Вершина мира 2. Часть 3

— Да я вообще молчу, — пробормотал Влад, тушуясь под обличающим взглядом Кони предпринимая тщетную попытку спрятаться за бокал и старательно сгоняя с языка извечное 'а я предупреждал!'. Промолчать в данном случае самый лучший выход, несмотря на то, что он действительно предупреждал баронессу о явно преступных наклонностях сестрицы. И то, что дело закончилось только попыткой издевательств над рабом, не так уж и плохо. От Ивана не убудет, а у Констанции, наконец, появится веский повод более критично посмотреть на младшенькую, перестав терзаться ложной виной и законопатить мерзавку в закрытую школу, где гадючке быстренько пообломают зубки. Хуже было бы проделай Катарина что-то подобное со свободным гражданином. Так и до уголовного кодекса недалеко. Да и Романова, с ее вечной тягой лезть куда не просят и привычкой по хирургически радикально решать вопросы, подвернулась как никогда вовремя, так что к своему неудовольствию приходится признать, что и от бывшей хозяйки порой бывает польза...

— Вот и молчи, провокатор херов!

— А я-то... — Влад возмущенно вскинулся от подобного обвинения.

— А кто?! Кто припер сюда своего раба и создал предпосылку?!

— Ты не справедлива, моя баронесса, — мягко возразил Тимофей, нежно коснувшись губами взъерошенной макушки жены, — герцог всего лишь ускорил процесс и ты это прекрасно знаешь.

— Да ни черта я не знаю, — пробормотала она, зарываясь лицом в мужнину рубашку.

— Знаешь, — не позволил заговорить себя Тим, — ты прекрасно все знаешь и ждала чего-то подобного. Думаю, то, что тебе ни разу не сообщили о чем-то подобном из ее школы не потому, что она не позволяла себе ничего подобного, а от того, что ее жертвам попросту стыдно или невозможно признаваться.

— А ты-то откуда... — начиная заводиться Констанция смерила мужа гневным взглядом, по привычке стараясь защитить сестру.

— Кони, ты сейчас скажешь глупость, — спокойно перебил ее муж, в на собственной шкуре познавший скверный характер младшей баронессы, — твоя сестрица мастер по подставам. Напомнить, как ты за свою любимую кружку кое-кому спину плеткой расписала? Рассказать, как эта кружка разбилась на самом деле? Твоя сестра очень хотела порыться в твоих вещах, а когда ее не пустили дальше порога, выбила поднос, который я в руках держал, все вдребезги, а она орать начала, что это у меня руки кривые...

— Тим... — выдохнула Кони, жалобно моргая и мигом забыв, что мгновение назад сердилась на него.

— Что — Тим?

— Ну почему... почему ты тогда не сказал? — простонала баронесса, прижимая ладошки к горящим щекам.

— Не сказал... кому? — с интересом переспросил Тимофей, заставив жену покраснеть еще больше от будничной безжалостности вопроса.

Позабытый Влад сидел, боясь шелохнуться, чтоб не выдать своего присутствия ни вздохом, ни шорохом и отчаянно мечтал напрочь забыть все, что сейчас увидел и услышал. Он не желал знать, что прошлое супругов Невин так же, как и его, порой нарывает и дергает незалеченным зубом. Он желал завидовать им и думать, что вот у них, в отличие от него, все получилось. Но, очевидно, и в раю бывают грозы. В любое другое время подобное откровение взрослого мужчины выглядело бы мелочно и мстительно, если бы этому самому мужчине не приходилось расплачиваться собственной шкурой. Влад эту злость понимал и разделял, не единожды сам оказываясь в подобной ситуации...

