Первая месса

Через некоторое время — наверное, часа через два, когда замерзшие пальцы Адама уже отказывались плотно смыкаться на руле — старший брат испытал первое сильное подозрение.

А что, если ветер поменял направление за время их бешеной скачки "галсами"? Могло так случиться? Если подходить к вопросу теоретически — конечно же, могло... Но практически — совершенно исключено.

Вернулся ветер, слегка проредив туманный кисель. По-хорошему, утешал себя Адам, если ветру и меняться — так разве что на морской, по направлению к берегу. И если так, то надобно... Надобно...

Остатки хмеля все еще дурманили голову, мешая думать по-настоящему. Адам перегнулся через борт, зачерпнул немного воды и плеснул себе в лицо. От ледяной влаги немедленно заломило пальцы. Отгонять мысль, что они толком не знают, куда плыть, помешал еще напряженный вопрос Абеля, внезапно обернувшегося с фонарем в руке — желтоватый луч чиркнул Адаму по глазам, заставив его заслониться ладонью.

— В глаза светишь! Убери, балда!

— Адам! А мы... ты... уверен в направлении?

— Вперед смотри! — огрызнулся тот с такой преувеличенной яростью, что Абель и без прямого ответа получил ответ. Из всего его лица фонарь высвечивал только испуганный острый нос. Треугольная тень от носа походила на клюв. Юноша отвернулся, зная, каким злым и резким делается его старший брат, когда что-то идет не так, как надо. Он напряженно вглядывался вдаль, отгороженную от него забрызганным стеклом — но не успел ничего разглядеть раньше, чем моторка встала на дыбы, заржав, как норовистая лошадь. Абель глупо взмахнул руками, в последний момент увидел что-то черное, чернее морской ночи за молочной мазней тумана — и "Арабелла" на всем скаку оседлала длинный риф, наверное, конец какого-то мыса. Чудом не перевернувшись, она с жутким скрежетом прокатилась несколько метров вперед под дружный вопль хозяев (причем Абель, от неожиданности макнувший руку с фонарем в воду, орал "Земля! Земля!" — и этот счастливый вопль мореходов всех времен в его устах звучал не слишком-то весело. Сказать по правде, это был крик ужаса.) Адам, придавленный своим братом, вцепился в него, силясь не то скинуть его с себя, не то защититься им непонятно от чего — впрочем, теперь уже понятно: от камней, несшихся на них с огромной скоростью, несшихся вокруг, и внизу, и впереди, и...

Фонарь, короткой вспышкой осветив воду изнутри, с хлопком погас — но изо всех произошедших бедствий это было наименьшее. Морской конь наконец остановился, налетев на барьер не по силам; орущего Абеля швырнуло вперед, он ударился лбом о ветровое стекло и чудом не пробил его, в глазах вспыхнули ослепительные оранжевые звезды. И теперь уже Адам оказался наверху — такой же вопящий, зажмуренный, на миг поверивший в собственную смерть.

Моторка еще пару секунд постояла прямо, вхолостую треща мотором, после чего с грохотом завалилась набок. Братья выпали из нее безобразным комом, все еще сжимая друг друга в объятиях, и тут же откатились в разные стороны, распавшись надвое, как разрубленный пополам червяк.

Абель припал к земле, как вернувшийся из полета космонавт, уткнувшись в нее мокрым несчастным лицом. Дикое измождение последних часов охватило его так крепко, что он едва не отключился в первый же момент — только оттого, что под ним оказалась суша, крепкая, неподвижная суша, и неважно, что длинные волны с урчанием лизали его ноги, захлестывая в сапоги. Как будто голодный зверь — море — не хотел так просто отказываться от добычи.

Адам встал раньше брата — сначала на колени, потирая ушибленные части тела и выплевывая вместе с соленой водой: "Вот ч-чума... Вот ч-черт... Ох, тудыть твою мать..."

