Виток третий. Шаг последний.

— Мне не нужна супруга. Мне не нужна любовница. Я не вижу никого, кроме тебя. — Я поглаживал кончиками пальцев напряженную шею, пробирался под жесткий воротник, царапал светлую кожу. — Но если это важно для тебя, я поеду, я отстрою руины бывшего дома, я найду, кого ты захочешь.

— Ты не понимаешь! — Сдаваясь, он расслабился. — Это должно быть важно для тебя.

— Я правда ценю твой подарок. — Пройтись ласкающе по щеке гораздо важнее, чем вести нелепые разговоры о том, что я уже давно отдал прошлому. — Просто боюсь, что усилия не окупятся.

— Они уже будут не напрасны, если у нас появится место, куда можно сбежать от всех этих лицемеров, где можно будет скинуть груз официальности, и чтобы не бояться лишних взглядов и шепотков. — Он, как кот, довольно жмурился, понимая, что я уже согласился, подписался на все его начинания.

Я легко коснулся его губ, просто затем, чтобы стереть эту едва заметную улыбку. Глупый, ты все еще не веришь, что ради тебя я сделаю что угодно. Особенно когда ты вот так прижимаешься, жадно прихватывая мои губы своими, выстанывая в них куда более простые и приятные желания.

Интересно, на этом столе когда-нибудь занимались любовью?

Улыбнувшись шальной мысли, я усадил Энеалиса на гладкую поверхность, начиная расстегивать многочисленные скрытые застежки облачения. Он откинулся на локти, рвано дыша и не сводя глаз с моих рук, разбирающихся с его одеждой. Бумаги, перья, чернильница — все полетело одним ворохом на пол, а он только выгнулся, сдавленно выдохнув, когда я опрокинул его горячей кожей на холодное дерево.

Полное сумасшествие. Ни в коем случае нельзя терять контроль. В любой момент может кто-нибудь зайти.

Ветер вздул занавески, еще больше разбросал по полу листы. Не удержавшись, я прикусил кожу на шее, ставя метку. Это пятнышко сойдет уже к вечеру, но сейчас так приятно пройтись по нему языком, вырвать вот этот сдавленный всхлип.

Тихий стук не сразу привлек мое внимание. Только когда чуть отворилась дверь, и ветер с новой силой устремился в открывшуюся щель, шумно хлопнув створками окна, мы оба синхронно вскинулись, поворачиваясь к входу.

— Хранитель Энеалис ла Хейн, прибыл гонец...

— Вон отсюда! — Еще не успевшего зайти в комнату эльфа буквально оттолкнуло звуковой волной. Дверь будто сама собой захлопнулась, а по старому дереву побежала дрожь. Оно на глазах срасталось со стенами, не оставляя ни малейшей щели. — Не отвлекайся. Нам теперь никто не помешает.

По шее скользнул бархатистый зеленый побег, притягивая меня к еще раздраженному Энеалису, заползая дальше под одежду, щекоча листиками кожу между лопатками.

— Ты что делаешь?

— Ну, ты же считаешь, что мне нужен отдых. Я решил к тебе прислушаться.

— Ты понимаешь, что... — Рот мне закрыли самым беспардонным образом. А когда способность говорить вернулась, мне уже было все равно. Пусть хоть новый переворот там организуют, отрываться от этой сладкой мятной кожи я не намерен.

— Да-да. Я, конечно же, все понимаю. — На насмешливое мурлыкание я уже не обращал внимания. А вот к недовольству стоило прислушаться: — Да сними ты уже эти проклятые штаны!

Майвинар.

Тишина и спокойствие. Ласковый белесый туман, окутывающий сознание, спасающий от боли. Которая, я знал, ждала меня за его границами, готовая вцепиться в горло диким зверем. Я не хотел этого, поэтому с готовностью отдавался в чуткие объятия серого ничто. Я принимал ненавязчивую ласку, растворялся в мерных покачиваниях, только иногда прислушиваясь к успокаивающему приятному голосу. Он немного разгонял дымку, но я не сердился, ведь он заботился обо мне.

Я ходил, ел, спал. Видел и слышал. Выполнял какие-то мелкие поручения. Но не осознавал. Я чувствовал, как чужие руки держат меня, как к шее прижимаются прохладные губы, как легким сожалеющим вздохом обдает кожу. Так же равнодушно я принимал наступающее следом одиночество. Мне было все равно. Так же ничто во мне не дрогнуло, когда мир внезапно переменился. Солнце светило ярче, деревья стали выше и зеленей, привычный город вдруг стал неизвестным. Но что мне до этого?

