Когда возвращается радуга

Больше всего наказаний при обходе доставалось, конечно, младшеньким. Особенно тем, кто попал сюда прямо с невольничьего рынка. Для местных уроженок, таких, как Нергиз, проданных в Сераль родителями, смирение и покорность прививались с молодых ногтей; девочки, некоторым из которых едва исполнилось по пять-семь лет, попадали в почти привычный мир. Ибо гарем в любом османском доме — это женская часть дома, с жёнами, детьми — даже мальчиками, лишь с семи лет переходящими жить на мужскую половину — со всей роднёй женского пола, с наложницами, рабынями, служанками... Только уровень прожития разный. Одна-две жены и единственная кухарка в бедном домишке — и сто таких же девочек разных возрастов, собранных под сводами дворца, но, в сущности, и там, и тут на всех один господин, и ты должна слушаться его и служить беспрекословно. Да, есть ещё разница в могуществе. Над господином-отцом, чем он беднее, тем больше важных беев, а здешний господин властвует и над беями, и над отцами. Так где спокойней и сытнее?

Так что османочкам здесь было не привыкать. А вот иноземкам...

Те, кто из сословия попроще, да из крестьян — к покорности тоже были приучены. Но шарахались от евнухов — особенно чернокожих, от лекарицы, стыдились собственной наготы, не умели пользоваться кумганом в отхожих местах и зубными палочками в умывальных, и с визгом выбегали из жаркой бани, а уж затащить их, даже после омовения, в бассейн было на первых порах задачей почти невозможной. Самых бестолковых и упрямых так и переводили в ранг джарийе навечно... если только, обвыкшись, не брались за ум.

Хуже было, когда волею судьбы в гареме объявлялись дочери из состоятельных и знатных семейств, особенно из 'свободной Франкии', как они гордо величали свою родину, и 'великой Бриттании'. Из них, порой даже десятилетках, так и сочились кичливость происхождением, строптивость и непокорность, нежелание повиноваться чисто из упрямства. Особенно среди тех, постарше, кто на родине был уже просватан — чудо из чудес, 'по любви!' — те никак не желали смириться с рабской долей, вбив в голову, что их непременно найдут, выкупят или выкрадут. Не все, конечно, были и здравомыслящие. Но что интересно, мыться не любили почт все европейки, независимо от происхождения. Впрочем, аристократки быстро велись на ароматы душистых мыл и масел, легче обучались танцам, а в рукоделии иногда превосходили здешних наставниц. Но вот покорными становились далеко не все и не сразу.

Ирис повезло. Относительно. Не поддающееся лечению заикание избавило её от удела одалиски, от самой жёсткой дрессировки, ибо сама валиде согласилась с наимудрейшим Аслан-беем, вечная ему благодарность, что с таким пороком в наложницы дорога закрыта. Конечно, искусствам любви и множествам способов ублажения господина обучали и её, наравне со всеми, но особо не придирались, и уж таким практическим испытаниям, которым подвергались остальные девушки, не мучили. Ни удерживание молока внутренними мышцами внутри женского естества во время танцев, не зажимания специальных шариков, которые потом вытягивались наставницей из того же места испытуемой, и нити при этом должны были оборваться... Хвала всем вышним силам, этот позор Ирис миновал. Почему позор? А это ей раз и навсегда растолковала Мэг. Пока приёмную дочку не перевели в двенадцать лет в Нижний гарем, они каждый вечер разговаривали в своей каморке: о покойной матушке, об обычаях её родины, о том, что на одни и те же вещи в Османии и в Европах смотрят по-разному. То, что здесь в порядке вещей, там — постыдно и унизительно, и всю жизнь потратить на рабское желание угодить господину — тоже унизительно. Впрочем, от той же Мэг она услышала вполне здравую мысль: привычное ещё не есть хорошее, а хорошее не всегда привычно. Мыться — не грех, и даже в Европах кое-где сохранились общественные бани. Гаремы там запрещены, а в Османии в порядке вещей, но ещё неизвестно, что перед нашим единым Господом больший грех: иметь единственную жену — и развлекаться на стороне с любовницами и непотребными девками, или быть четырежды женатым, владеть наложницами, но честно, равно и справедливо обеспечивать всех кровом, и пропитанием. Мэг научила девочку думать. Оценивать. Не вестись на вроде бы прописные истины, а всё пропускать через свой умишко.

