"Королевский роман"

— Сходи, — согласилась Анежка, убирая посуду.

— Люджина, неудобно, мы с пустыми руками, — поднялся и полковник.

Женщины помолчали, Анежка Витановна наливала воду в помятый чайник, ставила на конфорку электроплитки.

— Что молчишь-то? — грубовато спросила старшая. — Спрашивай, что хотела.

— Мам, ты что... замуж вышла? — спросила Люджина с запинкой.

— Замуж, — отмахнулась Анежка. — Не молоденькая, замуж-то. Живу я с ним, с Мило.

— Ну и живи, — пожала плечами дочь. — А что к нам-то не приехала?

— Опять за рыбу деньги, — всплеснула полотенцем старшая. — Что пристала?

— Ты меня стесняешься, что ли? — догадалась Люджина. — Так не надо. Что я, маленькая, не пойму?

— Я себя стесняюсь, Люджинка, — Анежка Витановна села, уронила руки на колени. — Шестой десяток, да война. А я любиться...

26.

— Сафаиита, — запыхавшаяся Суреза заглянула в кабинет Ангелины. — Поспешите, сладу никакого с ними нет!

— Опять, — владычица вздохнула, отложила ручку. — Я сейчас приду, Суреза.

Ангелина вышла вслед за служанкой, но той уже не было — видно, побоялась надолго оставить поле боя. Из покоев наследника доносились визги и причитания. Ани сделала строгое лицо и открыла дверь. Дети играли в пятнашки. Водил, видимо Щен, сын ее тер-сели. Гели улепетывал, за ним по шелковому ковру, рассыпая искры и оставляя дырки, скользили огненные саламандры, со свистом вились анодари. Тер-сели с заносом развернулся, отчего на плитах отпечатались следы мокрых лап, и прицельно 'плюнул' струйкой воды в зазевавшуюся ящерицу. Та возмущенно полыхнула, ковер занялся, анодари забили крылышками, пламя весело вспыхнуло, малита подбежала с кувшином...

— Так, безобразники, — Ангелина подхватила вырывающегося сына. — А ну, брысь!

Анодари с возмущенным писком вылетели в окно, тер-сели просочился сквозь пол и тут же весело залаял из сада, обиженные саламандры утекли в свечное пламя. Сын дракона дрыгнул голыми ногами, вывинчиваясь из материнских рук, Ангелина подхватила его у самого пола, похолодела от испуга. Лужица на полу пошла ледком. Гели метнулся догонять друзей, за ним кинулись служанки. Ани рассмеялась.

— Суреза, — все еще улыбаясь, приказала госпожа. — Я, пожалуй, выпью чаю. И скажи владыке, что я его жду...

25.

Вей Ши впервые после коронации отца шел цветущими садами императора Ши. По-прежнему в одежде простого воина, по-прежнему изгнанник.

Император принял его в том же зале, в котором когда-то Хань Ши принимал Четерии, и в котором отдал внука ему в ученики.

— Ты единственный наследник, — сухо сказал ему владетель Йеллоувиня. — И должен быть приближен к управлению государством, которое унаследуешь. Однако я нахожу, что причина, по которой ты отослан, все еще существует, и продолжение обучения у владыки Тафии будет тебе на пользу.

— Мой долг повиноваться тебе, Светлый Император, — Вей Ши поклонился.

— Ты послушный сын, и это радует меня, — величественный кивок. — Позвал же я сообщить, что намерен тебя женить.

— На ком это, отец? — спросил изумленный Вей Ши.

— На шестой принцессе дома Рудлог, Каролине-Иоанне, — отвечал любящий родитель. — Невеста хоть куда, не правда ли?

— Отец, я о женитьбе еще не думаю!

— Ты не думаешь, так я за тебя подумал.

— Воля ваша, но рудложка мне вовсе не нравится. Для меня с детства воспитывали трех лучших дев империи — тонких, как веточка сакуры, темноволосых и темноглазых, как летняя пьентанская ночь, нежных, как лунный свет в твоем саду. А эта принцесса наверняка длинная, грубая и тяжеловесная, как ее имя. Ка-ро-ли-на! — тихо и неразборчиво. — Надо же, и эта Каролина.

