Неправда. Разум над душой

— Детские обиды, бла-бла-бла, — скучающе произнес Раневский. — Все понятно.

Я толкнула его локтем в бок за такой противный характер — он не дал мне закончить. Парень ойкнул.

— Дальше я повзрослела и выбилась в отличники. И вся эта галиматья перестала давить на мои мозги. И вот Верка, едва закончив школу, выскакивает замуж. Знаешь, что сказали мои родители? — Раневский посмотрел на меня. — "Смотри, какая молодец! Отхватила себе такого парня". Вопрос — у кого отхватила? Позже мы узнали, что Макс до этого был женат, и еще школьницей Верка увела его из семьи.

— Школьницы бывают весьма соблазнительны, — заметил Федор, ухмыляясь.

— Извращенец, — возмутилась я и нахмурилась. — Короче. Тогда от меня родители отстали окончательно. И я уже думала — все. Но, не тут то было. Верка вместе со своим Максом купили квартиру и машину.

— Вот это вот мучение? — кивнул он куда-то назад. — Разве это машина?

— Машина, Раневский, для наших возможностей — еще какая.

— И что, твои предки опять начали на тебя гнать? — уже более заинтересованно спросил Федор.

— Слава Богу — нет. Но Верка — задолбала меня от А до Я. При любой удобной возможности хвасталась всем, чем только можно. Начиная с новых сережек и заканчивая подставкой для зубных щеток. Вот поэтому я ее и не люблю.

— А Максим ее, он кто вообще?

— По жизни? — парень кивнул. — Какой-то малый бизнес. То ли грузоперевозки, то ли туры по городу, не знаю.

Я опустила голову и уставилась на свои руки. И что нам теперь с этого обмана будет? Как родителям в глаза смотреть, когда я им правду расскажу?..

— Дети, вы где там? — раздался голос отца.

— Идем! — я выглянула из-за открытого багажника.

Отец кивнул и скрылся в дверном проеме.

— Давай я тебе помогу, — Раневский вдруг сжал мои ладони в своих руках и с каким-то странным блеском в глазах начал вглядываться в мое лицо, когда повернулась. — Я исполню роль идеального парня для твоей Верочки, чтобы она подавилась слюнями от зависти, а твои родители больше не стали тебя упрекать. Потом просто скажешь, что разошлись, потому что... найдешь причину, в общем, — что-то в его голосе меня напрягло.

— Это идиотская идея, если честно, — я пошатала головой и отвернулась к дороге. — Но я уже во все это ввязалась. Что ты хочешь взамен?

— Ничего, — он отпустил мои руки. — Это компенсация... за причиненный ущерб.

— Ты хоть представляешь, как я рискую, доверяя твоим словам? — я попыталась поймать его взгляд.

— Ты не рискуешь, — разъяснил он. — Могу в залог оставить паспорт. Буду, как гостарбайтер, работать за документы, хочешь? — он бросил на меня взгляд, в котором плескалась ирония.

— Издеваешься? — хмыкнула я, хлопая его по руке.

— А что... — он задумался, и на его лице расплылась странная самодовольная улыбка. — Будешь моей госпожой.

— Ты совсем чокнулся?! — воскликнула я, вскакивая.

— Тихо ты! Шуток не понимаешь, что ли? Я же по-дружески.

По-дружески? Он только что сказал это словосочетание? Серьезно?

— А о чем это ты подумала?.. — начал Раневский, щурясь и поднимаясь ко мне.

— Ни о чем, — произнесла я по слогам, сделав каменное лицо.

Мой взгляд лихорадочно блуждал по двору, избегая фигуры Федора, пока не наткнулся на красное чудовище. Как за спасательный плот, я за него схватилась и быстрым шагом направилась к порогу родного дома.

— Чего стоишь? — обернулась. — Картошка стынет.

— Так как вы познакомились? — Вера отложила вилку в сторону и уставилась на меня взглядом, полным скрытого чувства превосходства.