Поэтому — Ирис считала, что ей очень повезло. Лучше быть заикой-танцовщицей, чем расстилающейся пред ногами повелителя одалиской. Танцовщица — это хотя бы возможность будущей свободы...

... В Нижнем гареме было пять обширных залов, каждый рассчитан на сто девушек. Каждый зал, круглой формы, имел эркеры-спальни на десятерых девиц, с диванчиками, под которые днём прятались постели, с небольшими столиками, с уголком для музыкальных инструментов, шкафчиками или сундуками для личных вещиц и косметики. К моменту утреннего обхода всё это должно было находиться в идеальном порядке, как и сами обитательницы. Но поди проверь за какой-то час несколько сотен одалисок! Потому и не задерживалась особо Нуха-ханум с обходом, дорожа временем и всецело полагаясь на острый глаз, чутьё, выработанное годами, и службу верных, как псицы, наставниц.

Но сегодня Злыдня отчего-то застревала в каждом отделении подолгу, что навевало на некие мысли, для кого-то радостные, для иных — тревожные. Высовываться из своего угла, подслушать тихонько, о чём это она беседует с соседями, было рисковано: таких выскочек строго наказывали. Но вот, наконец, Главная приблизилась к уголку, где вместе с подругами обитала Ирис. Окинула бдительным оком собранные постели, умытые личики, опрятно одетые фигурки, безупречно убранные под шапочки волосы. Кивнула.

— Вы, пятеро, — указала на группку девушек, с которыми наставница этой десятки занималась о с о б о. — Сегодня у вас испытания. Кто выдержит успешно — удостоится беседы с самой валиде-султан, которая и решит вашу дальнейшую судьбу. Кто не справится — будет наказан, но через три месяца пройдёт испытания заново. Опозорит вторично себя и меня — будет сразу отправлен в дом джарийе, на чёрную работу, чтобы хоть часть того отбить, что в вас вложили, бездельницы... Ты и ты, — ткнула пальцем ещё в двоих, — у вас сегодня обычные занятия. Руфина-ханум вами довольна, продолжайте. Теперь Кекем!

Ирис чуть не подпрыгнула на месте от неожиданности. Главная надсмотрщица редко кого удостаивала обращением по имени.

— Тебе с утра сразу в бани. Парная, но главное — массаж и разминание. Айлин-ханум сама подберёт тебе мастера и скажет ему, как с тобой работать. И чтоб так каждое утро туда, пока сама не отменит. Ясно? Ну?

— Д-да, го-оспо-о-жа...

— Не продолжай, — махнула та рукой. Терпеть не могла заикания, худобы, веснушек, рыжины — всего, что шло вразрез с местными канонами красоты и совершенства, а потому — давно уже строптивица-притворщица Кекем была у неё как кость в горле. Но раз уж сама валиде когда-то распорядилась её обучать, а придраться пока было не к чему, и сама непревзойдённая в своём искусстве Айлин заявила, что вырастит из этой убогой девчонки новую звезду танца... Её, Главной смотрительницы, долг — создать условия для новой танцующей бабочки, услаждающей очи Повелителя. И точка.

— Каждое утро, — повторила веско. И неожиданно добавила, махнув в сторону подруг: — И вы сегодня идёте вместе с ней, Нергиз и Марджина. Я уже распорядилась о вашей подготовке. Вечером Повелитель намерен одарить нас своим посещением. Вы будете среди допущенных пред его светлые очи. Покажите себя в полном блеске.

И, милостиво кивнув, поплыла величавой походкой на выход.

Тёмные щёки Марджаны посерели. Нергиз вспыхнула.