— После понравится. Стерпится, слюбится. Главное — трон укрепить.

— Я не чувствую себя способным сделать ее счастливой.

— Не твое горе — ее счастье. В каждом правящем доме по Красной принцессе, и ничего, сами как-то справляются, куют счастье. У них отец — Небесный Кузнец, это у них наследственное...

— Каролиша, — Ангелина и Василиса уже довольно давно сидели на мягком диванчике в ее комнате, Святослав Федорович стоял у открытого окна, хмурил брови, она сама рисовала что-то монументальное, разложив на полу большой лист. — Пожалуйста, прервись ненадолго!

— Что? — Каролина терпеть не могла, когда ее прерывают. — Вы мне мешаете!

— Дочка, — с мягкой строгостью позвал отец.

— Ладно, — младшая принцесса уселась на пятки. — Что?

— Каролина, — построжела Ани, недовольная тоном, сказанным это 'что', но сдержалась и заговорила о другом. — Император Йеллоувиня обратился к нам с предложением о браке.

— Да? — Каролинка искоса смотрела на рисунок, явно думая о том, как поправить композицию, а не о словах сестры. — О каком браке?

— О твоем браке с наследником, когда ты достигнешь брачного возраста, разумеется.

Каролина неверяще переводила взгляд с сестер на отца.

— Папа?!

У Святослава Федоровича чуть заметно дернулся уголок губ, но голос был ровным.

— Каролина, разумеется, без твоего желания этот брак не состоится...

— И никакого долга перед семьей тебя у тебя нет, — твердо сказала Василина. — Мы с Марианом хотели бы избежать династических браков для наших детей и для вас с Алиной. Ты свободна в свое выборе.

— Тем не менее, — в голосе старшей Рудлог отдаленно лязгнул металл, впрочем, завернутый в мягкость тона. — Подумай — стать императрицей Йеллоувиня, раскрыть способности, что заложены в тебе кровью Желтой стихии. И потом, Вей Ши — красивый юноша, немногим тебя старше...

— Как ты сказала? — Каролина широко раскрыла глаза и даже немного рот. — Вей Ши?! А у вас есть его фотография?

Старшие сестры переглянулись, и Ангелина небрежным жестом передала Каролише тонкий альбом.

— Я так и знала, знала! — потрясенно закричала та, перелистнув первую же страницу. — Он Заколдованный Принц! Папа, смотри же, — девушка вскочила, подбежала к отцу, и тот с изумлением узнал характерные черты лица и фигуры. Обернулась к королеве, сказала величественно. — Василина, сообщи императору, что я принимаю предложение. — И совсем по-девчоночьи хихикнув. — Представляю, как он удивится. Уж теперь-то...

Сестры и отец скоро ушли, и так и не узнали, что всю ночь Каролина обдумывала судьбу трех луноликих дев из лучших семей империи. К утру и участь жениха была предрешена...

24.

— Мерзкий, мерзкий Тротт! — на фамилии профессора не в меру распахнутая дверь, закрываясь, стукнула принцессу по попе. — Все правильно — самым верным является первое впечатление о человеке — я же читала!

Алина прошла по прохладному полу, косясь на пустую постель, села на лавку лицом к выходу, подтянула ноги.

— Лорд Макс! — передразнила она себя тонким голосом. — Он такой добрый! Он такой смелый! Он гений! Он гениальный шовинист! Он презирает женщин! Он считает нас ни к чему не способными! Кроме, — тут она уставилась на постель. — Этого!

Тут от профессора ее мысли обратились к собственно занятию.

— И что? Это и есть 'заниматься любовью'? Это из-за этого, — Алинка саркастически пожала плечами. — Все с ума сходят? 'В одном часе любви — целая жизнь', — процитировала она классика. Тут живо представился профессорский звериный оскал, грубые, резкие мужские движения, вздрагивающая Далин в беспомощной позе, звуки, похожие на болезненный стон, и принцесса мысленно содрогнулась. — Совокупление, — подвела она жирную черту под приговором. — Животное совокупление! Любовь — это..., — она нахмурилась, припоминая многочисленные прочитанные книжки. — 'Взгляд Алекса изучал ее наготу, затем в этот же путь пустилась его рука'. Или 'Не могу выразить словами как люблю тебя, — нежно сказал Гарри. — Ты подобна лилиям, и как они, дорогая, символ непорочности и невинности'.

