Пан или Присоединиться к большинству

— Да, милая, я — астронавт, — ответил Зайцев.

— Возьми меня с собой на звезду.

Зайцев подавился вдохом. Что это — тоска молоденькой девочки по большому интересному миру? "А кому сегодня плакать в городе Тарусе? Есть, кому сегодня плакать — девочке Марусе". Или общий для всех интактов ужас перед присоединением?

— Извини, девочка, я не могу тебя взять на звезду. Это не я решаю.

— А кто решает?

— Пан.

— Вы так называете Джи?

Зайцев задумался. До него только сейчас дошло, кого аборигены называют Джи.

— Нет, девочка, Пан — не ваш Джи. Вы ошибаетесь. Пан — не с неба спустился, он — наше порождение, земное, это мы его создали.

— Не понимаю, — девушка сморщила личико и еще больше стала походить на оставленного щеночка.

"А кто понимает?" — подумал Зайцев. Впрочем, гладкие ножки девушки сейчас занимали его больше мыслей о судьбах человечества. Воображение, раззадоренное Жанной, уже независимо от воли рисовало всякие не пуританские картинки. "С другой стороны, кто знает, что тут считают изнасилованием? — вдруг пришло Зайцеву в голову, — Вот так переспишь, с кем не следует, а завтра смуглые ребята тебя свяжут и отнесут на пригорок — Пану на ужин...".

И тут прекрасная псоглавица встала и ушла. Только бедра ниже короткой юбки сверкнули.

"Ну разумеется, — заключил Зайцев, — Не можешь взять девушку с собой на звезду — нафиг ты нужен?" В голове еще слегка звенело от местного пойла. Он тихо засмеялся.

ГЛАВА 4

РЕТРОСПЕКТИВА

У разных людей разный порог самообладания в стрессовой ситуации. Это банальность. Но определить, кто сломается раньше, заранее удается не всегда. Англичанин Льюис производил на Зайцева впечатление абсолютно невозмутимого человека. Тем больше Зайцев удивился, обнаружив, как этот джентльмен в считанные сутки превратился в законченного неврастеника. При том, что сам Виктор, безусловно, потрясенный до глубины души, продолжал держать себя в руках. Впоследствии Зайцев объяснил для себя это тем, что его детство и юность, когда формируются характер и мировоззрение, прошли в России в обстановке постоянной нестабильности и вечного ожидания "большого пипеца". "Пипец" случился — неприятно, но ожидаемо. В то время как для Льюиса рухнуло само мироздание. Британец полностью потерял опору под ногами, если можно так сказать про человека, болтающегося в невесомости.

Следующие три недели в обществе Льюиса оказались для Зайцева сущим адом. Тот то плакал, то причитал, то вдруг разражался чрезмерными лучезарными надеждами, подражающими абсурдностью и беспочвенностью.

По прошествии времени уже на Земле Зайцев решил, что Льюис своим безумием спас от сумасшествия самого Зайцева, заставив мобилизоваться для сиюминутного спасения жизни, и отвлекая мысли от перспективы гибели неизбежной, но более отдаленной по времени. И от гибели известного ему мира заодно.

* * *

Зайцев сидел смирно, но начинал раздражаться.

Вокруг него с проводами и присосками неловко и бестолково суетился ассистент Робура по фамилии или прозвищу Маджента. Из тех, у кого на лбу написано — "никчемный".

"Надо же, — подумал Зайцев, — сколько умных и талантливых людей исчезло в ненасытной глотке Пана, а этот absolutely useless живет себе как ни в чем ни бывало". Поразмыслив, однако, Зайцев понял, что как раз тут все логично — зачем Пану есть никчемного?

Робур стоял у стены, и мрачно наблюдал за происходящим, даже пытаясь вмешаться.

— За что Вы нас так не любите, Джеймс? — спросил Зайцев.

— Объяснить? — Робур исподлобья глянул на Зайцева.

— Будьте любезны.

— Вам не понравится.

— Переживу. Я любопытен.

Робур присел на край стола и скрестил руки на груди.

