, чистая слеза и покатилась по щеке к подушке, испачканной каплями бульона, неосторожно капнувшими из рук девушки.

— Ничего, ничего, ты скоро будешь сильным, большим — как и был! Вон у тебя какие крепкие кости, и зарастает на тебе все быстро! А то что сил сейчас нет — так что же такого? Болезнь, есть болезнь! Ты знаешь, мне никогда не нравилось быть лекаркой, а когда я за тобой поухаживала, решила — наверное я все-таки буду лечить людей. Тебя ведь вылечила...ну — не совсем пока вылечила, но вылечу! Отвар я хорошо делаю, ухаживать за больным умею. Ты может хочешь кое-чего? Ты не стесняйся, я тебе горшочек подам...

— Ыууу... — простонал мужчина и сморщил нос, глядя на девушку — аууууыыы...

— Стесняешься, глупенький! — поняла Беата — да я тебя видела во всех видах! Ты чего?! Да и не интересны мне твои причиндалы, я твоя лекарка, и все тут! Сейчас я тебе подам горшочек, оботру тебя, а потом снова поговорим, хорошо? Ну, давай-ка!

* * *

— Ну вот, видишь, как хорошо? И ты чистенький, и постелька чистая. Ты если что — говори мне, когда захочешь. Не можешь — старайся говорить! Я с лекаркой говорила, она сегодня в лавку приходила. Так вот, та говорит, что после сильного удара по голове человек может не только сознание потерять, но и разучиться говорить! Но со временем все налаживается...почти всегда. Сегодня я тебе голову помою. Ты такой красивый, такой мужественный — а голова немытая. Так нельзя! У тебя красивые волосы, темные. У наших — у всех светлые волосы, а ты темный! Ты из дальних краев? Когда окрепнешь — расскажешь мне, откуда ты пришел и что с тобой случилось. Здесь так скучно, так нудно — парни все здоровенные и тупые, как на подбор. Одно развлечение — посмотреть, как они в последний день седмицы единоборствуют. Хотела бы я быть парнем! Вы сильные, вам все можно. А мы, женщины, только рожать и дома сидеть, ждать своих мужей. Ну не обидно ли? Я бы путешествовала, дралась с другими кланами, убивала нечисть! Ты боишься нечисти? Да нет — такой как ты, не может бояться нечисти, потому что ты герой! А я боюсь, если честно. Особенно гессрера-перевертыша. Он оборачивается человеком, напускает морок и ты видишь в нем того, кого любишь, кого хотел бы увидеть. И тогда он к тебе приближается и высасывает жизнь. Вот!