Первым делом, поднявшись, он сунулся к моторке. Суша под ногами была уже несомненна, в удостоверении не нуждаясь, а вот здоровье лодки находилось под сомнением. Адам обежал ее кругом — скорее обполз, конечно, потому что мировая усталость сказалась и на нем; проклятый фонарь по-прежнему отказывался светить, но в белом свечении набегающего от моря тумана ясно виднелась квадратная дыра — да нет, две дыры, Боже мой, три... Дюралюминиевая листовая обшивка порвалась о камни мыса — или что бы это ни было — порвалась полосами, как картон, по которому проскребли теркой. Жалкое тонкое дно синей лодчонки за какие-то полминуты превратилось в решето. Рыча от бессильного негодования, Адам пнул ногой жестяное корыто — величественный пиратский корабль "Арабелла", который таким ничтожным образом встретил свою судьбу. Вот уж теперь отец точно оторвет кому-то голову.

Хмель стремительно выветривался — вернее, те его остатки, что еще сохранились пузырьками тепла в бедном Адамской голове. По тихому бормотанию, исходившему от темной груды на камнях, он определил, что брат жив, а посему первостепенной заботой не является. Адам побежал по берегу — так быстро, как только мог в темноте, то и дело оскользаясь. Туман сгустился так, что не было видно ничего даже в паре метров впереди; но Адам надеялся обнаружить их местонахождение хотя бы эмпирическим путем. Ну что это может быть? Возможно, мыс Каменный Нос, который отгораживает Североморский залив от остального моря; это означает, что они с Абелем просвистели в тумане мимо города, и сделали еще лишних километров двадцать пять вдоль берега... Не смертельно, но очень неприятно, особенно если учесть, что обратно этот расстояние — по крайней мере до Североморска — придется проделать пешком, потому как моторочке определенно пришел конец... С таким дном она способна плыть только в одном направлении, а именно — вниз. Никогда никуда не плавайте ночью, в тумане, на пьяную голову! Истина была настолько проста, и винить, кроме самого себя, было настолько некого, что ярость Адама на идиотскую ситуацию подскочила еще на пару градусов.

Мокрые сапоги Адама чавкнули по тинистому дну. Он снова вошел в воду. С этой стороны берег кончался. Парень плюнул себе под ноги, в белую пенистую воду, курившуюся длинными струями тумана, и пошел дальше по самому краю, силясь в темноте что-нибудь разглядеть.

Так он шел, видя перед собой кромку воды и каменистый берег. Один раз из-под его ног взметнулось что-то белое, вопящее; он оступился и едва не упал, но удержался, махая руками и в процессе отходя от минутного ужаса. Это были крачки, обычные крачки, на колонию которых Адам наткнулся в темноте — после чего отважные птичьи воины еще преследовали его какое-то время, пикируя сверху и яростно вопя. Особенно храбрая крачка явственно пыталась достать нарушителя границ в голову клювом, и Адаму приходилось отмахиваться от нее рукой, едва не задевая ее маленькое тельце, похожее на покрытый перьями снарядец. Наконец крачка успокоилась, отогнав врага от своего дома достаточно далеко, и отстала, испустив победный резкий крик. В одном месте берег стал обрывистым, и Адаму пришлось подняться по камням, нависающим над водой — в тумане трудно разглядеть — наверное, метра на полтора. Потом обрыв сошел на нет. Потом... перед глазами всплыло большое, кривое пятно тьмы на фоне менее темных камней. Моторка.

Он обошел кругом. По берегу.

Остров. Похоже на то, что мы попали на остров.

Мы попали на гребаный остров. Который, может быть, и вовсе не возле берега, а даже совсем наоборот. Например, в открытом море. Как тебе такая идея, атаман?

Задохнувшись от осознания подобной неприятности, Адам побежал. Ему нужно было срочно поделиться откровением с кем-либо — то есть с братом, ведь кроме них, здесь, похоже, не обитало ни души. На то, чтобы обойти островок, понадобилось минут пять — притом, что Адам полз медленно и осторожно. Так что вряд ли это жалкое каменное нагромождение посреди туманной воды похоже на Серую Луду по наличию маяка, жилой деревни, начальной школы и местного кладбища. Особенно актуально последнее, не так ли?