Я потеряно улыбнулась, дожевывая порцию маминого фирменного салата с ананасами, с трудом проглотила, так как после дребезжания неприятного Верочкиного голоса кусок в горло не лез, и бросила тревожный взгляд на Раневского, не забыв приправить его смачним пинком под столом. Тот поперхнулся, прокашлялся и, пнув меня ощутимо в ответ, так что я вся даже дернулась, нежно на меня посмотрел.

— Очень романтично, — наконец-то произнес парень едва не елейным голосом, и мне с трудом удалось сдержать смешок. — Ты расскажешь?

— Нет, — точно так же улыбаясь в ответ, произнесла я. — Давай ты.

— Ладно, — он взял мою ладонь в свою руку и показательно выложил их на стол. — Это случилось еще в сентябре.

— Так давно? — удивилась мама.

— Да, — Федор кивнул. — У нас очень долго завязывалось общение. Практически, год, — издевательски дополнил парень, бросив на меня насмешливый взгляд.

Я фыркнула:

— Наверное, кое-кто немного тормозил.

— Люда! — мама возмущенно на меня посмотрела.

Я вздохнула и пнула Раневского под столом, чтобы он продолжал.

— Даже не знаю, кто больше, — хмыкнул парень, но увидев мой злой взгляд, решил не рисковать. — Но не в этом суть. С чего я начал?

— С сентября, — напомнила Верочка, противно улыбаясь.

— Да, — Раневский кивнул и погрузился в мысли, словно ему действительно нужно было вспоминать. — Я с другом возвращался с лекции, и мы остановились поговорить, потому что нам нужно было расходиться домой. И тут послышались чьи-то быстрые шаги.

— Я опаздывала на пару, — вставила свои пять копеек и я, и Раневский повернул голову ко мне.

Его рука сильнее сжала мою.

— Люда летела, как фея. Волосы развевались, на щеках румянец, взгляд далеко вперед... — его глаза затуманились, и это выглядело так реалистично, что даже я чуть не поверила (но я-то знаю, что выглядела чуть лучше бомжа). — Летела и врезалась. В меня.

За столом раздался дружный смех, я смущенно улыбнулась и ущипнула свободной рукой Раневского за бедро. Он тихо ойкнул.

— А потом он сказал: "Куда ты..." — начала я, собираясь продолжить историю так, как это было в действительности, но мне не дали.

— "... Спешишь, красавица. Осторожней. Я конечно, не стена, но тоже здесь стою", — перебивая меня, закончил Раневский.

Я поджала губы и недовольно на него посмотрела. Строит из себя рыцаря.

— А она мне отвечает: "За.."

— Зачем же ты здесь стоишь, если не стена — говорю, — мило улыбаясь парню, дополнила я.

Значит, если сам — так рыцарь, а меня можно и хамлом?

— В общем, — вдохнул Федор, осматривая всех слушателей. — Так все и началось.

— И давно вы вместе? — нетерпеливо спрашивает Вера.

Ей, видимо, интересней, чем родителям.

Я судорожно пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз говорила маме, что у меня никого нет. Вроде бы, после неожиданного приезда Лешки... А там, фиг знает.

— Что-то около месяца, — наконец-то выдавливаю из себя и смотрю на своего лже-парня.

— Чуть меньше, — поправляет он.

— Да.

— То есть, не с самого сентября? — брови Верочки взлетают куда-то в область роста линии волос.

— Да, — повторяю.

— Люда долго к этому шла, — вставил Раневский и приобнял за плечи, разомкнув пальцы на моей ладони.

Я тут же опустила руку и вытерла ее о ногу, только оказалось — о его ногу. И, чтобы зря мои пальцы там не шастали, чувствительно ущипнула.

Парень оказался то ли выносливым, то ли быстро привыкающим, но виду на мои издевательства не подал. Даже больше — повернулся и с наимилейшей улыбкой потрепал меня по волосам.

Родители сидели немного в шоке. Но мама еще хоть как-то пыталась принять непринужденный вид и улыбалась, а отец... Он просто медленно жевал, смотря в никуда. Только это "никуда" находилось прямо над головой нежного Максима, от чего тот постоянно беспокойно ерзал на стуле и поправлял свои светлые, чуть кудрявые волосы.

