Базовая яваннография

Я висел на длинном и остром прямом стержне, усаженном пеньками обломанных веток. Стержень прошел под моей накидкой, судя по ощущениям — прихватив попутно немало кожи со спины. Стержень застрял между ветвями, а в пробитом им, и, видимо, мной заодно отверстии в ветвях покачивалось покрытое легкими облаками небо.

Раздался шум, ветви затрещали. Ствол дерева, на котором я висел, качнулся, когда растения просели и погрузились в воду, словно кто-то огромный опустился на их вершины. Запах моря и болота сменился рыбной вонью.

Сквозь дыру в ветвях на меня уставился глаз величиной с мою голову.

— Кварк? — спросил глаз с интересом.

— Ну... состою. Из них. Тоже, — признался я честно. Во рту пересохло.

— Квант! — уверенно заявил глаз. Скрылся из виду. Воздух колыхнулся под ударом огромных крыльев, небо в дыре заслонила тень. Ветви снова качнулись, накидка скользнула по стволу, затрещала и наконец-то расстегнулась. Я плюхнулся в воду, взбаламутив плавучие столбики.

На мое счастье, утонуть здесь было нереально — я тут же запутался в сетке из корней. Лихорадочно цепляясь за ломающиеся под руками ветви, отфыркиваясь и проклиная все на свете, я выбрался из воды, будто давешний хондропод, повиснув на растениях. Ствол, освобожденный от тяжести, качнулся вверх, выскользнул из объятий веток и исчез. Снаружи из-за лиственного занавеса донесся громкий всплеск.

— Где я? — спросил я безнадежно у пространства. А может, у подкованного в ядерной физике обладателя глаза. Ни тот, ни другое отвечать не торопились.

Да и без них ясно.

Дерево, вырванное ветром с корнем, очень для меня удачно подцепило за накидку мое бессознательное тело. Удачно еще и потому, что острые ветки всего лишь ободрали мне кожу со спины, а не прокололи что-нибудь важное. Погружаясь комлем вниз, ствол дерева приподнимал над водой мою голову, не давая захлебнуться окончательно. Каким-то чудом меня и дерево не затянуло в водоворот, не разбило о прибрежные камни в кровавую щепу, а сравнительно мягко приткнуло куда-то к берегу.

Какому, вот вопрос?

Я попробовал подтянуться к краю отверстия. Ветки вновь затрещали, уступая давлению. Раздвинуть их оказалось проще, чем взбираться.

До самого горизонта простирался синий простор. Там и тут в пределах видимости виднелись мелкие островки, над которыми кружились тучи вивернидов. Мне показалось, или отдельные острова покачивались вместе с волнами? Далеко вдали тянулась темная полоса — то ли край суши, то ли просто облако. У края зарослей в воде метались быстрые гибкие тени.

Не спеша поддаваться панике, даже с каким-то странным отвлеченным интересом я принялся ожидать, пока медленно поворачивающийся островок растительности не развернется так, что в моем поле зрения не окажется другой край горизонта.

Безбрежное море неторопливо скользило в обрамлении мангровых листьев. Над головой метались виверниды, вот воды моря вспучились — скользил под ними, оставляя за собой след, кто-то быстрый и все приближающийся к поверхности. Волны набухли тремя бугорками, в брызгах и пене из них вырвались и помчались по воде три серых виверниды-аквабата. Аквабаты оторвались от поверхности и, яростно работая кургузыми крылышками, ринулись вверх. Через секунду стала ясна причина спешки — аквамариновая округлая усатая голова вынырнула из волн, протянулась вверх на длинной шее и сдернула одного аквабата обратно в воду.

Наблюдая за зрелищем охоты, я и не заметил, как в поле зрения вплыла длинная зеленая полоса. Мой островок почти миновал крайнюю часть окутанного пеной мангр мыса. Пока я размышлял, сумею ли добраться до него вплавь, и пытался припомнить получше, кто из морских хищников Кементари водится в устье Мэнханя — а в том, что это было оно, сомневаться не приходилось — показались и другие острова. Иные были такими же плавучими рощицами, как и моя, но многие выгибали над водой желтые спины песчаных наносов и шипастые горбы моллюсковых рифов. Островок продолжал крутиться, открывая мне обзор на протянувшуюся вдоль горизонта зеленую полосу.

