Белая (общий файл)

— Кто против, чтобы эту женщину взял себе Когтистая Лапа?

Стоящие вокруг люди не двигались и Белая с ужасом поняла, что погибла. Трудно представить каким физическим и моральным унижениям подвергнется она у Когтистой Лапы, от него самого и его желчной, вечно недовольной жены.

— Я против, чтобы этой женщиной владел Когтистая Лапа, — вышел вперед Широкое Крыло, кутаясь в одеяло, которое, по-видимому, накинул наспех, выбегая на крики Белой и теперь с вызовом глядя на своего недавнего друга.

Самой девушке, сидящей в снегу в одной рубахе, дрожащей от страха и холода, оставалось лишь догадываться о происходящем. Она не понимала о чем спорят, и кричат краснокожие дикари. Как ей, так и каждому, кто собрался сейчас вокруг Когтистой Лапы, Бурого Медведя и Широкого Крыла было понятно, что Широкое Крыло пытается спасти Белую от незавидной участи, только вот непонятно зачем. Смотря на нее, сидящую в грязном снегу, трясущуюся, исхудавшую, с запавшими глазами, каждый понимал, что она не жилец на этом свете и если не сегодня, так завтра духи призовут ее к себе. Но зато, если Широкое Крыло отобьет ее у Когтистой Лапы, она умрет свободной и участь рабы ее минует. Индейцы как никто понимали, что значит умереть свободным.

— Пусть ваш спор решит поединок, — объявил Бурый Медведь. — Здесь и сейчас!

Решено было, что оба будут драться на ножах. Все были возбуждены и взбудоражены предстоящим зрелищем и никто не подумал об озябшей, дрожащей в ознобе девушке, а ведь неизвестно сколько продлится поединок. Но Белая не собиралась ничего просить у индейцев, ей не нужна была их жалость. Каждому из поединщиков дали длинный индейский нож, каким пользовались на охоте, добивая настигнутую добычу и тут же разделывая ее. Зажав его в руке острием вниз, оба начали кружить друг против друга, ища возможность кинуться на противника. Белая обхватив себя руками угрюмо наблюдала за ними. Хотя, как ей думалось, все равно к какому дикарю попасть в рабство, она ужаснулась и поникла, когда Когтистая Лапа, сделав обманное движение, ранил Широкое Крыло в плечо. Что ж, Когтистая Лапа оказался более опытным в драке. Друзья Широкого Крыла подхватили его, истекающего кровью, и увели с места поединка. С улыбкой обещавшей ей все муки ада, Когтистая Лапа направился к скорчившейся, посиневшей от холода, бледнолицей. Теперь уже никто не позариться и не отобьет у него его законный трофей. Но неожиданно дорогу ему преградил еще один претендент на право владения пленницей. Толпа заволновалась, а Когтистая Лапа остановился, поудобнее перехватывая нож. Да что такое с этой белой девкой?! Неужто и впрямь духи покровительствуют ей. Вот уже третий раз она ускользает из его рук. Белая же совсем не понимала происходящего. Да нет же, такого не могло быть... Но, кажется, за нее собрался драться Хения. Он стоял перед Когтистой Лапой, преграждая ему путь к Белой, невозмутимо ожидая, когда тот нападет, и Когтистая Лапа начал крадучись обходить его. Выставив перед собой зажатый в руке нож, он делал им круговые движения, тогда как руки Хения оставались пусты. У него вообще не было никакого оружия. Индейцы подступили ближе, сузив круг вокруг дерущихся, боясь пропустить хоть одно их движение в, предчувствии, что еще долго будут говорить об этой схватке. Когтистая Лапа тоже понимал, что если он одержит победу над таким вождем как Хения, то слава о его доблести дойдет до других племен. Его будут почитать наравне с Хенией и может даже больше, потому что тогда слава Хении сойдет на нет, его больше никто не станет слушать и тогда воины пойдут под начало его, Когтистой Лапы. Все будут стремиться отправиться с ним в набег так же, как сейчас каждый стремиться попасть к Равнинным Волкам. И сам Хения поймет, что зря все время брал сторону Широкого Крыла. И Когтистая Лапа с яростью наскочил на него, вкладывая в бросок все свои силы и ловкость. Он свирепел, когда Хения перехватывал его руку с ножом и отшвыривал его в сторону, ярился, вкладывая столько надежд в эту схватку, тогда как Хении нужно было просто усмирить разошедшегося единоплеменника и призвать к порядку. Тогда Когтистая Лапа решил, и сейчас применить ту же уловку с помощью, которой ранил Широкое Крыло. К тому же, он уже устал валяться на земле, куда его то и дело швырял Хения. Когтистая Лапа сделал обманное движение, сделав вид, что метит противнику в бок и когда вождь повернулся так, чтобы закрыться, напал с другой стороны с истошным мяуканьем, вдруг сменившимся возмущенным возгласом. Хения ловко увернувшись от ножа, перехватил его руку и, схватив за плечо, швырнул на землю, как разыгравшегося щенка, который в азарте игры начал вдруг кусаться. Никто не понял, как это произошло, но по виду Когтистой Лапы, который сжав зубы, держался за плечо, было ясно, что рука вывихнута так, что воин не мог уже ею воспользоваться. Рядом валялся, упавший в снег, нож.