...Хозяйка по своему обыкновению задержалась на работе почти до ночи, а явившись сразу пошла в ванную. Выждав некоторое время, одуревший от безделья и одиночества, раб выбрался из отведенной для него комнаты и направился прямиком в хозяйский санузел. Его никто не звал и у любого другого хозяина предпочел бы лишний раз о себе не напоминать, но с этой хозяйкой все было по другому — слишком спокойно, слишком нереально и сидящий внутри бесенок все время подзуживал устраивать каверзы, донимая хозяйку. Она так забавно старалась сохранять спокойствие, что раб попросту не мог отказать себе в этом удовольствии. Гаденько ухмыляясь представил себе растерянность, застывшую на наливающимся краской лице госпожи и ее тщетные попытки сходу подобрать слова, чтоб выдворить наглеца. Так уже было накануне, когда он к ее приходу приготовил ванну. Его покорная услужливость бесила ее больше, чем открытый бунт. Когда огрызался или взбрыкивал, хозяйка словно собиралась, это давало ей право на снисходительную ухмылку, сарказм и, что оказалось мучительнее физической расправы, тщательно скрываемую жалость, нет-нет да и мелькавшую в глубине ее глаз. А вот перед смиренным повиновением она оказывалась безоружной, терялась и почему-то отчаянно стыдилась. Эксперименты с хозяйским терпением опасны и грозят наказанием, но, несмотря на риск, необходимы, чтобы нащупать грань, за которую переходить не следует.

Приглушенный свет создавал приятный для глаза полумрак. Хозяйка дремала под розоватым пенным покрывалом, удобно умостив голову на надувной подушке, прикрепленной к бортику. Над ее головой торчал трогательно-смешной хохолок, заколотых кверху волос, капелька влаги медленно сползла по молочно-белой коже плеча, выглядывающего над поверхностью пены. Раб бесшумно стащил с крючка пушистое полотенце, и застыл на почтительном отдалении. В паре шагов. Уж какое есть — помещение-то маленькое. Потянулись долгие минуты, но раб умел ждать. Стоять молчаливым болваном, пока хозяин не соизволит приказать чего-нибудь. Пока он изображал статую его попросту не замечали и можно было высмотреть кое-что интересное. Обычно он пропускал многое мимо ушей — к чему копить воспоминания, если ими невозможно воспользоваться? Полотенце, растянутое на руках, заметно потяжелело, а от парной влажности начала кружиться голова. Парень как-то не учел, что это займет столько времени, но усилия вознаграждались фантазиями о том, как она откроет глаза, испугается, может даже взвизгнет и, резко сев...

— Или решайся, или уходи, — размеренный голос спугнул соблазнительную картинку.

— Ч-что?

— Если ты собираешься меня утопить, то делаешь это слишком медленно, — спокойно пояснила она, — значит, пришел не за этим. Это похвально. ТЕБЕ что-то надо?

— Нет, — признал он, досадливо дернув уголком рта оттого, что план срывается. И как она смогла понять, что он рядом?! Он был уверен, что сделал все бесшумно!

— У тебя нет своего полотенца? — она приподняла брови не открывая глаз.

— Есть.

— Тогда повесь мое на место и займись своими делами.

— Мое дело прислуживать моей госпоже, — смиренно выдохнул он, не теряя надежды задеть хозяйку.

— М-м-м. Влад, тебе еще вчера было все сказано. В перечне твоих диагнозов склероза нет и язык ты понимаешь. Так что повесь МОЕ полотенце и займись чем-нибудь за пределами этой ванной. Если это тяжело для твоего понимания, скажу проще — пойди прочь. Понял?

— Да, — подтвердил он. Не получилось. Ну и ладно, получится в следующий раз.

Приказ 'займись чем-нибудь' хоть и расплывчатый, но хороший, означающий, что можно делать все, что вздумается. Вот только ничего не вздумывалось. В животе громко заурчало, подсказывая, чем можно себя занять.

Раб с ненавистью посмотрел на чайник, из которого предстояло добыть кипяток. Без этого не обойтись. Как он уже успел убедиться — если залить чайный кругляшок обычной водой, тот наотрез отказывается завариваться и вместо приятного напитка получается какая-то бурда, да и переводить продукты самое настоящее преступление. Так. Снять с подставки, налить воды... ай, черт!.. тугая струя воды с силой ударилась о бок наклоненного чайника, разлетевшись веером по кухне, оставляя лужицы на столешнице и полу, заодно намочив и мужчину. Ругаясь, прикрутил кран, уменьшая напор. Кое-как набрав воды, вернуть чайник на подставку, а теперь вспомнить куда именно чайнику ткнуть, чтоб эта дрянь включилась. Ага! Загорелись лампочки, вроде заработало. Теперь можно вздохнуть, осталось всего ничего — достать чашку, бросить в нее таблетку заварки и залить кипятком. С этим-то даже такой тупой раб на раз справится.