Он увидел Абеля — фигурку, похожую на горгулью, выступавшую на фоне тумана — Абель до сих пор не сдвинулся с места, на которое он выпал из моторки. Только удосужился поджать под себя мокрые ноги и сесть. Адаму послышалось что-то вроде воплей крачки — кажется, Абель пищал что-то себе под нос. Неожиданно красивым голосом, и...

...И на некую мелодию. Адам прислушался. Ошибки быть не могло, а жаль, что не могло. Его никчемный братец, который вовсе не подогнул ноги — а встал, чума его дери, на колени — распевал себе под нос какой-то отвратительный псалом. Как ни в чем не бывало, как в церкви на праздничке.

— ...Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы,

Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение — истина Его...

Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем,

Язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень Пс.90 (молитва во всяческих несчастьях) ...

Страх Адама немедленно обратился в бешенство. Как будто в голове вспыхнул ослепительный прожектор. Он даже не успел подумать, что именно хочет сделать, чтобы заткнуть своего неуместного, смертельно неуместного братца — а кулак его уже сам с налета с хрустом врезался тому в щеку.

— Заткнись, сволочь!

Абель упал на бок, не имея времени ничего понять, и из рта его хрипом испорченной пластинки соскочило следующее слово псалма. Он даже не успел откатиться — в следующий миг Адам уже сидел у него на груди, вцепившись ему руками в горло.

— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

При каждом выкрике он приподнимал брата и ударял его головой о камни. Голова Абеля издавала тупой деревянный звук, руки судорожно цеплялись за Адамскую смертельную хватку — но толку-то: младший брат никогда не мог и мечтать совладать со старшим. Он что-то пытался сказать, брызгая слюной из беспомощно открытого рта — но ничего не получалось, кроме пылесосного сипения, да еще глаза Абеля... Широко раскрытые, выпученные даже, черные во тьме, умоляющие глаза...

Безумие отхлынуло так же внезапно, как и накатило. Адам отпустил его, несколько секунд глядел в эти просящие, испуганные, ничего не понимающие глаза — после чего рывком встал. Ему было противно.

Абель перекатился на живот, на четвереньках отбежал в сторону на несколько шагов. Уселся там, потирая ладонями шею и хрипло дыша. Он молчал — наверное, дыхание еще не восстановилось — и взглядывал на брата искоса, как на опасного зверя, от которого не знаешь, чего и ждать. Адам сжал руками голову. Ему сделалось смертельно стыдно. Холод моря, как и осознание, проникали под кожу постепенно — Господи Иисусе, да он только что едва не убил собственного брата!..

Адам громко выдохнул, поднялся на ноги — и уловил взглядом движение Абеля, который сделал попытку отодвинуться, убежать. Одним прыжком приблизившись к нему — опасливо вдавившему голову в плечи и выставив перед собой руки, ни на что не годные тощие руки — последним бастионом защиты — Адам обхватил его за плечи, неловко обнимая. Абель уперся ему руками в грудь, пытаясь отпихнуть — но безрезультатно: крепкие лапы атамана сдавили его так, что он весь хрустнул.

— Прости, пожалуйста, — выдохнул Адам в мокрый, отстраняющийся от его рта затылок. — Я... сам не знаю, с чего накинулся. Я... не хотел.

— Л-ладно, — пролепетал Абель, по-прежнему пытаясь отстраниться. Не доверял он брату, не доверял. Адам отпустил его, сам испытывая облегчение оттого, что не было необходимости больше его удерживать. И вообще к нему прикасаться.

— Штука в том, что я облазил эту хреновину... И знаешь, Абель, это остров.