Тут, однако, ей вспомнилось еще кое-что, из тех же книжек. Признаться, она смеялась в голос, читая такое, например: '— Я люблю тебя, — произнес он, пока его тупое копье проникало во влажную путаницу пепельных завитков', или 'Он вошел в нее, чудесным образом заполнив ее целиком', или 'Ее плоть раскрылась и сомкнулась вокруг него, словно это был секретный проект'. Ясно же, что ерунда, но смешная! Реальность была совсем, совсем не смешной. Нет, пока она сама, лично, экспериментально не подтвердит ту или иную теорию, ничему верить нельзя.

Алинка улеглась, уставившись в стену. Только как? Вздохнула. Во-первых, она же Рудлог. Ей до свадьбы нельзя. А во-вторых, выйдешь за кого-нибудь, и он с виду добропорядочный, вот как МерзкийТротт, а потом? Алинка представила себя на месте бедняжки Далин и во рту стало кисло. Когда уже домой? Там сестры.

— Вот возьму и поговорю с Васей. Или с Полей. Лучше с Полей, а то я потом не смогу на Мариана смотреть за столом, а с Демьяном мы реже видимся.

Глаза закрывались, и она потянула покрывало, закрываясь с головой, бормоча все тише.

— И надо попробовать поцеловаться по-настоящему... С Матвеем... Он хороший... он не мерзкий... мерзкий Тротт...

23.

Ночь укутывала Ренсинфорс тишиной и темнотой, накидывала кисею на фонари и звезды. Королева шла пустыми переходами и коридорами, как знакомой лесной тропой, высокая, стройная, прекрасная.

Постучала, дождалась ответа и вошла в сияющую мягким светом спальню.

— Матушка! — склонила голову юная берманка, отходя от окна.

— Тереса, — Полина улыбнулась, поставила на столик серебряную шкатулку. На кровати лежала прошитая стальными нитями сорочка, подаренная ею после сговора. — Я пришла служить тебе, как ты будешь служить невесте своего сына.

Полюбовалась вспыхнувшим румянцем, спокойной гордостью в глазах, улыбнулась. Распахнула дверь в ванную, полную цветов — букетов, лепестков на полу, венков.

— Давай помогу с платьем, девочка, — и невестка повернулась спиной, отвела в сторону темные густые волосы.

Королева подождала, пока Тереса выйдет из душа, протянула тяжелую сорочку, расправила, села на низкое широкое ложе, жестом позвала невестку. Расчесывала тяжелые пряди серебряной щеткой, молчала. Аккуратно убрала щетку в шкатулку, встала, поцеловала Тересу в высокий лоб, теплый пробор.

— Когда-то и я была самой счастливой невестой, стала счастливой женой и матерью. Пусть великий Бер благословит тебя таким же счастьем, дочка.

Отошла к двери, открыла, взяла из рук ожидавшей леди Редьялы тяжелый кубок, пахнувший медом и ягодами, протянула невестке, повторила.

— На счастье, — и та выпила залпом, задохнувшись.

Две женщины уходили от свадебных покоев, слыша за спиной ровный легкий шаг наследника. У дверей спальни сына королева-мать обняла невестку, Полина, обнимая в ответ, сказала лукаво, поглядывая на неплотно прикрытую створку.

— Демьян давно просит дочку. Может, в этот раз у нас получится?

22.

Тидуссы на Севере были экзотикой. И как могли синеглазые белокожие северянки не влюбляться в смуглых черноглазых красивых парней, к тому же загадочно-молчаливых, выдержанных, серьезных? Камал и Сандер, однако, бабниками не были, женились рано, с разницей в полгода. Квета и Мила, выучившись, одна — на воспитательницу, другая на учительницу начальной школы, по специальности поработать почти и не успели — рожали, как наперегонки. После открытия портала, вся родня — кто мог — воевали, работали в госпиталях, многих женщин и детей эвакуировали. Их мужья без разговоров отправили в столицу, к свекрови, которую он и видели от силы раз пять. Телепорты уже на работали, и они ехали поездом почти сутки, успокаивая капризничающих сыновей, слушая скупые разговоры таких же женщин, увозивших детей от войны.