— У тебя шило завелось? Успокойся, — шепнула Верочка, оглядываясь на него.

Тот бросил на нее умоляющий взгляд и выразительно посмотрел на моего отца. Я закашлялась, пытаясь скрыть смех, и спасатель, в виде гада Федора, тут же пришел мне на помощь, несколько раз хлопнув ладонью по спине. Я начала отмахиваться:

— Все! Спасибо! Хватит, приду... — я с ужасом осознала, что чуть не обозвала своего типа-парня. — ...Придууумал же такое, я не умираю!

— Ну ты и ду... — его глаза издевательски заблестели. — ...шечка, когда злишься.

— Вы такие милые, — протянула Вера, искривив губы.

Я фыркнула. Раневский улыбнулся:

— Спасибо. С ней невозможно быть другим.

Ага-ага.

Господи, ну он и искусно играет, словно прирожденный актер не отвлекается ни на миг, и глаза, эти глаза...Доброта и милосердие. Мать Тереза в реинкарнации. Надеюсь, я не сильно отстаю от "гуру".

— О, — я сделала умиленное лицо, но не решилась как-либо к нему притронуться.

Кажется, при родителях это было бы слишком. Да и прикасаться к нему как-то желание не горит, если честно.

Верочка излучала столько затаенной обиды, сколько даже я не успела скопить за полтора десятка лет, и поэтому сейчас вилка в ее руке угрожающе впилась в кусок картошки. Папа сидел в прострации, время от времени прерываясь на заполненную до краев тарелку и бросая на меня обеспокоенные взгляды, а на Федора угрожающие. Во-от, даже ему понятно, что что-то с этим чуваком не чисто. Мама...

Мама — это совсем другая опера. Я видела, как она вся напрягалась каждый раз, когда Раневский совершал любое телодвижение. И опять же, я видела, как она сгорает от нетерпения, чтобы расспросить меня обо всем настолько досконально, насколько это возможно.

И именно поэтому я нервничала больше всего, ведь соврать все до мельчайших деталей — не в моей компетенции. Я больше по масштабным лже-событиям спец, или по внутричерепным галлюцинациям, но никак не по бытовухе и ежедневном "как посмотрел" и "что сделал". Сбежать бы от этого расспроса далеко-далеко, только бы не врать еще больше. Кажется, в последнее время ложь — единственное, что спасает меня от жутко неприятных ситуаций. И она же меня в них загоняет. Нечаянно, ненамеренно я вылезаю из одной ямы и с бОльшим упорством заползаю в другую, — лишь бы не такую как первая. И так по кругу — десятки, сотни раз.

Персональные американские горки. И я знаю, кто виной всему этому дурдому, который происходит в моей жизни.

Я медленно повернула голову в сторону Раневского, который как раз забросил в рот парочку черри и с довольным видом начал их пережевывать. Мазнула уставшим и хмурым взглядом по его лицу и плечам — что случилось и почему он здесь? Как я к этому дошла?

Он меня обзывал, да. Он меня унижал — да. Он меня преследовал? Да! И все равно, Федор сейчас сидит здесь, за одним столом с моими родителями, которые даже не подозревают, что он тот самый, с кем их любимое чадо грызлось с начала осени и даже сцепилось в неравной схватке на суде. А если вдруг узнают — то не поверят в любом случае. Слишком уж качественно Раневский, в роли моего парня, играл мистера Идеальность.

Ну что это за человек! Я его не понимаю, совсем. Какой ему с этого интерес, если он решил, что больше на меня не посмотрит, как на девушку? Неужели, и правда, в нем взыграло чувство вины? Как так получилось, что теперь этот парень горит желанием помочь мне в любой ситуации? И когда уже наступит тот момент, когда Раневский решит, что замолил все свои грешки и отстанет от меня, в конце-то концов?!

— Что? — парень повернулся ко мне, почувствовав долгий колючий взгляд.

Я подняла брови:

— Ничего, — и добавила: — Любуюсь.

Он посмотрел на меня испытывающе, словно не зная, что от меня можно ожидать, а после повернулся к своей тарелке и принялся медленно есть, искоса бросая на меня настороженные взгляды.