В распоряжении Нухи-ханум не было ничего удивительного. Обучение девушками было пройдено, положенные испытания выдержаны; валиде сочла их достойными звания о д а л ы к, значит, со дня на день им должны были разрешить вместе с избранными приветствовать Великого Султана при вечернем визите. Возможно, усладить слух пением или декламацией стихов, или искусной игрой на флейте. Поднести кальян. И трепетать в предвкушении, что повелитель спросит имя девушки. А уж если к её ногам упадёт платок Самого...

Только выработанная годами обучения привычка скрывать истинные чувства сдерживала девушек от того, чтобы не разрыдаться. Одной — от нервного напряжения, другой от огорчения.

Не таким уж это было великим счастьем — попасть на ложе к повелителю. Ирис это знала по судьбе своей несчастной матери, а её подруги — да и многие обитательницы Нижнего гарема — по рассказам, передаваемым шёпотом и с оглядкой. По тем гюзде — 'замеченным', что возвращались порой после ночи, проведённой в верхних покоях с повелителем, закутанные с головы до пят в драгоценные покрывала, чтобы скрыть синяки и рубцы на теле. Потом они отлёживались: сутки, двое, трое, пока не сойдут следы побоев... Широкой души был Великий Хромец: если уж любил, то любил, если гневался на не угодившую деву — брался за плеть. Самолично. Провинившейся, правда, давали время подлечиться, тратили на неё драгоценные заживляющие снадобья, дабы возвратить коже чистоту и бархатистость — а потом или отправляли в домик кальф — старых служанок, поскольку в простые рабыни переводить ту, на которую потрачено столько золота, убыточно, или продавали.

Кальфы были высшей кастой среди прислужниц. Бывшие одалиски, воспитанницы лучших наставниц Сераля, хранили в своей памяти секреты красоты и ухода за лицом и телом, были непревзойдёнными травницами и знатоками лучших составов ароматических масел, банщицами, поварами, музыкантшами, писарицами, счетоводшами... Но путь в Нижний гарем был для них закрыт навсегда. Кто-то находил в этом благословение судьбы, но большинство видели проклятье.

Поэтому-то, хоть представление перед лицом Великого Султана считалось неслыханным везением, девушки прекрасно понимали, чем оно может обернуться.

— Д-да по-о-годите, мо-ожет, обо-обойдётся, — пробормотала Ирис. Марджина порывисто вздохнула.

— Думаешь, не заметит? Да ну, это если Злыдня в первый ряд не выпихнет, а с неё станется...

— От судьбы не уйдёшь, — тихо вздохнула Нергиз. — Тс-с! Девочки, на нас смотрят... Улыбаемся. Мы счастливы.

— Угу. Просто в себя никак не придём от счастья, — буркнула дочь знойной Африки. — Ты права, подруга. Но я, случись что не так, в кальфах пропадать не собираюсь. Принцесса я или нет? Лягушонку проще, она на смотрины пока не допущена, и не будет, скорее всего, а ты, беляночка, раз уж трусишь в первый раз — прячься за мной. Если кого из нас выделят — пусть лучше меня, я покрепче.

Нубийка знала, о чём говорит.

Ещё во время разговора с Самой, с валиде-султан, она заметила нехороший блеск в её глазах и то, как придирчиво просматривала та каждый изгиб её гибкого молодого тела, полного силы и звериной грации. Марджина была из рода воинов, и копьём и луком в её семье владели одинаково искусно как мужчины, так и женщины. Воительница. Тот тип девушек, который всё реже и реже встречался в гаремах, и к которому так неравнодушен был Великий Хромец, единственный сын валиде-ханум. Как она на неё смотрела...

— И ты не боишься?

Голос белокожей Нергиз дрогнул от волнения. Глупенькая, будто её отдавали на съедение крокодилу!

— Слушай меня, — снисходительно отозвалась чернокожая подруга. — Слушай меня всегда. Я говорю — 'Прячься!' — ты прячешься за моей спиной. Говорю: 'Беги!' — ты бежишь. Говорю — 'Не бойся!' — прекращаешь трястись, как овечий хвост. Ничего со мной не случится. Или ты забыла, кто из нас лучшая?