— Как хотите. У вашей команды есть кое-что общее, что отличает от других людей на острове. Дьюи, Вы, Флавиньи, Хенсон — все вы потрясающе спокойны. У вас чисто физиологические показатели — как у людей, у которых все в полном порядке. Ни постоянных кошмаров, ни приступов страха, ни видений, ни панических атак, как у большинства находящихся на острове. Все здесь психически травмированы — особенно после ужасов первых месяцев, да и из-за дальнейших событий тоже. Почти все какое-то время жили в окружении одних присоединенных. Все видели сотни, если не тысячи смертей. Все пережили превращение друзей и знакомых в марионеток. У всех нервы разорваны в клочья. У всех — кроме вас. Вы — равнодушные монстры, абсолютно лишенные сострадания к другим людям. Видимо, это принцип, по которому Пан вас собрал.

Зайцев пожал плечами.

— А что в этом нового, Джеймс? В любой катастрофе больше шансов на выигрыш имеют невозмутимые.

— Нового ничего, — согласился Робур, — Хорошего — тоже.

Зайцев вдруг улыбнулся.

— Знаете, что забавно, Джеймс? По мнению мистера Дьюи главная причина, что нас готовят интакты, в заботе хозяина о нашем психологическом комфорте. Если это так, то, возможно, Вы существуете как самостоятельная личность исключительно благодаря нашему спокойствию. Вы считаете, это повод для неприязни?

— Нет, — с каменным лицом сказал Робур, — Это повод для ненависти. Залезайте в тренажер. Мы уже на десять минут отстаем от графика.

* * *

Зайцев опоздал на обед, и вышел на веранду, когда Дьюи и Стивенс уже сидели там. Здесь же к его удивлению оказалась и мадемуазель Флавиньи.

— Жанна, — Дьюи ласково и даже, как показалось Зайцеву, с некоторой жалостью, говорил девушке, — Ваша ошибка в том, что Вы считаете, будто у Вас есть какой-то выбор. Когда Вы поймете, что, на самом деле, выбора никакого нет, Вы немедленно успокоитесь.

— Как Вы? — сердито уточнила Жанна.

Дьюи с улыбкой кивнул.

— А если я не хочу покоя?

Дьюи покачал головой.

— Это тоже не Вы решаете.

Жанна надула губы, развернулась так, что у самого лица Зайцева промчался вихрь с легким цитрусовым ароматом. И вышла.

Дьюи хмыкнул, медленно, как бы нехотя, поднялся из кресла, небрежно кивнул и отправился за ней.

Зайцев повернулся к Стивенсу.

— Я ничего не понял. О чем это они?

— А Вы не в курсе? — бортинженер тихо хохотнул, — Некоторое время назад — еще до прибытия на остров, — Стивенс пальцами отбарабанил дробь на ручке шезлонга, — наша Жанна переспала с Паном.

Перед глазами Зайцева немедленно возникла эпическая картина Жанны, совокупляющейся на солнечном песчаном берегу с миллиардом поджарых волосатых латиносов. Он нервно потряс головой. Видение исчезло.

— Вы хотели сказать — с пином? — раздраженно уточнил он у Стивенса.

— А Вы полагаете, секс — только физиология? — бортинженер насмешливо посмотрел на Зайцева, — Тогда Вам в жизни не слишком повезло. Нет, все-таки, она переспала с Паном. И с тех пор мы с Вами для нее как мужчины не существуем. Ее проблема в том, что улетев с нами, она больше никогда с Паном не встретится. А оставшись, вряд ли останется Жанной. Вот ведь дилемма.

— Вот оно что...— протянул Зайцев, — Тогда можете ей передать, что у нее проблемы. Все возлюбленные античного Пана кончили плохо. Одна превратилась в тростник, другая — в дерево, третья — вовсе в скалу.

— Почему я ей должен это передавать? — насторожился Стивенс.

— Ну, меня-то она отшила, — объяснил Зайцев.

— Ах, вот как... Ну ничего, у Вас есть еще две попытки!

Бортинженер гыкнул и похлопал Зайцева по плечу. Зайцев скривился.

— Ну что Вы все время чем-то недовольны, Зайцев? — укорил его бортинженер.

Зайцев пожал плечами.

— По-моему, те, у кого нет никаких претензий к мирозданию, в гробу лежат. А Вас вот прямо все в нашем пребывании здесь устраивает?