— Людмила?

— Да? — я повернулась на оклик противно-знакомого голоса, отрываясь от созерцания птенца-жрона*. (*Жрон — вымышленное божество, которое жрет все подряд).

Боковым зрением заметила, как тот облегченно вздохнул.

— Я хотела спросить... — Верочка сладко улыбнулась, будто готовясь к страшному разоблачению.

Я насторожилась и навострила уши — а вдруг она все поняла по нашему поведению и теперь решила опозорить меня перед родителями?..

— Спросить, как ты сдала все экзамены, — и так тягуче, так противно она это произносила, что у меня невольно дернулось лицо, искажаясь в противной гримасе.

— Что такое, — спохватилась мама. — Тебе плохо?

— Н-нет, нет! — что ж придумать-то?.. — Просто... перчик попался! Горошек.

Я довольно вздохнула и посмотрела на Верку, стараясь максимально контролировать выражение своего лица.

— Хорошо сдала, не переживай, — успокоила я ее.

У девушки напротив гневно сверкнули глаза.

— Молодец.

Она-то на заочке доучивается, на какого-то менеджера. И, скорее всего, Верке теперь практически не в чем меня упрекнуть перед родителями. Учусь я хорошо, не гуляю, с плохими компаниями не связываюсь, нашла себе типа-парня (она-то не знает, что он типа), и притом не простого, а практически золотого (как бы в такое-то "золото" на улице ненароком не вступить). Сидит теперь напротив, глазами охреневшими смотрит, почти не мигает. Зависть внутри алой змейкой вьется-вьется, да так и не решается выползти через рот, когда родители рядом. Бесится, как черт.

— А вот Максимка, — начинает она, — недавно купил нам в НАШУ квартиру огромную картину какого-то известного польского художника... Как его? — она толкнула мужа в бок, и тот вздрогнул от неожиданности.

Как же я ему не завидую... Но, сам виноват.

— Генрик Стажевский, — проговорил тихо, морщась и потирая бок.

— Да! Такая замечательная картина. Прямо глаз не оторвать!

— Генрик Стажевский? — вдруг включился в разговор Раневский, откладывая вилку в сторону. — Геометризм, кубизм и авангард? В нашей галерее есть его картина, — парень повернулся ко мне. — В этом году мамина подруга подарила маме на день рождения картину с названием "Композиция". Я по телефону узнал об этом и заинтригованный попросил ее скинуть мне фотку. Могу даже сейчас показать, — он полез доставать телефон, а неуютно поежилась — все взгляды направлялись на нас.

— Вот.

Парень развернул приличный дисплей к нам и мы смогли увидеть нечто... Нечто... Нечто разноцветное.

— Я подумал, что мама пошутила, и отправил в ответ: "Ты издеваешься?"

— Это "Композиция"? — произнесла я недоверчиво, тыкая в экран пальцем.

— Именно. Мама дулась две недели, а потом сказала, что эта картина стоит больше двадцати штук зеленых.

— Что? — вдруг заговорил папа, щурясь, чтобы лучше разглядеть. — А-ну дай сюда! — большая ладонь потянулась через весь стол и Федор бесстрашно передал яблочный аппарат моему родителю, который несколько мгновений пытался найти в этом творении современного искусства что-то, что стоило бы двадцати тысяч.

Расстроенно подняв голову, он посмотрел на маму:

— Я таких за полдня нарисую штук пятьдесят! Почему мы с тобой еще не живем в Париже?

— Потому что куры сами себя не покормят! — вдруг вскочила мама. — Я же за них забыла совсем. За гостями и хозяйство забросила!

Она еще что-то тарахтела, подхватывая на ходу небольшое пластиковое ведерко и одевая тапки, а после вихрем выбежала на улицу, взметнув за собой занавески и хлопнув дверью. Я несколько секунд не отрывала взгляд от двери, закрывшейся мгновение назад, а потом хмыкнула и взялась за вилку — на тарелке еще лежало немного вкусняшек, от которых я не собиралась отказываться.