Я смерил взглядом расстояние до берега. Если это был берег. Два километра, три? На открытой воде не сообразишь толком. Хватит ли мне сил добраться до мыса? И что еще может скрываться под волнами — ядовитые мшанки, моллюсковые скатулы, морские кугуары?

Понимая, что еще несколько минут раздумий — и я не решусь оторваться от своей рощицы перекати-моря, пока течение не отнесет ее слишком далеко от берега, я сделал глубокий вдох. Стиснув зубы, сорвал мокрую накидку и стащил штаны с сапогами. Ощупал карманы, и не надеясь обнаружить в них айдим. Разодрал перед собой веточки — и скользнул в теплую, чуть солоноватую воду.

Раны защипало. Я старался экономить силы, дыша ровно и размеренно. Одна за другой набегали волны, то поднимая меня кверху, то опуская и закрывая обзор. Вода была мутной от вынесенных Мэнханем песка и ила, и в ней вполне могло прятаться все, что угодно.

Над моей головой кружились крохотные полупрозрачные точки крылоногих рачков. Поначалу их мелькание раздражало, но миниатюрные членистоногие не спускались ни к воде, ни к моему лицу, и постепенно я перестал их замечать. Дважды что-то прикасалось к моей ступне. Скорее всего, это были особо длинные водоросли, но оба раза я вздрагивал от испуга и боролся с желанием заорать.

Мыс приближался до ужаса медленно. Казалось, я вообще не сдвинулся с места. Я бросил взгляд на покинутое перекати-море — и едва разглядел его за гребнем волны. Теперь я уже не был уверен, сумею ли я вернуться к нему.

Да и на кой черт? Выжить на этом плавучем куске болота могли лишь виверниды и хондроподы с летучими рачками.

Постепенно руки и ноги налились тяжестью. Каждая мышца в моем теле напоминала о полученной от разлившейся реки жестокой трепке. Я глубоко вдохнул и откинулся на спину, распластав руки и ноги в позе морской звезды.

Долго отдыхать было нельзя. С каждой секундой течение сносило меня прочь от берега.

Облака проплывали над головой, клубясь и превращаясь в еще более диковинных зверей, чем кементарийские эндемики. Мелькали, пикируя к волнам и взмывая к небесам, бесчисленные виверниды — белые, голубые, зеленые, серые, пестрые, от крохотных мангровых раколовов до раскинувшего огромные белые треугольники крыльев вингилота величиной с небольшой самолет. Крылья вингилота не двигались, и гигантский летун недвижно парил высоко в воздухе, с такого расстояния он казался не больше чайки.

Я перевернулся обратно на живот. Заработал ногами и руками, снова продвигаясь к близящемуся мысу. Мышцы протестующе застонали, и я усилием воли приказал им работать, отчаянно надеясь, что их не сведет судорогой.

Я начал сбиваться с ритма вдохов, и набегающие волны теперь окатывали меня с головой. Ветер крепчал. Я попытался откопать в памяти последние записи метеоспутников — уж не ждет ли меня новый шторм?

А что стряслось с колонией? Выдержала ли дамба, что стало с дальними плантациями, высаженными как раз на пути наводнения посадками миосои? Ответа я еще долго не узнаю.

Избитое тело отказывалось работать, вода заливалась в нос и рот, сдавливая больное горло в приступах кашля. Краем глаза я замечал поблизости рифы, но повернуть к ним даже не пытался — и из волн мне были видны утыкавшие их острые шипы колониальных моллюсков, достаточно длинные, чтобы проткнуть меня насквозь. Я вытянул шею, пытаясь разглядеть мыс, и непонимающе уставился вдаль.

Зеленая полоса суши явственно отдалялась от меня.