А потом была темнота. И я охотно шагнул в нее, больше не оглядываясь на туман, хотя из него меня, кажется, звали.

Сколько я купался в вязких теплых струях, я не знаю. Потом вдруг вернулись ощущения к обнаженной коже. Я лежал на песке. Он был очень мелким, охотно подстраивающимся под мое тело. Не сдержав порыва, я с удовольствием потянулся, захватывая пригоршнями тут же ускользающие сквозь пальцы песчинки. Где-то недалеко послышался тихий довольный смех. Я приподнял голову, и мрак потихоньку раздвинулся. Передо мной сидел мальчик. Или все же девочка? Создание было укрыто плащом собственных черных, сливающихся с темнотой волос. Кожа же была нереально бледная. Детское личико светилось любопытством.

— Кто ты? — Голос вышел непривычно хриплым.

— Плод твоей фантазии. — Ребенок озорно улыбнулся. — Но я буду ждать тебя наверху.

Я не успел больше ничего спросить. Песок вдруг раздался подо мной. Второй раз глаза я открыл уже на широкой, в меру мягкой кровати. Одна из стен странной комнаты полностью состояла из окна. Оно было лишь слегка забрано тканью, так что в него спокойно проникал свежий воздух и шум листвы, разбавленный криками каких-то птиц.

Удивленно моргнув, я еще раз оглядел просторное помещение, в котором, кроме кровати, не было ничего. Потом попытался сесть. Не сразу, но мне это удалось. Голову повело, но я все равно встал. Тело словно было не мое — чужое. Оно плохо повиновалось, я смог подойти к окну, чтобы выглянуть наружу, с большим трудом. Подо мной колыхалось зеленое море каких-то странных растений. Длинный гладкий ствол, и лишь наверху — пучок резных листьев. Мой дом оказался башней, стены которой были буквально изгрызены проемами окон. Множество таких же строений прорывало лес вокруг. Это был странный город.

Я один в незнакомом месте. Что делать дальше? Вспомнился недавний сон, или видение. Ну, что ж, раз меня где-то ждут, то не вижу смысла тянуть время. Мне надо куда-то наверх.

Но стоило прикоснуться к ручке единственной двери, как меня скрутило болью. Воспоминания вливались в сознания единым потоком. Ссылка, нелепый заговор, захват столицы, Элим... мертвый Элим! Я завыл, падая на колени. Слабость смывало багровой волной ярости. Мне не дали уйти за ним. И я заставлю их пожалеть об этом.

Кого их?

Какая разница! Я хочу боли и крови.

Подняться на ноги было очень просто. Дверь тоже оказалась не заперта. А откуда-то снизу я слышу голоса...

Рэйден.

Стоящих внимания дел на Альразе не оставалось. Более того, медленно, но уверенно жизнь перестраивалась. Шокированные внезапным появлением соседей народы начинали привыкать к тому, что детские сказки — и не сказки вовсе. Не все были этому рады. Не все были готовы впустить в свою страну или дом монстров, но начало положено. А Харину надлежало возвратиться в свой дворец и занять положение правителя, ведущего свои народы к миру и процветанию. Но, боги, как же не хотелось. Здесь можно было хотя бы придумать себе свободу, хоть на несколько дней поверить в ее истинность, сбросить с плеч груз ответственности. Наверное, вечная жизнь хороша, когда не надо править. Но, сколько ни оттягивай и ни страдай, по всему выходило, что нужно возвращаться.

Разбрелись уже все: Сирил с любовником благополучно удрал на побережье, Онорио со своим военным трофеем отбыли еще несколько дней назад. Вампира позвала его башня, и он не смог противиться зову. У дроу осталась только наследница тигров, да и то только из-за брата, которого она все еще надеялась скоро увидеть. Я усмехнулся этой детской наивности. Оборотень выжил чудом. Очень древним чудом. Но думать, что теперь дракон так просто отпустит свою законную добычу, было бы глупо. Меня удивило уже то, что Акрирас хотя бы сообщил, что с Шерри все нормально, и когда-нибудь мы все будем иметь счастье лицезреть его иначе, чем в магическом зеркале.

Перед глазами поневоле всплыли недавние воспоминания о гордом крылатом ящере. А за этими воспоминаниями потянулись другие, значительно более древние. Но века не стерли яркости красок, лишь присыпали их тонким слоем пыли, которую так легко смахнуть рукой. Хватит ли у меня духу сделать это? Смогу ли я сделать то, ради чего развязал эту авантюру?