— Ну, нет, конечно, — насупился Стивенс, — Вот, например, мне непонятно, почему во время командных тренировок постоянно происходит ротация командира. По-моему, это просто неправильно. Мы задолго до полета должны знать не только, какое у нас будет не только распределение профессиональных обязанностей, но и подчиненность.

— А Вы, я полагаю, рассчитываете на эту должность?

— Почему бы и нет? — бортинженер усмехнулся, — И я уверен, что в этом случае Вы, дорогой Виктор, будете мне подчиняться без возражений. Я ведь Вас давно раскусил. На самом деле, Вы, как всякий русский, уважаете власть, какой бы она ни была. Просто за то, что она — власть. А Ваше фрондерство это всего лишь попытка замаскировать Ваш кондовый конформизм хотя бы перед самим собой.

— Что, так плохо получается? — с нарочитой обескураженностью в голосе поинтересовался Зайцев.

Стивенс весело кивнул.

— А, вообще, Энтони, Вы правы, — вздохнул Зайцев, — тут много странностей для опытного человека. Самое очевидное — почему нет дублеров?

— Каких дублеров? — насторожился бортинженер.

— Ну как же! Каждому члену экипажа нужен как минимум один дублер, который должен заменить первый номер, если тот по каким-то причинам не сможет полететь — из-за болезни, например, или нервного срыва. Без дублеров выход из строя одного человека может привести к срыву всего полета.

— Я думаю, — проворчал Стивенс, — в данном случае Пану виднее.

— Вы полагаете, что дублеры есть, но готовятся где-то в другом месте? — уточнил Зайцев.

Бортинженер промолчал.

— Еще мне кажется весьма логичным вариант, — продолжал Зайцев, — что мы и есть дублеры. А основная команда готовится где-то на континенте, скажем, в Звездном городке. По всем правилам готовится, как следует. Вместе с командой "Большого Эдема" и с уже назначенным капитаном. А здесь — не более чем склад запасных частей, и все тренировки — лишь профилактика, чтобы запчасти не испортились.

— Да идите Вы к черту, Виктор, — буркнул Стивенс, раздраженно выскочил с веранды и чуть не сшиб возвращающегося Дьюи. Проф проводил бортинженера взглядом. Обернулся к Зайцеву.

— Снова Вы задираетесь. Вот зачем?

Зайцев вытянул руку с выпрямленным указательным пальцем вслед Стивенсу.

— А он первый начал.

— Опять прославлял Пана? Так это он больше сам себя убеждает. Здесь же нет микрофонов, — сказал Дьюи, — и камер тоже.

— Откуда Вы знаете? — усомнился Зайцев.

— Я спрашивал у пина. Он мне ответил.

Зайцев озадаченно клацнул зубами.

— Так выходит, мы тут впустую красноречием блещем.?

— А Вы выступаете для Пана? — Дьюи улыбнулся, — Это такой русский способ бунта?

— В самую точку, Эдвард, — кивнул Зайцев и залпом осушил бокал сока, — У нас бла-бла-блацентричная культура. Была.

Зайцев хмыкнул.

— Хотя, по правде говоря, сейчас-то Стивенс был прав. Тут все устроено абсолютно неправильно. Поверьте единственному бывалому космонавту среди Вас. Не так все должно быть в центре подготовки космонавтов. Как будто готовят вовсе не экипаж межзвездного корабля.

— А кого?

Зайцев пожал плечами.

— Да кого угодно. Например, театральную труппу. Смотрите: Мейбл — инженю, Жанна — субретка, я — простак, Стивенс — резонер...

Дьюи отрицательно покрутил поднятым пальцем.

— Нет, это как раз Стивенс — простак. Резонер — это я.

Старый абориген по имени Жупо нес большой лист зеркального стекла, когда услышал со стороны астронавтской столовой странные звуки. Он аккуратно прислонил лист к стенке, крадучись подошел к веранде, и осторожно заглянул в окно. На веранде в шезлонгах сидели двое белых в одинаковых оранжевых рубашках и штанах, и давились от хохота. Жупо неодобрительно покачал головой. Неожиданно раздался звон. Лицо Жупо приняло жалостно обиженное выражение. Он отвернулся от окна и понуро пошел к разбитому стеклу.