Нет. Скрывалась из виду. Вода быстро затапливала стволы и листья мангровых деревьев, заливала береговые камни. Островки поблизости тоже погружались, исчезая под водой. От неожиданности я перестал грести и тут же окунулся с головой. Вынырнул, задыхаясь и отплевываясь.

Чертов сверхприлив. Вышина приливной волны в открытом океане — почти полтора метра, у берега же она проглатывает острова и заливает сушу на километры вглубь. Лишая меня надежды на спасение.

Или нет? Приливное течение боролось с речным стоком и в какой-то момент возобладало. По торчавшим над водой верхушкам скал я видел, как несет и меня, и перекати-море в сторону берега.

Да, сам берег отступает, заливаемый волной — но все же течение работает на меня. Мне остается только дождаться, пока вода схлынет, и я окажусь на сухом месте.

Больная голова отказывалась работать. Когда океан начнет уходить, течение опять унесет меня от суши. Но я могу найти подходящую скалу и прицепиться к ней... Нет, не скалу, они слишком густо усажены острыми, как бритва, раковинами. Но если повезет, и я увижу достаточно высокое дерево — почему бы не прицепиться к его верхушке? Лишь бы выплыть поближе к берегу...

Кажется, последние сотни метров я греб на чистом упрямстве, плохо соображая, куда плыву и что делаю. Опомнился, лишь зацепив ногами что-то мягкое и различив перед лицом зеленую массу. Полузахлебнувшись, выбросил перед лицом руку, и вцепился в прочный ствол. Руку опутала скользкая зеленая сеть, я подтянулся, повис среди пучков спорангиев и мангровых листьев. То ли водоросли, то ли лианы свешивались на лицо, я вяло и безуспешно встряхнул головой, чтобы убрать их.

Хорошо, что вода была теплой, иначе меня бы точно схватило судорогой. Я лежал меж ветвей мангра, словно в гамаке, пытался расслабить мышцы и судорожно втягивал воздух. Осторожно поворачивался, рассматривая дельту.

Собственно, дельта сейчас превратилась в морской залив. Береговая линия сдвинулась далеко к югу, и над водой торчали лишь арбонкораты, верхушки самых высоких укорененных деревьев и вершины рифов. Кое-где лежал на воде зеленый ковер поплавковой ряски, связанный с нижним древесным уровнем тонкими и очень прочными корневыми нитями. Будучи в обычных условиях паразитическими эпифитами, в часы высокого прилива поплавки превращались в комменсалов, снабжая дерево-хозяина продуктами собственного фотосинтеза.

Течение постепенно ослабевало по мере того, как уходил на кей-запад Илуватар, и приливная волна уходила вместе с ним, словно послушная собака на невидимом поводке гравитации. Через какое-то время оно исчезло полностью, а затем сменилось на обратное. Вода журчала, омывая ветви дерева и мои плечи, напор течения старался столкнуть меня с опоры. Один раз ему это даже удалось, но я успел вскинуть руку, отчаянно вцепиться в корни поплавков и подтянуть себя обратно к вершине.

Вода спадала. Вокруг проступали мангровые кроны, поплавки опускались на них, покрывая зеленой сеткой и шишечками-столбиками. Вскоре я сидел на дереве по пояс в волнах, затем — по колено, а затем начал спускаться. Руки занемели окончательно. Я хватался за воздушные корни, не зная, держусь ли за опору или просто тыкаюсь в нее ладонью.

— Блок!

Пальцы все же не сумели ухватить скользкий корень. Нога скользнула по стволу, я беспомощно дернулся и полетел вниз — в обнажившуюся топкую грязь. Полетели брызги, я выплюнул забивший рот ил. Корень болезненно врезался в ребро, и я застонал — удар пришелся по радужной палитре синяков, которыми я был покрыт — на зависть Лазару с его тату.

Охая, словно стодвадцатилетний старик, я поднялся и выпрямился, держась за ствол. Море, уходя, клокотало под ногами. Раколовы опускались на ветви, на обнажившуюся сушу (если болотную грязь можно было так назвать) выбирались крошечные, с палец величиной, хондроподы-нюфены, поводя по сторонам щупальцами. Я содрогнулся от омерзения — безобидные в общем-то существа вызывали во мне иррациональную брезгливость.

