| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
В конце прилавка я заметил на стене за ним крупный плакат: 'Пионер, тщательно пережевывая пищу, ты помогаешь обществу!'. Хм, странно, такой призыв был бы уместен в стране, испытывающей нехватку продовольствия, но судя по размерам порций — ничего подобного нет и в помине. Правда, плакат выглядит изрядно выцветшим, он тут висит, надо думать, много лет.
Поели мы все с отменным аппетитом, включая Аскольда, я тем временем осмотрелся по сторонам и в окно. Кроме нас и повара — невысокий, улыбающийся худой дядька с огромным грузинским носом и эпическими усами — больше никого не было, так как время ужина по распорядку уже миновало: ужинают тут в шесть, а сейчас уже почти восемь.
— А когда тут отбой? — поинтересовался я между делом у вожатого.
— Первый в девять, второй в десять.
— Два отбоя? — удивился я. — Это вообще как?
— Это значит, что все желающие ложатся спать в девять, шум в лагере после девяти запрещен. Но кто за день не умаялся до упаду — может заниматься своими делами и тихими играми до десяти.
После этого Аскольд сообщил, что будет нас заселять в домики по четыре человека, посему мы должны разбиться на четверки по своему усмотрению, с соблюдением совершенно закономерного условия, что мальчики и девочки проживают раздельно. Тут выяснилось, что если не считать Электроника, то парней в отряде — семнадцать. И совершенно неудивительно, что одиночкой остался я.
— Елки-палки, — почесал затылок Аскольд, — я как-то не учел, что тридцать два — это не обязательно равное число парней и девчонок. Ладно, сейчас решим.
Он связался по рации, вынутой из кармана, с другим вожатым и спросил, не против ли он, чтобы меня подселили к парню из четвертого отряда, который тоже занимал домик в одиночестве. Оказалось — не против.
— Двадцать четвертый домик, — сказал мне Аскольд, — идешь вот по этой дорожке и смотришь направо. А мы — остальной отряд, в смысле — будем от двадцать четвертого домика как раз через дорожку и за углом.
Я взял свою сумку и пошел в указанном направлении. Вокруг — домики, дорожки, зеленые насаждения, цикады стрекочут... Красота. Откуда-то издали доносится чей-то веселый смех...
...А может, с этим местом все в полном порядке, а не в порядке — я? Может быть, хитрый эксперимент и все мои подозрения — лишь плод моего воображения?
Я повернул голову направо, чтобы посмотреть на номера, и тут мне в область левого виска кто-то звезданул, причем так, что в глазах и правда вспыхнули звезды, и я каким-то образом успел выставить руку навстречу несущемуся на меня бетону дорожки.
Пока я моргал, лежа на боку и пытаясь решить, надо вскочить и готовиться к драке или прикинуться вырубленным и застать нападающего врасплох, как послышались шаги.
— Данка, ну погляди, что ты натворила! — завопил кто-то. — Я же столько раз говорил тебе, мы в футбол играем, а не в казнь через расстрел мячом!!
Я сел и огляделся. Ко мне подходит какой-то незнакомый парень в футболке и шортах, озадаченно почесывая макушку, в стороне лежит футбольный мяч. Ну ни хрена себе у этой Данки подача.
— Ну а что такого? — раздался из-за кустов звонкий девичий голос, — я просто гол забить пыталась, как ты учил! Подумаешь, промахнулась...
— В том-то и беда, что не промахнулась, — вздохнул парень и обратился ко мне: — вот же угораздило... крепко?
Я поднялся, отряхнул шорты и рубашку и потрогал голову: вроде цела, мяч — не нога.
— Да ничего. Подумаешь, мяч. Но это было неожиданно, скажем так.
Тут в проходе между кустами появилась и сама Данка, а за ней еще двое ребят.
— И куда я попала?
— В него, — сказал парень.
— Ой, какая жалость, — ответила она голосом, в котором эта самая жалость напрочь отсутствовала, — ну немножко мимо ворот пульнула...