И, схватив кувшин с полосканием для рта и мисваку, специальную палочку из мягкого дерева, принялась яростно чистить белоснежные зубы, давая ясно понять, что разговор окончен.

Она любила подруг, хоть и обращалась с ними грубовато, награждая порой обидными прозвищами, на которые девушки, впрочем, давно уже не обращали внимания. Но даже самым близким, самым дорогим подругам не вправе была пересказывать свой разговор с валиде.

А та, задав ей на просмотре множество каверзных вопросов, отослала служанку за старичком — мастером по варке кофе, выгнала опахальщика и двух евнухов, глянула на насторожившуюся после таких приготовлений новоиспечённую одалиску — и усмехнулась уголками губ. Глаза, впрочем, оставались суровыми. Колючими. Холодными. Глаза монгольского божка, недопившего свежей крови.

— Ты умная девочка, Анса-Ну-Рия.

Нубийка вздрогнула. За пять лет пребывания во Дворце наслаждений она, пусть и не забыла своё родовое имя, но отвыкла слышать его из чужих уст.

— Умная. Хитрая. Изворотливая. Зоркая. Разбираешься в людях. Ты знаешь, о чём я хочу с тобой говорить? Вернее, о ком?

Марджина помедлила. Склонила голову. Пристукнули друг о друга жемчужины, вплетённые в выбеленные косички.

— Догадываюсь, госпожа.

— Если догадываешься, назови имя той, о ком пойдёт речь. Ошибёшься — разговора не будет, ты просто отправишься в Нижний и будешь, как и все, выполнять свой долг. Угадаешь — не скрою, станешь ходить по острию ножа, но впереди тебя ждёт моя поддержка — и власть, неограниченная... почти. И величайшие возможности. Итак... Ты уже поняла, кого можешь заменить?

На лице наложницы цвета эбенового дерева не дрогнул ни один мускул. Безмятежная маска идола, напившегося мангового сока и вкусившего свежей печени гиппопотама.

— Рыжую икбал. Гюнез. У которой уже два месяца нет регул.

Звякнули, раскрывая веер из бивней элефанта, серебряные чехольчики на ногтях валиде.

— Умеешь слушать и делать выводы, к тому же. Согласна ввязаться в войну?

— Да.

Коротко и ясно. Пятнадцатилетняя и шестидесятилетняя женщины понимали друг друга с полуслова.

Принцесса никогда не будет кальфой. Лучше смерть. Её она отыграет с почётом, унеся с собой главную противницу. Но лучше — сама, живая, взойдёт на её место.

А валиде... отчего-то не нравится новая фаворитка сына. И замену ей любящая мать Великого Султана уже подыскала.

Глаза монгольского божка вспыхнули чуть ли не ласково.

— Если ты победишь...

Обошла избранницу — с в о ю избранницу для сына, с нежностью провела ладонью по крепкой высокой груди, по шелковистой чёрной коже.

— ... быть тебе следующей валиде-султан. Вот моё слово.

Уважаемые читатели! В данном файле представлен ознакомительный отрывок романа. "Радуга" заявлена для участия в конкурсе "Руны любви" на ЛитЭре, по условиям которого на иных интернет-площадках может быть выложено для ознакомления не более 120 000 знаков текста.

Для тех, кто желает и далее продолжить знакомство с персонажам, читать можно здесь:

https://lit-era.com/reader/kogda-vozvrashchaetsya-raduga-b20795?c=161814

Поскольку нет категории "18+", регистрироваться для входа на портал не обязательно.

Если по каким-то причинам (допустим, устроители конкурса решат, что любовная линия открывается слишком поздно, или ещё что-то...) роман на конкурс не примется — он, конечно, возвратится сюда в полном объёме.

В данном ознакомительном фрагменте — менее 100 000 знаков. Я оставляю резерв для проды в комментариях, для тех, кто не может или не хочет читать продолжения на других ресурсах, но уже до этого прошёл с нами весь выложенный текст. Итак, 2-3 последних продочки будут висеть в коммах, потом потихоньку убираться. Таким образом, желающим остаётся возможность дочитать в режиме он-лайн здесь, на СамИздате.