Императорский сад стал внезапно тесным, а тонкий аромат цветов — удушающим. Смяв пальцами нежный бутон неизвестного растения, я, не давая себе времени на дальнейшие сомнения, открыл портал куда-то на берег, недалеко от человеческого порта. Тишину тут же вытеснил шум волн, а воздух пропитался свежестью и как будто такой недоступной свободой.

Воронка перехода схлопнулась за спиной с тихим шорохом. Я бездумно пошел вперед. Пологий песчаный берег начал уступать место скалам. Узкая тропка запетляла куда-то наверх между валунов. Сворачивать с нее я не видел смысла. И, после затяжного подъема, в благодарность она вывела меня на вершину скалы, гордо возвышающуюся над морем. Ни ветры, ни вода не смогли окончательно источить камень. Они только выели множество раковинок. В некоторых теперь росли невзрачные водоросли, в других прятались мелкие крабы и моллюски. В прочих же просто плескалась вода или лежали кристаллики соли. Хорошее место. Так почему бы и нет.

Уже глубоко вздохнув, набрав полные легкие воздуха для крика, я вновь вдруг засомневался. Зачем, зачем мне все это спустя столько лет? Ведь прошел не век, и даже не тысячелетие... Последний шаг помогла сделать самая обычная гордость. Ну и еще чуть-чуть — страх. Неужели я напрасно проделал весь этот путь? Неужели я отступлю в самый последний момент?

— А-рра-ниш! — Крик летел над водой легкой птицей. Это было легче, чем я думал. Он вырывал из груди застарелую боль и непонимание. Убивал вялую нерешительность — теперь отступать было уже поздно. Но шли секунды, утихло эхо, успокоились растревоженные чайки, а ничего не происходило. В груди заворочалась противная тревога: а если он просто не придет. То, что он может не услышать, я отмел сразу как невозможное. Вода — это его стихия. Все, услышанное ею, знает и он. Но неужели я недостоин хотя бы того, чтобы сказать мне об этом в лицо? — Арраниш Торр Ссаллах!

Разбавленные злостью, даже шипящие звуки рыком пронеслись над водой. И опять ничего. Я готов был покориться и уйти, забыть навязчивое желание объясниться, терзающее все эти годы. Но тут вода вспучилась, поднялась холмом, тут же опадая множеством водопадов, обдавая меня соленой пылью. Мне было страшно. Это не страх смерти — просто сбывалось одно из самых потаенных желаний.

Когда я смог, наконец, поднять глаза от серого камня, то взгляд уперся в крутую чешуйчатую грудь старого морского дракона. Даже несмотря на то, что я стоял на много локтей выше уровня воды, он возвышался надо мной, так что приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть спокойные, заполненные алым туманом глаза. Дракон спокойно стоял на воде, словно ничего не весил, а я вглядывался в его старую, потускневшую от времени бело-розовую чешую. Только на стыке чешуек шкура приобретала более яркий коралловый оттенок, да глаза были такие же яркие, как и когда-то.

— Ну, здравствуй, старый учитель.

В ответ дракон насмешливо фыркнул, выпустив две струи пара, а потом массивная фигура будто растворилась в воздухе, а мощная волна вынесла ко мне молодого мужчину в странной яркой одежде. И только коралловые волосы, красные глаза без зрачков, да мощные когти на кончиках пальцев рук и босых ступней говорили мне, что это все то же создание.

— А ты изменился, ученик. — Парень сделал несколько шагов в сторону и небрежно упал на чахлую траву.

— Время на всем оставляет свой отпечаток.

Ленивый взмах рукой отмел мои доводы как нечто незначительное.

— Брось, что такое пара-другая тысячелетий для любимых детей мира?

— Да, ты все тот же. Только чешуя потускнела.

— Лень полировать. Потом от донного песка все чешется. — Арраниш закинул руки за голову и сейчас глядел в чистое небо, слегка щурясь. — Я уже и забыл, какое оно яркое, если смотреть на него не через воду. Слишком давно не выходил на сушу. Надо бросить все и уйти на пару лет. Отберу у сына корабль и команду и попиратствую в свое удовольствие. Или лучше посуху? Посмотреть, что изменилось на земле за это время. Как думаешь?

Я слегка опешил. Совсем не таким представлял я наш разговор. Совсем не такими — вопросы. Наверное, поэтому и фраза с губ сорвалась не та, что готовилась.

