Возвращение

— А можно я его поймаю, пока снова не сбежал? — в рубиновых глазищах горело чистое и неразбавленное желание принести пользу обществу. — А давайте в этот раз его еще нормально свяжем? А давайте...

Фаррен обдергивала кисточки на рукоятке ятагана и просительно смотрела на меня снизу вверх, ожидая, какой из все более изощренных вариантов станет решающим. Вряд ли мой внезапный уход прибавил гончим спокойного сна и крепких нервов.

— Убегать? Вы сейчас серьезно? — я встал и, не делая резких движений, пошел им навстречу, на всякий случай огибая увлекшегося Ингви и обращаясь к насупленному командиру: — Тхиа, я все еще надеюсь, что вы меня довезете.

— И почему ты еще не в Лонгарде, Кэрэа? — обреченно поинтересовался тот.

Хм, потому что есть причина? Расстояние прямо пропорционально погрешности, и если я рискну переместиться, то Лонгард — это единственное место, куда я точно не попаду. Занесет еще к Вихрю, а там разное... флуктуации поля... расщепит и не заметит. Но и за такой дар темные ненавидели меня до дрожи, и даже назначение магистром не смогло сделать их отношение хуже.

Это было бы даже забавно, если бы не так травматично. Но пребывание в тюрьме практически его уничтожило, сделав нестабильным. Раньше я мог проводить с собой других людей... Нет, я все еще мог это сделать. Если не волноваться за их сохранность.

— Но ведь путешествовать в компании — это же так... весело.

Судя по спутникам, они таких понятий не признавали.

— И безопасно.

И тоже не им, но что поделать.

— Ай-й-й, ультрафиолет с вами, — заарнка оборвала последнюю кисточку и расстроенно отвернулась.

Граница проходила рядом, но расстояния в горах — это путь от точки до точки максимально окольным путем. Поблизости находилось крупное поселение, где можно переждать стремительно холодеющую ночь и, если повезет, зарядить-таки катер. Вот только при одном взгляде на контингент единственной гостиницы я пожалел, что мы не остались на улице.

Народ здесь был простым, прямым и иноземную нечисть не привечал. А уж про совершенно инородные технологии лучше даже не упоминать.

— Глянь-ка, упыри! — с нездоровым оживлением донеслось из-за дальнего стола. На широкой лавке разместилась целая компания суровых мужиков в ватниках и с топорами. Артель лесорубов отдыхала после тяжелого трудового дня и как раз дошла до того состояния, когда страх уже потерян, а координация движений — нет.

Насупившиеся упыри гордо прошагали к стойке. Зря заарны в свое время считали, что если истинное название их расы, как и имена, для людей непроизносимый набор букв, то это проблема людей, а не заарнов.

Сквозь набившийся в тепло народ приходилось буквально протискиваться, что красноглазые и делали, вызывая раздражение и далеко не ласковые взгляды. Сгустившееся напряжение болезненной дрожью отдавалось в теле. Голоса становились все громче, все злее, кружки все сильнее стучали об стол, заставляя иномирников дергаться и хвататься за оружие, заводя настроившихся на драку посетителей еще больше.

... Дощатый пол, залитый кровью. Изуродованные тела, глубокие рваные раны, две гибких фигуры, застывшие посреди бойни спиной к спине. И яростное человеческое море, раззявленные в крике рты, выпученные безумные глаза, скрюченные протянутые руки...

Они считали, что если накинутся на заарнов всем скопом, то порвут врагов на клочки. Они были правы.

Но некоторые лишь частично.

Я расцепил сжавшиеся на краю стойки пальцы и попытался выровнять дыхание. Это просто. Сгладить острые углы, выровнять перепады, найти среди диссонанса звуков чистые и ясные ноты и позволить именно им вести мелодию...