— Еще кто-нибудь считает, что должен владеть бледнолицей пленницей? — вопрошал, обращаясь во все стороны Бурый Медведь, в то время, как Хения помогал подняться Когтистой Лапе.

Молодой вождь протянул ему руку, но Когтистая Лапа смотрел на него и словно не видел. Он и сейчас восхищался Хенией и в то же время не мог ему простить крушение всех своих надежд. Тогда не особо церемонясь, Хения схватил его за поврежденную руку, за которую тот держался, и дернул на себя. От неожиданности и резкой боли, Когтистая Лапа вскрикнул и, побледнев, пошатнулся, но не упал, устояв на ногах. Очевидно, Хения, благополучно вправил вывихнутую руку. К Когтистой Лапе поспешила Сосновая Игла и подставила мужу свое плечо. Так, опираясь на нее, Когтистая Лапа, не теряя достоинства, удалился с места поединка. Хения подождав, не предъявит ли кто-нибудь еще право на бледнолицую, и так и не дождавшись, повернулся и ушел в свое типи, даже не взглянув на отвоеванную им женщину. А Белая сидела в снегу, дрожа от дикого холода, и не знала, что ей теперь делать. Индейцы, качая головами, расходились. Начинающийся день требовал внимания к своим заботам. Перед Белой осталась стоять лишь Осенний Лист с сочувствием и тревожным ожиданием глядя на нее. По тем немногим репликам, что отпускал Широкое Крыло, Осенний Лист догадывалась, что вождь был недоволен хвастовством и наглой самоуверенностью Когтистой Лапы и, что дело сейчас было вовсе не в бледнолицей, просто Хении нужно было сбить спесь с Когтистой Лапы и поставить того на место. Но, что же теперь будет с белой девушкой? Как примет ее Легкое Перо, мать вождя? О самом Хении и говорить нечего. Все знали, с какой ненавистью и недоверием относится вождь к бледнолицым с их лживыми языками, с их безграничной жадностью, чтобы терпеть у себя под боком еще и женщину врага. Оставалась одна надежда на Легкое Перо. Осенний Лист знаками показала Белой, что она должна идти к типи Хении и даже попыталась помочь ей подняться, но та слабо оттолкнула ее, дав понять, что не нуждается ни в чьей помощи. Осенний Лист отошла, в конце концов, и она должна была уйти, чтобы приняться за свои дела. Белая поднялась и, пошатываясь побрела к палатке шамана, с трудом передвигая ноги, пытаясь унять непрекращающуюся зябкую дрожь. Сейчас она заберется под медвежью полость и согреется. Сначала нужно согреться, а там она подумает, как ей быть дальше... непременно подумает... Но когда она подошла к типи шамана, то увидела, что оно разобрано, ни шкур, ни шестов-остовов от него не осталось, только черный круг очага, да мелкий мусор вокруг. В стороне какая-то пожилая индианка пристраивала скатанный кожаный полог на волокушу, в которую была впряжена собака. Подняв голову и увидев дрожащую, посиневшую от холода, всю в грязи, в мокрой рубашке бледнолицую, глядящую на нее бессмысленным взором, индианка кинула ей медвежий полог. Белая тут же укуталась в отсыревшую, холодную и тяжелую шкуру, но все равно не могла согреться. Зубы стучали, голова пылала, тогда, как тело промерзло до каждой косточки. Очнулась она от того, что индианка, давшая ей шкуру, трясла ее за плечо и делала знаки, чтобы Белая шла за ней. Она помнила, что куда-то шла, точнее даже не это, а то как она все не могла согреться. Потом увидела себя в типи, укутанную в шкуры, а немолодая плотная индианка поила ее приятным отваром со вкусом ягод. Сквозь жар, болезненную дрему и обрывки реальности, больше похожих на бредовые видения, она неуклонно шла на поправку. Она должна жить. Она выживет, потому что у нее появилась надежда вернуться домой, и она вернется.