Данка выделялась из всех виденных мною в последнее время людей своей прической, а точнее — ее цветом. Ее короткие, не очень ровно подстриженные 'ежиком' волосы были выкрашены полосами цвета воронова крыла и арктического ослепительно-белого снега. В зебру, одним словом. А еще она на полголовы выше Эдика, и, пожалуй, не ниже меня.
Я потер висок и заметил:
— Просто между прочим, забивать мяч в ворота надо мимо вратаря, а не вместе с вратарем.
— Ну-у-у-у-у, — протянула 'зебра', — вот об этой тонкости Эдик-то как раз и не казах... Не говорил, в смысле.
Эдик издал короткий смешок.
— А тебя как зовут?
— Кирилл.
— Ты, значит, играешь футбол?
— Немножко.
— Вот здорово, — обрадовался он, — а то на весь лагерь любителей футбола и десяти человек не набрать...
— Все так печально? — удивился я. — У нас-то футбол чуть ли не игра номер один... был.
— А ты откуда?
— Из двадцать первого века, скажем так.
Тут у всех слегка округлились глаза.
— Ты из этих, замороженных?
— Ага. А что, в двадцать третьем веке футбол уже не популярен?
Эдик развел руками:
— Увы. Самая распространенная игра теперь волейбол. Волейбол, если говорить объективно, лучше футбола, потому что задействует не только ноги, но и руки, но вот чего в нем нет — так это маневра и тактики. Прорывы по флангам, обманные маневры, подвижность и динамика — этого в волейболе нет. Ну, в любом случае встретить футболиста — большая удача. Ты из какого отряда?
— Третий. Только приехал, иду вот, ищу двадцать четвертый домик.
— А мы из четвертого. Двадцать четвертый — вон он, уголок за кустом видишь? Там один из наших живет, Олеко Ковач.
Я кивнул.
— Ну ладно, пойду заселяться — а мяч еще погоняем. Покажу вам мастер-класс. Только это — вратарем против Данки не играю, учтите.
Все засмеялись, они вернулись на площадку, а я пошел дальше по аллее к указанному домику.
...Все же, какая должна быть подача, чтобы мяч пролетел сквозь плотные кусты и сбил меня с ног?
Вот и домик номер двадцать четыре. Я постучал и толкнул дверь.
Домик как домик. Кровати, тумбочки, шкаф, окно. Все просто и по-спартански.
На койке у окна лежит и читает книжку коротко стриженый парень в зеленых футболке и шортах, и мне сразу бросились в глаза перебинтованная нога и пара костылей, прислоненных к стене.
— Привет, — сказал я, — я Кирилл из третьего отряда, меня к тебе подселили.
Парень принял сидячее положение и протянул мне руку:
— Олеко.
— Очень приятно.
Хотя приятно мне было недолго: его рукопожатие оказалось просто железным, словно руку в тиски сунул. Крепкий парень, однако, под кожей не то чтоб стальные канаты, но... тросики будь здоров.
— А что с ногой? — спросил я скорее чтобы развить беседу, нежели из реального интереса.
— Да загремел с ракетной площадки, три метра. Вот и сломал, — спокойно ответил он.
Вот теперь мне уже стало интересно.
— С ракетной площадки? Ты что, космонавт?
— Нет, какой космонавт в семнадцать лет? Военный я. Кадет, точнее.
— Ракетчик?
— Войска 'три-пэ' защиты.
— М-м-м... это как?
— Противоракетная, противовоздушная, противокосмическая.
— Круто...
— Да ничего крутого. Сидишь в пункте управления и управляешь. Автоматика сама все делает, за человеком обычно только окончательное решение. Ну и периодически тренировки по обслуживанию ракетных комплексов. Вот во время одной из них мой напарник нарушил процедуру и полез кабеля отсоединять до того, как их обесточили. Так его на них и 'замкнуло'. Я его за шиворот — и рванул на себя, а площадка узкая. Оба и полетели. Он до сих пор в госпитале — а я вот уже тут долечиваюсь.
Я вздохнул.