Стол лесорубов сотряс взрыв хохота. Парни ржали над шуткой одного из своих, поднимая кружки в его честь. О заарнах благополучно позабыли, словно те превратились в невидимок; лица сидящих в зале людей посветлели, то ли от осознания, что опасность прошла стороной, то ли от того, что исчезла та тяжелая атмосфера, наточенным топором нависшая над головой мирного обывателя. Это будет хороший вечер, а завтра будет лучший день.

Кто-то назовет эту способность благом. Чушь. Мало удовольствия оттаскивать человека от пропасти. Результат — может быть, но не процесс, нет.

— Кэрэа? Что с тобой?

Я не смог выдавить и звука, и Тхиа тревожно нахмурился, быстро кивнув младшим.

Всерьез скрутило уже на лестнице, так что в комнату спутники меня уже затаскивали.

— Тебе холодно? Жарко? Что-то болит? — наугад перечислила Фаррен три основные состояния заарна. Несчастный народ. Я стиснул ее ладонь, формируя якорь среди бушующего океана воспринятых эмоций, и заарнка внезапно скорректировала гипотезы на другой менталитет: — Боишься, что те красномордые нападут? Не бойся, мы сильнее.

Хорошо, что люди и заарны общаются не слишком часто. Человечеству лучше не знать, как их называют вечно бледные существа. Принцип равновесия, все закономерно.

Иномирка без труда освободилась, даже не заметив этого, и вернулась с универсальным лекарством, которое заарны нашли в этом мире — одеялом. То, что нас не убивает, делает нас сильней. Одеяла, в отличие от множества других вещей, красноглазых не убивали.

Бояться? Озверевшая толпа вызывала самые разнообразные ощущения, но страха среди них не было. Просто встречаться с ней так же приятно, как окунаться в грязь.

Чем отличается темный дар от светлого — тем, что темный дар можно хоть гвоздить кувалдой, и ничего ему не будет, а светлый переменчив и хрупок. Для него жизненно необходимо спокойствие, теплая дружелюбная атмосфера, поддержка, отсутствие волнений...

Короче говоря, отсутствие темной гильдии. Печально, что война началась именно ради этого.

Искра дара лихорадочно мерцала, не в состоянии уловить эмоции окружающих, не давая сосредоточиться на деталях. Ощущения плыли, сворачиваясь в тошнотворный водоворот красок; вот Ингви — неровное красное мерцание, азарт и любопытство, Фаррен — колючие черно-белые всполохи, раздражение и беспокойство, Тхиа...

Холодные пальцы приподняли голову, и шею обхватило что-то жесткое. Серая вспышка, дурнота, головокружение, и мир умолк, словно где-то щелкнули переключателем.

— Без обид, Кэрэа, но я не собираюсь рисковать. С тебя станется передумать в последние пять секунд и исчезнуть на пороге Лонгарда.

Я провел по гладким чешуйкам и горько усмехнулся. Ну что же, справедливо. Они почти честно дожидались удобного момента, и не их вина, что он настал так рано. Я могу ошибаться в событиях, но никогда не ошибаюсь в людях.

* * *

В покрытом копотью очаге плясал огонь, бросая на бумагу красноватые отсветы. Автоматическое перо бессмысленно скользило по листу, выписывая кривые петли и причудливые узоры; я пытался составить послание Лоэрину, но ничего путного не складывалось. По его письмам я так и не уловил, что он от меня хочет — но удавалось же как-то вести переговоры с гильдией, те тоже не могли определиться.

Вот нашел же, о чем вспомнить.

Весь день гончие шли вдоль границы, пытаясь выгадать время и отвязаться от темных, темные, почуяв избавление, упорно тащились следом, но в непогоду и слякоть происходило все это грустно и медленно. Возмездие свершилось, и не его вина, что не к месту и невовремя. Весь день лил дождь, и когда ближе к ночи отряд наткнулся на рассеянное по холмам поселение, то просто вломился в первый же дом, пригрозив вырезать жильцов.

Сейчас обитатели дома — женщина с девочкой лет пяти — испуганно жались в дальнем углу. Мать крепко прижимала ребенка к себе и успокаивающе рассказывала, что злые нелюди их не тронут, потому что еда у них с собой, вон у огня сидит.