Свекор встретил их, обнял внуков, довез до дома, помог вынести вещи, сказал: 'Это ваш дом, дети' и уехал. Свекровь и бабушка ждали за накрытым столом, накормили, заласкали мальчишек. Дети — самому старшему, Мали, только исполнилось пять, младшего, Любомира, Любку, еще не отняли от груди — возбужденные поездкой и новым местом, никак не хотели засыпать. Когда все же уснули, невестки, не сговариваясь, вышли из соседних спален.

— Уснули?

— Еле уложила. Сама не усну, наверное...

— Пойдем на кухню? Чаю хочу, нашего, я привезла немного.

— А куда пойдем? Кухни-то тут две.

Гостьи потоптались и пошли ту, что поменьше.

Бабушка Малати молилась у себя в комнате многоглазому духу Инире, перебирала священные бусины. За стеной раздались осторожные шаги, полилась вода, тихо-тихо заговорили. Она прислушалась, завершила стих, кряхтя встала и выглянула. Молодые невестки сидели возле стола, дымился чайник, пахло свежо и радостно.

— Я звонила Сандеру, опять нет связи.

— Я тоже. Надеюсь, смогут хоть как-то прислать весточку. Бабушка! Мы вас потревожили?

Таби не спалось. Она и помолилась, и поплакала, и улыбалась в темноте, думая о внуках. Так похожи на ее мальчиков, когда они были в таком возрасте. Потом опять всхлипнула — что за несчастья преследуют ее детей. Они с Мали сбежали с родины, спасая сыновей, теперь их внуки покинули дом, привычные места. Ребенок толкнулся, и она торопливо вытерла слезы. Что гневить духов? Они обжились, устроились, Мали большой человек, и сыновья — офицеры, сами уже отцы, убережет их Инира. Надо помочь невесткам устроиться, поддержать, она же не ее свекровь! Все не спалось, и она встала нагреть себе молока. В доме было темно, только из-за неплотно прикрытой двери виднелась полоска света и раздавались голоса. Таби распахнула дверь — за столом попивали чай и ели ее пирог ее свекровь и ее невестки!

21.

— Это тидусский сериал какой-то, — растерянно и чуть раздраженно проговорила Маргарета. — Моя мать, оказывается, королева и ждет наследника Инляндского престола!

Люк, поигрывавший незажженной сигаретой небрежно опершись бедром о стол — разговор происходил в его кабинете — про себя язвительно хмыкнул. Знала бы сестренка, что леди Шарлотта уже мать наследника. К сожалению, теперь, когда наведенное заклятие было окончательно разрушено, в этом не было никаких сомнений.

— Рита, не отчаивайся, — протянул лорд Дармоншир. — Еще не все потеряно. Коронация совсем скоро, и твой Таммингтон — единственный кандидат.

— Он не мой! — ожидаемо возмутилась сестрица.

— После того, как ты так преданно за ним ухаживала, он, как честный человек, просто обязан на тебе жениться.

Рита порозовела и пренебрежительно фыркнула.

PS. Рыжеволосую малышку мать назвала Лусия.

20.

К двенадцати годам Луций Дармоншир попробовал себя во всех видах спорта, хоть сколько-нибудь подпадающих под определение 'экстремальный'. В пять лет картинг, в восемь горные лыжи, сноуборд, в девять — паркур. В одиннадцать он впервые прыгнул с парашютом. Разумеется, одного его никто бы не допустил, отец уступил долгим уговорам и прыгнул с ним в тандеме. Мать узнала через неделю, посердилась, больше на то, что не взяли ее с собой, тонкой рукой взъерошила его светлые — рудлоговские — волосы.

— Теперь я начинаю понимать сестер. Хорошо еще, нечего опасаться, что ты выкрасишь волосы в розовый цвет.

Действительно, в розовый цвет красится Лици не стал. Он пришел из школы изумрудно-зеленым и с татуировкой на шее. От ключицы к затылку оскалился, будто от голода, белый змей с красной отметиной.