Впрочем, если вспомнить доклады Кабрала, Оригары и Шолда, не такую уж иррациональную. Попадавшиеся в этих болотах ламии — еще один род хрященогих моллюсков — пользовались для охоты нервно-паралитическим ядом, способным за долю секунды прикончить небольшое животное. Человека после укуса ламии тоже не ждало ничего хорошего, хотя с фактическим материалом у разведчиков было плоховато. Я совсем не рвался экспериментировать в этом плане на себе, а потому, отломив от ствола перекати-моря один из корней, двинулся, хромая, куда-то в сторону берега.

Над головой жужжали вездесущие рачки, вытеснившие в приморских районах псевдопапилий, но слишком привязанные к соленой воде и ограничениям трахейножаберной системы, чтобы продолжать экспансию в глубь континента. Метались в солнечных лучах крупные стрекозы, выхватывая из воздуха крылоногих. Окрашенные во все цвета палитры треугольнички проносились сквозь облака насекомых, щелкая пастью. Торопливо закапывались в ил, заслышав плеск воды под моими неуклюжими ногами, многочисленные двоякодышащие рыбки, прервав ожидание добычи среди мангровых корней.

Под ногами чавкало. В этом плане идти было не менее опасно, чем плыть — риск напороться на риф или пойти на обед гурману-кугуару примерно соответствовал риску угодить в трясину или наступить на ламию. Я тщательно проверял палкой, куда ступаю, не слишком, впрочем, на нее полагаясь. Вокруг пахло болотом и гнилью.

Поначалу редкий, мангровый лесок смыкался вокруг меня все теснее. Над головой покачивалась соединявшая деревья поплавковая сеть. Качались на усах-отводках немногочисленные воздушные кусты перекати-моря, что не сорвал и не унес прочь шторм. Некоторые из них уже развернули парусные побеги, похожие на тонкие зеленые опахала. Из воды выбивались многоцветные листья папоротников — зеленые, желтые, красные. Казалось, я бреду по расшитому неведомыми мастерами пестрому ковру.

Бури погуляли и здесь — на пути то и дело встречались полуутонувшие, вырванные с корнем и сломанные стволы. Многие уже выпустили свежие якорные корни — для флоры приливной зоны укоренение на новом месте было обычным делом. Должно быть, дальше в глубь материка меня ждал сплошной лесоповал. Здесь же, в районе береговой линии, плавник уносило ветром и приливом.

Я пожалел о сгинувшей вместе с айдимом и ножом лазерной зажигалке. Сейчас бы остановиться, развести огонь, погреться... Рассмеялся. Опомнись, Димер! В этом лесу ты долго будешь искать что-то сухое!

По моим субъективным ощущениям и по движению Мюары, видимой сквозь зеленой полог, я шел часа четыре с небольшим. Затем рухнул на местечко посуше. Ноги подламывались. Мне нужны были хотя бы полчаса отдыха, иначе я не смог бы сделать ни шагу.

Какое-то время я неподвижно лежал среди кустов аэрокорника. Голова невыносимо болела, конечности не слушались, к горлу подступала тошнота, и в нем отчаянно саднило. Я не представлял себе, как смогу встать на ноги и сделать еще хотя бы шаг. Мысли путались.

Где-то поблизости раздался громкий плеск. Зачавкала грязь под кем-то увесистым.

На секунду мне примерещилось, что из Поселка за мной прибыла поисковая партия. Я обрадованно приподнялся на локте.

Выкаченные, стеклянные глаза провернулись в глазницах, уставились в мою сторону. Узкая пасть приоткрылась и закрылась. Поленообразный хвост-плавник шлепнул по грязи, раскидав брызги.

Амфигатор пристально рассматривал меня. В бесстрастных, немигающих глазах с узким щелевидным зрачком не читалось ни голода, ни любопытства. Пасть снова открылась, показав частокол узких, похожих на иголки зубов. По черной с желто-зелеными пятнами коже стекали грязные брызги.