Когда, оправившись от болезни, Белая поднялась, повсюду ликовала весна. Воздух пах по новому, прерию покрывала нежная зелень бизоньей травы, но Белая была еще слаба, что бы выходить. Все это время за ней ухаживала все та же суровая индианка, что кинула ей шкуру у разоренного типи шамана. Ее самоотверженная забота тронули Белую, и девушке не раз приходилось напоминать себе о том, где она находиться. Женщина видимо тоже старалась держать бледнолицую рабыню на расстоянии. Она выхаживала ее, но не более того, оставаясь строгой и неприветливой. Только поведение новой хозяйки не могли смутить Белую, по тому что, именно так, по отношению к ней вела себя когда-то ее мать. Так же вела она себя и с братом, считая, что истинного воспитания можно добиться только строгостью. Белая и индианка почти не разговаривали друг с другом, не было нужды, а когда она возникала, объяснялись знаками. Поскольку бледнолицая была еще слаба и заметно исхудала, индианка покуда не загружала ее работой, но и без дела сидеть не позволяла. Прислонившись к стене, Белая сшивала кожи, которые та ей давала. Эта женщина была в типи полновластной хозяйкой и кроме нее, как показалось Белой, здесь никто не жил, но потом она заметила оружие, развешенное по стенам палатки, и вспомнила о голосах, которые слышала над собой, когда лежала в жару, один из них был мужской. Поэтому она не удивилась, когда в палатку к ним как-то заглянул Хения, и догадалась, что вождь отдал белую пленницу своей матери. К концу мая, когда солнце становилось с каждым днем жарче, Белая впервые выбралась из типи, нужно было развесить шкуры, чтобы проветрить и просушить их. Она полной грудью вдохнула весенний воздух, счастливо жмурясь на яркое солнце. Она выжила. И вновь вернулись мысли о побеге, и чем настойчивее они были, тем непереносимее становилось ей оставаться здесь. Она бы сбежала сейчас же, тем более, что племя скоро начнет передвигаться за стадами бизонов, — все чаще в разговорах индейцев слышалось слово "тэйтанка", — и тогда бежать будет сложно. Она не сможет сориентироваться и найти дороги к белым и снова угодит к дикарям. К тому же, как она узнала от словоохотливого возницы фургона, в прерии даже не каждому белому можно было доверять. По словам этого грубого, но добродушного малого, в этих местах шаталось много всякого сброда, от трапперов и авантюристов, мечтающих разбогатеть, до бандитов, разыскиваемых во всех штатах страны. И все же, несмотря на сжигающее ее нетерпение, она должна была дождаться Роба Макроя и подготовиться к побегу. Но главное, она никоим образом не могла вызвать подозрений своей новой хозяйки, которой была отдана в полную власть. Она не должна была раздражать ее, но слушаться и безропотно делать любую работу, которую та ей поручала.