Открыв нужный шкафчик поискал глазами понравившуюся ему кружку — блестящую черным боком, разукрашенным золотистыми разводами. Посудина стояла в глубине шкафчика в плотном окружении другой посуды. Захватив пальцами донышко потянул, но зацепившаяся ручкой кружка никак не хотела поддаваться. Дернул. Ладонь со сцапанной кружкой, на удивление легко взмыла, ударившись о верхнюю полку, а локоть с силой врезался в нижнюю. Резкая боль пронзила руку до самого плеча. Послышался легкий треск, сперва показалось, что это сломалась рука. Мигом онемевшие пальцы разжались. Злосчастная полка чуть покачнулась, медленно, словно нехотя, провернулась... кухню наполнил звон бьющейся посуды и матерное шипение раба. Насмешливо и коротко свистнул закипевший чайник.

Парень с тупым равнодушием рассматривал разномастные осколки яркой мозаикой устилающие пол, даже не пытаясь просчитать сколько нетронутой шкуры останется у невезучего раба почти физически ощущая, как на запястьях защелкиваются браслеты кандалов, приковывая его к столбу. Сквозь накатывающую панику пробилась здравая мысль — здесь нет столбов. Да какая разница?! К столбу или...

— Влад!

Он медленно поднял голову на окрик, хозяйка застыла на пороге, халат, складками прилипший к мокрой коже, смотрелся нелепо. Внутри все словно оборвалось, а к горлу подкатила тошнота. Одного взгляда на выражение ее лица хватило для осознания — мечта сбылась. Он нащупал границу дозволенного...

— Я все уберу, — зачем-то пообещал он, будто это могло что-то изменить.

Она только нетерпеливо мотнула головой, единственное, что беспокоило хозяйку — обут ли он. Убедившись, что да, обут, развернулась и ушла куда-то вглубь каюты, оставив откровенно струхнувшего и от того злящегося на себя парня в одиночестве. А как тут не струхнешь? Он слишком хорошо знал, что бывает, когда раб портит хозяйское имущество.

— Ну, что застыл, страдалец? Выходи, — грубовато потребовала девушка, вновь появляясь на пороге и дернула головой в сторону гостиной, поправляя зажатый подмышкой продолговатый ящичек.

Бросив короткий взгляд исподлобья, покорно поплелся куда приказано. Под ногами издевательски похрустывали осколки. Интересно, лениво подумал раб, сама будет наказывать или позовет своего бешенного папашу? То, что накажут не сомневался, вопрос насколько сильно. Зайдя в большую комнату, остановился на пороге, ожидая дальнейших приказов.

Хозяйка вела себя неправильно — не кричала, распаляя себя гневом, даже не шипела, называя его тупым, криворуким рабом, пророча все возможные кары, только тихонько возилась, усевшись на диван спиной к рабу, и он при всем желании не сумел бы увидеть, что она там делает, чем пугала еще больше.

— Сюда иди. Штаны снимай.

Девушка искоса глянула на свое нелепое имущество, неловко комкающее в руках штаны, стянутые вместе с трусами, и только фыркнула, покачав головой, заставляя беднягу поежиться.

— Садись.

Он замешкался с выполнением приказа, а внимательная хозяйка закатила глаза, успев уловить немой вопрос, мелькнувший на его лице, и проникновенно объяснила:

— Подходишь к дивану, поворачиваешься спиной и сгибаешь колени до тех пор пока твоя задница не упрется в диван, — и, усмехнувшись, добавила, похлопав ладошкой рядом с собой, — это очень просто. Даже у тебя получится.