— Поздравляю, твой сын обрел цельность.

— Да, я знаю. Думаешь, я отпустил бы ребенка неизвестно куда перед таким важным событием без должного присмотра? — Его голос звучал легкой обидой.

— И тебя не тревожит то, что он, только начиная жизнь, уже связал себя нерушимыми узами?

— Он вырос. И имеет право на собственные поступки. На собственную судьбу и ошибки.

— Не одобряешь. — Я был почти уверен. Почти. Но он рассмеялся, доказывая, что ничего за эти тысячелетия не изменилось. Что я такой же глупый мальчишка, а он бесконечно мудрый, слегка нетерпеливый наставник.

— Ты до сих пор слышишь только то, что хочешь слышать.

Неловко я опустился на камень рядом с ним, обхватывая колени руками, стараясь хотя бы так скрыть неуверенность.

— Почему ты тогда не пришел больше? — То, что темы перескакивают, словно горные бараны, меня уже не удивляло. С этим существом рядом трудно было ожидать другого.

— Потому что больше не был тебе нужен.

— Неправда! — Я снова чувствовал себя брошенным мальчиком — несколько сотен лет почти ничего не значат, когда ты один на чужой земле, да еще и должен принимать тяжелые решения, — оглохшим от обиды и несправедливости, каждый час оглядывающимся в сторону моря, каждый вечер приходящим в закрытый залив.

Арраниш мягко покачал головой.

— Ты поставил стену. Ты отгородил свой новый мир от всего остального. Ты сам выбрал путь. С его преимуществами и недостатками. Ты же знал, как все будет.

— Я должен был. Они приплывали сотнями, тысячами и резали всех без разбору — мужчин, женщин, детей. А мы были еще слишком слабы. Дети магии слишком молоды. Они не знали, как пользоваться данной им силой, как защитить себя. Для тебя же этот барьер не мог быть серьезной преградой.

— Рэй, я же не сказал, что не смог. Отказавшись расколоть орех, ты не получишь ядра. Поставив преграду перед страхами, будь готов, что она оградит тебя не только от них. Не думай, я не осуждаю тебя. Просто все взаимосвязано, и равновесие — превыше остального. Да и не позвал ты меня ни разу. Значит, действительно не нуждался по-настоящему.

Пристыжено я умолк на несколько минут. Тогда детская обида и гордыня действительно не позволили мне позвать ушедшего друга. Да, я справился сам, но стоило ли оно того?

— Не вороши прошлое, демон. Это бессмысленно и даже вредно. Дорога скоро завьется в новый узор, и лучше идти по ней вперед, чем оглядываться через плечо.

Может, ты и прав, друг.

Я смотрел, как дракон медленно сгрызает сухую травинку, все так же не отрывая глаз от неба. Смотрел и вспоминал, как мой народ уходил в другой мир из своего, умирающего. Вспоминал, как остающиеся отец и мать выталкивали нас с братом в портал, вспоминал, как одиночество и ненужная, непонятная ответственность давила к земле. Вспоминал, как первый раз сбежал из дворца от множества советников, замучивших меня просьбами, угрозами, уговорами, как неожиданно для себя столкнулся в закрытой бухте со странным красноглазым парнем, собирающим среди яркой гальки бледные раковины. Тогда он показался мне таким же уставшим, как и я. Он заменил мне сразу и семью, и друзей, и учителя. Каждый вечер я теперь убегал к нему. Каждый вечер находил его среди волн или на берегу. Я рассказывал ему обо всем, жаловался на приближенных и брата, который не хотел и не мог помочь. А Арраниш всегда находил нужные слова в ответ. Я уважал его, как друга, боготворил, как учителя, и любил. Любил, как быстро взрослеющий ребенок, потом — как неуравновешенный подросток, и в самом конце — как молодой мужчина. Но так и не решился сказать об этом, хотя всегда подозревал, что скрыть чувства у меня не получилось. Но он никогда не позволял себе большего, чем просто потрепать по волосам, или обнять, предлагая утешение. Только один раз, когда разыгравшийся океан больно швырнул меня спиной на камни, Арраниш вынес меня из воды на руках, а потом на мелководье вылизывал ранки и царапины, останавливая кровь. Я до сих пор не знаю, зачем. Было ли это простой помощью, или чем-то большим. Уговорить себя, что мне почудилось странное опьянение в его глазах, когда я все же смог извернуться и заглянуть ему в лицо, было сложно. Но я предпочел обмануться в малом, чем жить большой иллюзией.