Как-то она решила помыться в небольшой заводи, что образовывала тихая и спокойная речушка у которой раскинулось стойбище. Днем у реки вечно кто-то находился. Если не женщины, стирающие одежды, отскребывающие котелки и миски, или готовившие краску для тела, то ребятишки. Эти могли целыми днями плескаться в воде, а Белой очень хотелось помыться. Она видела, что женщины, часто собираясь в группки, уходят дальше по берегу, прихватив с собой мыло, мягкие кожи, смеясь и переговариваясь. Белая остро завидовала им, но пойти с ними не решалась. Женщины были не против и знаками приглашали ее с собой, но слишком неприкрытым было их любопытство, и Белая отказывалась. Но потребность помыться становилась просто нестерпимой. И вот на рассвете, она, выскользнув из типи, отправилась к реке. Стуча зубами, девушка сползла к воде по глинистому откосу, поросшему осокой. Жёсткие травинки неприятно царапали босые ноги. Над мутными водами стелился туман. Присев на корточки, поплескалась руками в мутной жиже кофейного цвета. Не так уж и страшно. По крайней мере, вода была немного теплее, чем утренний воздух. Позволив накинутому на голое тело одеялу свалиться к ногам, она медленно зашла по колено в воду, увязая в противном илистом дне и застревая в спутанных, как клоки нечёсаных волос, водорослях, наскоро ополоснулась неприятно пахнущей затхлостью водой, брезгливо стряхнув, запутавшуюся в пальцах тину. Фу, гадость! На берегу, она завернуться в одеяло, кисло воняющее псиной и неприятно царапающее кожу. Вот, была нужда, ополаскиваться! Какая разница, чем вонять. Потом или псиной. Как-то ее хозяйка подала ей сверток кожи и показав на Белую, провела рукой сверху вниз. Белая поняла, что ей велят сшить для себя новую одежду и растерялась. Тогда индианка сделала ей знак смотреть, взяла у нее сверток и, разложив на земле, широким коротким ножом, уверенно вырезала выкройку длинной туники. Потом указав на остатки кожи, ткнула пальцем на ступни Белой. Из них ей предстояло сшить себе обувь. Девушка с отвращением посмотрела на выделанную кожу, одежду из которой ей придется носить, и, пересилив себя, принялась за работу. У нее не очень-то получалось, судя по тому, как морщилась ее хозяйка, рассматривая ее изделия, но Белая старалась. Девушка заметила, что сосредоточенность на каком-то деле помогало ей переносить свое нелегкое положение, что когда она работала, никто ее не трогал и не обращал внимания, она же могла уноситься мыслями в свою прошлую жизнь. К тому же ее хозяйка, судя по всему, не была злопамятной и жестокой, в отличие от некоторых индианок, хотя строгой и требовательной, заставляя Белую раз за разом переделывать плохо сделанную работу. Белая не возмущалась, отчасти потому что видела, что индианка права и потому старалась следовать ее указаниям.

Сшивая шкуры, стежок за стежком, она вспомнила свой последний вечер в Канзасе перед тем как отправиться к форт где служил ее брат. Естественно, на вечер были приглашены избранные, например, прокурор Сартон со своей требовательной супругой, от которой трудно было дождаться одобрения. Прибыли мэр и местный нувориш, ухаживавший за ней, но, к сожалению, дорогой фрак не мог скрыть недостатков его рыхлой фигуры. Сама она была на высоте, и, встречая гостей, протягивала джентльменам руку в белоснежной перчатке до локтя, предпочитая не замечать ревнивые и придирчивые взгляды дам на ее платье из темного блестящего газа и на браслет из крупного темного агата, украшающий ее запястье. Никто не знал, что она подняла на ноги весь дом на поиски подобного украшения, такого которое подходило бы к ее платью, и почувствовала себя героиней, когда первая преуспела в этих поисках. В ювелирной лавке "Громберга и К" она нашла то, что искала — чудесные серьги из темного, почти траурного агата и браслет к ним. На том вечере она блистала как никогда. Прием удался, она видела это. Кофе, ситро, шампанское, мороженое, аромат дорогих кубинских сигар и тонких духов... Роскошные веера, элегантные платья, блеск драгоценностей, искусно уложенные прически украшенные цветами, утонченная "Ночь" Вивальди. Все провожали ее в эту поездку, как на войну. Мужчины восхищались ее преданностью и мужеством, дамы пожимая гладкими плечами, говорили, что это просто каприз, и он быстро пройдет.