Страшное сообщение, казалось, не произвело на брата должного эффекта. Он продолжал сидеть, безучастно потирая — правда, уже не шею, а отбитую первым же ударом скулу.

— Ты понимаешь? — с нажимом переспросил Адам. — Это остров! Как мы отсюда выбираться будем? Ты об этом подумал?!

Абель снова посмотрел на него с опаской, будто подозревая, что тот опять начнет драться. Адам яростно вскочил и взбежал на вершину островка — на какой-то большой, скользкий от влаги валун. Постарался осмотреться. Но вокруг был виден только туман, волнами не хуже морских омывающий их со всех сторон. И тьма, встававшая за туманом непроглядной пеленой.

Тогда Адам впервые почувствовал чистый, никакой злобой или досадой не отдающий страх.

Ладно, сказал он сам себе, сбегая вниз по камням. Завтра разберемся. Сегодня мы тут много не высмотрим — видимости никакой. С утра туман уйдет, и мы попробуем понять, где это мы оказались. И как отсюда легче всего выбираться.

Проблема, что отец рассердится из-за порчи лодки, внезапно оказалась очень маленькой. И даже потенциально насмешливые лица ребят, когда Адам вернется вместо славы — с позором, с разбитой моторкой вместо косметики для Хелены — вдруг сделались сущим пустяком. Вот она, истинная переоценка ценностей: на смену прежним пришли иные интересы. Заключающиеся в том, насколько далеко от берега — какого бы то ни было берега, уже не родного острова, обратите внимание, господа присяжные — братья Конрады потерпели крушение.

— Эй, Аб, — позвал Адам брата, неверной походкой приближаясь к нему. — Пошли-ка знаешь что? Ляжем спать сейчас же. Я уже на ходу отключаюсь.

Тот с готовностью поднялся, хотя шатало его, как мертвецки пьяного.

— Пошли. А утром... все станет ясно. Только...

— Что?..

— Только у меня ноги мокрые.

Адам едва не расхохотался. Вон она в чем, их основная проблема! В том, что наш мальчик промочил носочки! Он удержался от какого-нибудь излишне резкого обличения и сказал только:

— Честное слово, это сейчас не главная наша трудность.

И внутренне похвалил себя за сдержанность. В конце концов, он сегодня уже бил своего брата, и воспоминание о том, как это оказалось ужасно и стыдно, хотелось поскорее прибить по меньшей мере шестью часами крепкого сна. Не говоря уже о дикой усталости, напряжении и боли гудящих мышц и стонущего мозга. Адам скрыл от себя еще одну — может быть, даже основную — цель (Абель сказал бы — интенцию) поспешного отбоя: он надеялся, проснувшись, обнаружить, что все это было сном. Их дурацкое плавание, скребущая днищем по камням моторка, дыры в дюралюминии — как в рваном куске картона — а главное, остров. Может быть, назавтра это место... Это проклятущее местечко окажется не островом. Чем-нибудь еще. Ну хотя бы мысом.

Проковыляв к моторке, Адам во тьме вытащил из нее непромокаемый мешок с сухими кроссовками. Переобуться они себе могут позволить, несмотря на остальные ограничения! Еще разумная Адамская рука вытащила из негодной лодки бутылку с водой (спасибо доброй Лилии, хорошая девчонка, хоть и плоская, как доска. Надо будет с ней обращаться поласковей, когда они вернутся).

Абель уже нашел местечко, прикорнув где-то в нижней части островка, в ямке под прикрытием большого валуна. Старший брат с сомнением посмотрел на его ноги в мокрых сапогах, поджатые, как у зародыша в утробе — и бросил мешок с обувью под голову. Будет подушка.

После чего улегся рядом с братом, прижимаясь к нему животом и притискивая его к себе руками, как, бывало, приходилось ему спать на разложенном диване рядом с Хеленой. Брат был жесткий и влажный, он уже спал, только замычав жалобно сквозь сон — и Адам, закрыв глаза, тут же провалился в усталую тьму почти полного небытия.