ГЛАВА 5.

РЕТРОСПЕКТИВА. ЛЕКЦИЯ ДЬЮИ

До самого Большого Хапка Эдвард Дьюи вел в вузах Нью-Йорка несколько курсов по медицине и явно испытывал лекторский зуд. "Курс лекций" о происхождении и становлении Пана он уже читал Стивенсу и, видимо, кому-то еще. Возможность провести его для новоприбывшего профессора явно обрадовала. Тем более что Зайцев оказался благодарным слушателем. Благодаря Дьюи многие отсутствующие элементы паззла в голове Виктора встали на свое место и картина случившегося более или менее сложилась.

По словам профессора, все началось с экспериментов дока Джонсона...

Профессор Грант Джонсон на протяжении двух десятков лет занимался исследованием возможностей созданием интерфейса между мозгом и компьютером. Скандальную славу док заработал, попавшись на весьма рискованных экспериментах с людьми. Тогда его имя впервые появилось в прессе в связи с уголовным преследованием и громадными исками родственников пострадавших. Дополнительную остроту процессу придавала студенческая группа поддержки Джонсона из Калифорнийского университета, где он работал. На молодых людей профессор с гротескной внешностью и горящими глазами, прямо со скамьи подсудимых зажигательно вещающий о чудесах, которые ждут человечество после реализации его безумных идей, производил убийственное впечатление. Юные идиоты устраивали демонстрации под окнами суда против мракобесия и в защиту свободы научной мысли. Каким-то чудом, а, точнее, с помощью хороших адвокатов, оплаченных богатым поклонником, Джонсон смог уйти от ответственности

Процесс освещал начинающий репортер Билли Беллами. Серия статей о деле Гранта Джонсона стала для него пропуском в большую журналистику, после чего его дела стремительно пошли в гору. Несмотря на то, что само дело быстро забылось. Имя Гранта Джонсона кануло в Лету, и, возможно, никогда бы не всплыло, если бы не тот же самый Беллами.

Спустя восемь лет Беллами, уже знаменитый журналист и двукратный номинант на Пулицера, читал пространную статью о чудесном нахождении пропавшего незадолго до того компьютерного гения и мультимиллионера Ронни Гершовица. Фрик-супербогач, удачливый стартапер и сумасшедший компьютерщик после очередного триумфа в сфере разработки хитрющих и срывающих крышу интерфейсов исчез вместе с несколькими ближайшими приятелями и соратниками, такими же безумными айтишниками. Несколько месяцев спустя дотошные журналисты нашли его в Нью-Мексико в секте "Облако Света". Гершовиц отказался давать интервью, ограничившись коротким заявлением для прессы: он и его единомышленники нашли долго разыскиваемый ими смысл жизни в учении секты о единстве мира и человеческого разума.

Собственно, скандала, которого жаждали борзописцы, не случилось. Скрупулезное журналистское расследование показало, что все состояние Гершовица осталось при нем. Разве что несколько изменились направления его разработок. Но вопреки ожиданиям обычной истории с грабежом богатого дурачка алчными сектантами не произошло.

Билли уже почти пожалел, что, вообще, начал читать этот длинный опус, пока его взгляд не зацепился за неприметную фигуру на одной из фотографий из поселения секты, куда один из журналистов сумел проникнуть. Сначала Беллами даже не понял, чем его привлек этот диковатого вида сектант с кирпично-красной шеей. Однако через мгновение он сообразил, что это Грант Джонсон собственной персоной — ученый расстрига, некогда свихнувшийся на почве соединения компьютера и человеческого мозга. И давший толчок карьере Билли.

Беллами обратился в Калифорнийский университет, где узнал, что после процесса Джонсона восстановили в должности. Он благополучно проработал там еще полгода, но в некий момент неожиданно исчез, связавшись с университетом только через месяц и уладив все дела с прекращением контракта по электронной почте. Одновременно с ним пропала, а затем также дистанционно уволилась его тридцатилетняя лаборантка Линн Конти. Это совпадение никого не удивило, поскольку о романтических отношениях парочки все знали и раньше.