Это замечание заставило с удивлением отметить, что обиделся, но помогло встряхнуться и наплевать на окружающую его неправильность. Пусть делает, что хочет — два раза даже ей убить не получится. Он с размаху плюхнулся на диван.

— Так лучше. Ногу на стол. Чуть поверни. Черт! Кинь штаны на пол, пока окончательно ковер кровью не залил.

Раб с удивлением увидел внушительный осколок, впившийся в икру. Черный, с золотыми разводами. Алая, чуть размазанная струйка стекала по ноге, собираясь на пятке тяжелой каплей.

— Ты что — не чувствуешь? — в ее голосе послышались нотки беспокойства.

— Теперь чувствую, — немного смущенно признался он, действительно ощущая, как раненую ногу начинает дергать болью.

— Вот и замечательно. Теперь постарайся сидеть смирно.

На то, чтоб извлечь осколок, засевший достаточно глубоко, обработать рану и наложить несколько стежков понадобилось не больше пяти минут. Пару секунд полюбовавшись аккуратной повязкой предупредила, чтоб сутки не лазал в воду, а потом сама принесла свежие вещи, вскользь заметив, что когда просят снять штаны совсем не обязательно сверкать своим тощим задом.

— Занеси грязное в стирку и пошли убирать кухню, разрушитель.

Понаблюдав за его тщетными попытками совладать с пылесосом загнала неумеху на стул и в считанные минуты справилась с беспорядком.

Недовольно ворчал закипающий чайник, а перед проштрафившимся рабом появилась металлическая кружка.

— Проверим, сколько у тебя уйдет времени, чтоб и ее уничтожить, — ухмыльнувшись заявила хозяйка, наливая кипяток.

Раб чувствовал себя смущенным, несчастным и... почему-то обманутым. А еще ему было... стыдно. Это непривычное чувство одновременно и пугало, и бесило.

— Хватит тебе дуться, — она уселась на соседний стул, — на вот, съешь печеньку.

Расписная банка, подталкиваемая женской рукой, с грохотом проехала по столешнице и остановилась у его пальцев. Одуряюще сладко запахло выпечкой.

— Ну чего ты так переживаешь? — не отступала она, бесшумно помешивая ложечкой в своей чашке. Будто сама не понимала!

— Я разбил чашки, — не поднимая глаз раздраженно буркнул он, давая выход скопившемуся напряжению, подпитываемому пережитым страхом, — и меня положено наказать.

— Да бог мой, за что?! — воскликнула она. До раба с удивлением дошло — действительно не понимала!

— Нет, обидно, конечно, — помолчав, продолжила хозяйка, — Та, черная, которую я из твоей ноги достала, была моей любимой. Но, Влад, ЭТО всего лишь чашки! Завтра сходим и купим новые. Не переживай, слышишь? А если так уж хочешь быть наказанным, то починишь полку. Влад, ну не сегодня же! Садись. Бери печеньку. Бери, кому сказано! — с шутливой угрозой прорычала она...

Герцог усмехнулся воспоминаниям. Это сейчас пережитый ужас казался глупым и смешным, тогда смешно совсем не было. Весь тот год по ощущениям скорее напоминал дурацкий аттракцион, на который как-то затащила его Ольга, когда сидишь в скрипучем вагончике, несущимся по хлипким рельсам, перекрученным и свитым немыслимыми петлями. Вагончик погромыхивает на стыках, грозя развалиться, забирается на дикую трехсотметровую высоту, на секунду зависает в неопределенности, а после падает почти отвесно, уходя в мертвую петлю. Скрипя, натягиваются страховочные ремни, а тугой поток воздуха молотом ударяет в лицо, заталкивая в глотку рвущийся малодушный крик, от которого не спасает робко пытающееся пробиться сквозь захлестывающую панику осознание, что вся эта кутерьма полностью безопасна. Впрочем, дочь генерала Романова похлеще любого аттракциона — непредсказуема и беспощадна. Герцог наклонился и задумчиво потер зудящую голень, вдруг подумав, что несмотря на все ее скотство с последней хозяйкой ему все-таки здорово свезло. Гораздо больше, чем Тиму.