— Печально. Сидишь тут в одиночестве, когда другие мяч гоняют.
Олеко добродушно улыбнулся:
— Мяч я в учебке нагонялся под завязку. Мы, если что, обычно в противогазах играем, так что при виде мяча у меня не самые приятные ассоциации возникают. Военная академия хороша всем, кроме одного: отбивает любовь к подвижным играм, ибо то, что для тебя игра — для меня тренировка с очень жесткими правилами. Мне нравится сидеть в тишине и читать книжки: в учебке с этим напряженка. Я тут для себя открыл пару древних писателей... Этот вот написал про подводную лодку лет, наверное, четыреста назад, когда подводок еще даже не было...
— Жюль Верн?
— Ага, точно. Видно, ты тоже книгочей?
Я кивнул.
— Да, есть такое. Книга — лучший друг. Как минимум в том понимании, что никогда не предаст.
Я осмотрелся в домике, сунул свою сумку, не разбирая, под кровать — успеется — затем нашел в шкафу три комплекта постельного белья и взял себе один. Ладно, можно сказать, заселился.
Снял кроссовки — кстати, на вид и по удобству как хорошие фирменные из двадцать первого века — растянулся на кровати поверх одеяла. Не то, чтоб с дороги устал — но в тишине неплохо бы с мыслями собраться.
Правда, чего-то шибко умного я не придумал. Вариантов, в общем-то, всего два: первый — что я действительно в светлом будущем, второй — что моя 'ложная' личность на самом деле не ложная и что сказка слишком хороша, чтобы быть правдой. Однако теория заговора-обмана-эксперимента на данный момент не имеет ни единого доказательства в свою пользу, кроме того, что я просто не верю в двадцать третий век и выстоявший Союз, который теперь уже даже не Советский. Партия самоупразднилась? Свежо предание, да верится с трудом.
Точнее — совсем не верится, увы.
Но делать нечего, все, что я могу сейчас — это держать ушки на макушке и при случае найти во всех этих декорациях шитые белыми нитками швы. И только тогда я смогу понять, что к чему и что делать. А пока — только гадать.
В принципе, у меня есть один мощный аргумент против своей паранойи: если все вокруг ненастоящее, то тогда остальные ребята в лагере — подставные. Мне ситуацию объяснили ложной личностью и памятью, а как тогда объяснили другим? Они воспринимают окружающую действительность как обыденную, это значит, что либо все вокруг — подставные, вводящие меня в заблуждение, либо я действительно пролежал в холодильнике двести лет. И по уму, последнее более вероятно, чем теория обмана, потому что сколь-нибудь вменяемой версии, кому и для чего меня обманывать в таких масштабах, задействовав десятки и сотни актеров, я не придумал.
Немного передохнув, я сел, снова напялил кроссовки и пошел осмотреться. Ноги сами понесли меня к морю, которого я никогда воочию не видел.
Зрелище — хотя куда. От края до края — синева сверху, синева снизу, трудно разобрать, где именно море переходит в небосвод, только далеко-далеко на горизонте — черная полосочка крупного корабля, идущего то ли в Варну, то ли из Варны.
Говорят, смотреть на море можно так же долго, как и на огонь. Я убедился в этом тот же час, стоило мне впервые увидеть море.
Кроме меня, на пляже было малолюдно. Поодаль на покрывале сидели кружком три девочки и то ли в карты играли, то ли во что-то еще, у самой воды стояли двое парней, но я обратил на них внимание только тогда, когда они начали тянуть за канат, до этого лежавший на песке. Невод вытаскивают, что ли?
Я подошел чуть поближе, посмотреть, и тут один из них увидел меня.
— Эй, товарищ, не поможешь ли? — помахал он мне рукой.
— Да легко, — сказал я, подходя, — а что это вы тащите?
— Вытащим — увидишь!
Хм, делов-то. Я взялся за канат и мы стали тащить его втроем. Ощущения — словно якорь вытаскиваем. Интересно, интересно.