Змея, обвившая шею, вяло шевельнулась, и я уже привычным движением коснулся ошейника, оттягивая его от горла. Особых неудобств он не доставлял, но все-таки был символом — символом унижения для любого мага. Не думал, что это заденет настолько сильно. Раз уж мне все равно, то должно быть все равно во всем — вот так и выясняется, что интерес к жизни все еще бродит где-то рядом.

Все подчиняющие артефакты отнимали что угодно, кроме эмпатии. Потому... потому. Воевать с ней слишком уж весело.

Подошла и села рядом Фаррен, выжидательно смотря снизу вверх. Так, наверное, смотрят хищники — пристально ловя момент.

— Ты какой-то странный, — наконец сказала она. — Ты все время молчишь.

— Все в порядке, — я ответил на автомате, не вдумываясь. Все, что должно быть произнесено, уже произнесено, а остальное — игра слов.

Тоска, чуть отступившая после встречи с гончими, снова взяла верх. Я как будто вынырнул на поверхность, увидел солнце, а потом черная пелена вновь сомкнулась над головой. Не хотелось ничего делать, не хотелось ни о чем думать и ничего доказывать, и пока была возможность, я ей пользовался.

Я бы мог объяснить, что решение командира гончих было предсказуемо, и ничего не предпринимая в ответ я фактически предоставил ему право так поступить... но в объяснениях нет толку.

Распахнулась дверь, и в комнату из сеней вместе с запахом мокрых листьев ввалился Ингви, который с важным видом тащил за крыло дохлую ворону; м-да, патруль прошел не зря.

— Это следило за нами, — новичок сгрузил добычу Фаррен как признанному специалисту. Пока та не выдала что-то о дельтапланах-шпионах, пришлось забрать комок перьев себе. Вопреки расхожему представлению, к животным как к еде заарны относились с определенным предубеждением. К людям, которые хотя бы были на них похожи — гораздо лояльнее.

— Что такое "Шеннейр"? — ловчая вытащила у меня из рук бумагу и недоуменно уставилась на нее. Вместо нормального текста лист от края до края заполняло одно слово, написанное разными почерками. Мелкими буквами, крупными, с разными наклонами, разборчиво и нет — одно и то же имя.

— Человек, — я забрал испорченное письмо, смял и кинул в огонь.

— Ты пытаешься его запомнить? — выцепила из памяти что-то о людском обучении Фаррен, не особо представляя, куда это пристроить.

— Я пытаюсь его не забыть.

Листок корчился в пламени. Все чувства — всего лишь пепел.

Позабытая ворона встрепыхнулась и заскребла когтями по полу. Заарны разом отшатнулись, и я поспешно накрыл птицу ладонями, чувствуя, как мерцает искра дара, посылая сознанию волны тепла. Неужели пробуждаются целительные способности? Бред, я и до войны ими, мягко говоря, не блистал.

В доме вновь повисла тишина. Признавшая поражение в диалоге Фаррен подкармливала пламя щепками, завороженно глядя на переливы цвета, а Ингви принялся бродить по дому, бесцеремонно шаря по углам, роясь в шкафах и заглядывая в каждую банку. Случайно или нет, но его маршрут постоянно пролегал мимо хозяев дома, все ближе и ближе, и без того забитые люди каждый раз вздрагивали, но упорно смотрели куда угодно, но только не на него. Чужаку нравилась эта игра, и мне не хотелось гадать, до чего он дойдет.

— Ингви, — рубиновые глаза яростно полыхнули, но я так и не отпустил очередную банку, продолжая удерживать его внимание. — Ты знаешь, что у нас тоже есть существа, которые как заарны строят себе убежища и впадают там в спячку? Ты можешь пройти мимо и не узнать, а они совсем рядом...