Возле наших ног образовалась довольно солидная бухта, когда из воды показался продолговатый, приплюснутый сверху черный эллипсоид длиной где-то в полтора метра.
— Что это? — удивился я.
— А то не видишь? Подводная лодка!
— А зачем мы ее канатом тащили?
— Да потому, что утонула, окаянная! Спасибо, что помог.
Эллипсоид действительно оказался подводным аппаратом, с винтами, рулями и телекамерой. Управлялся он по кабелю, который шел внутри каната, с небольшого пульта, похожего на игрушечный, но при более близком рассмотрении я понял, что это далеко не игрушка: военка или полувоенка. Больно уж солидно сработан пульт, на нем, помимо рычажков, куча разъемов и индикаторов, ничего мне не говорящих.
— Давай обратно визир, — сказал тем временем первый второму, и тот достал из сумки устройство, похожее на очки виртуальной реальности.
Визир подсоединили к пульту, первый чего-то пощелкал и изрек:
— Ноль по фазе, дело не в блоке управления. 'И-цэ-пэ' снова сдох. Сдается мне, тут тепловодом на корпус не обойдется. Или ставить электронику попроще, или делать водяное охлаждение, иначе наша 'Нимфа' только в Северном Ледовитом плавать сможет...
— Да кому она сдалась без нормальной электроники? — задал риторический вопрос второй.
— Вот и я о том же. Эх-х-х, если окажется, что накрылся не 'и-цэ-пэ' — мы будем два дня сдохший блок искать...
Они собрали свое барахло, взяли аппарат под мышки — один сзади, другой спереди — и понесли в сторону лагеря, а я пошел з ними, заинтересованный.
— Это вы сами сконструировали? — поинтересовался я.
— Ну вроде того... Не совсем сами, конечно, корпус — не наша заслуга, его для нас оптимально рассчитали и сделали... Но блин, кто ж мог подумать, что военные микросхемы греются, как взбесившаяся электроплитка!
— А ты хотел высокую мощность — и без нагрева? — резонно заметил второй.
— Ну не до такой же степени?!!
Возмущаясь по поводу военных интегральных микросхем или чего-то в этом роде, они дошли до домиков и скрылись между кустами аллеи.
Хм... Что там Электроник говорил про свои истоки? Видимо, в этом лагере не только в футбол гоняют.
* * *
Ночь прошла на удивление спокойно. Я, оказавшись в ином времени, иной стране, даже можно сказать, что почти на другой планете — спал без задних ног и замечательно отдохнул.
Правда, под утро мне начались сниться вспышки и холод, как днем раньше в автобусе, так что по пробуждении меня ждали очень неприятные двадцать секунд: мне только четвертого обвала не хватало до кучи. И лишь проморгавшись и прогнав сонливость, я сообразил, что если бы случился очередной обвал памяти, я не помнил бы о предыдущих.
На всякий случай я прокрутил в уме события двух последних дней: позавчера я лег спать в детдоме двадцать первого века под Минском, вчера проснулся в автобусе где-то под Варной двадцать третьего столетия и приехал в пионерский лагерь. И вот сегодня я просыпаюсь в этом самом лагере... Впору, конечно, думать, что все это мне приснилось — но домик реален, сосны за окном реальны, и сербский паренек-курсант по имени Олеко, спящий на соседней кровати — тоже реален.
...Правда, моя 'ложная' личность все равно не верит в происходящее, но я уже начинаю привыкать к этому: и к происходящему, и к недоверию. Да, дискомфорт душевный есть, от него никуда не деться, но человеку, который выбрался из двухвековой заморозки в жидком азоте с настолько маленькими последствиями, жаловаться просто грех. Как-нибудь переживу, приспособлюсь, привыкну.
Мелькнула мысль: а может, у меня просто паранойя? Это бы все объяснило и даже упростило, паранойю преспокойно лечили нейролептиками даже двести лет назад, а сейчас, вероятно, есть способы и получше... Правда, я сразу же отбросил эту догадку: раз подозреваю у себя паранойю, значит, ее у меня нет. Параноику невозможно доказать, что он болен.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