Новичок прорычал что-то ругательное, потом про то, что это невозможно, а потом поставил банку на место и придвинулся к очагу. История про клыки, когти, рушащиеся деревья и свирепые зимние метели лилась как вода, и никто особо не заметил, как поселянка встала и по стеночке выбралась наружу.

— ...и как только день равняется с ночью, они выбираются из своих лежбищ и выходят в лес, движимые голодом... — я обнаружил, что повесть из жизни бурундуков внимательно слушают не только оба заарна, но и мелкий ребенок, и закончил на оптимистичной ноте: — Но потом приходят охотники и их ловят.

Но девочка только таращила черные глазищи и даже не моргала.

— А у нас тоже охотничьи отряды отправляются на поверхность! — внезапно выпалил Ингви. — А там тоже такое живет!

— Кэрэа, прекрати воздействовать на окружающих, — не дал дослушать про таинственный другой мир — надеюсь, не в том ключе, в котором выдавал информацию я — Тхиа. — Выходим.

— Только не вздумай извиняться, — кисло добавила очнувшаяся Фаррен. — Человек, ты убиваешь мой мозг.

Я прикусил язык, поймав себя именно на этом желании, но на сегодня с нелюдей явно было достаточно. Я не должен был с ними разговаривать, но я не мог этого не делать.

Транспортник уже ждал у открытых ворот. Больше всего он напоминал катер с надстройками, как и ожидалось, в цветах Лоэрина — белый с серебряной окантовкой. Иногда мне казалось, что Гефаро ловит меня исключительно потому, что я тоже подхожу под его герб.

В Аринди транспорт ходил по специально выделенным линиям, которые в Хору никто не проводил. Обычно на обоих концах линии ставились передатчик и приемник, которые и тянули кабину через искажение, но сейчас мы собирались прыгать только с навигатором — большой антенной из белого металла, которая ловила свет зажженного далеко в Лонгарде маяка.

Тхиа поправил антенну, смахнул невидимую пыль с бортика, и с коротким вздохом подошел ко мне, подцепив когтями ошейник:

— Не изображай трагизм, Рейни, это не больно. И ничего тебе за пару дней не будет.

Вот заарны меня еще не жалели.

— Я отправляюсь к своим врагам беззащитным. Я должен радоваться?

Вполне разумный аргумент на командира гончих впечатления не произвел:

— Да кому ты там нужен, если тебя отпустили?

Да, тоже странный эпизод. Отпустили — громко сказано; просто в один прекрасный миг меня вытащили из камеры и пинком выставили за ворота тюрьмы. Без извинений, без пояснений, без малейшего намека, что теперь делать и как жить дальше. Уже потом доходили слухи, что в стране начались беспорядки.

Белый катер оторвался от земли и плавно начал движение. В обычных транспортниках делают полностью закрытые кабины, чтобы не пугать людей — но здесь все были привычные. Для меня перемещение по искажению напоминало полет — полет по ночному небу, где на черном фоне расступаются перед светом маяка похожие на тюль рваные облака, а мы скользим прямо по его лучу. Надеюсь, впереди меня не ждет препараторский стол — пусть я знаю не так много, но все же больше, чем Лоэрин. Глупо заботиться о тайне знаний, когда они вот-вот готовы исчезнуть, хотя темный, вздумавший изучать светлые искусства, вызывал здравое недоумение.

— ... и поэтому в дуальном противостоянии тьмы и света и состоит космическая гармония... — я очнулся и потряс головой, поняв, что смысл потерялся где-то среди завитушек еще на прошлой странице. Лоэрин растекался мыслью по бумаге, пространно философствуя на тему зла, добра, бытия и диалектики противоречий. На каком-то этапе нашего общения я просто перестал понимать, что он имеет в виду.

— Как ты стал вашим главным, если не умеешь сражаться? — вернулась к наболевшему вопросу Фаррен. Похоже, ее мысли ходили по кругу.

— Я не сражался. Меня выбрал предыдущий магистр, Ишенга.

Ловчая нахмурилась, не в силах уловить связь:

— А как ты сражался с остальными, пока тебя не признали?