Волчий берег

— На вторую посмотри. — Толкает в бок дед Ших.

Всеводол делает шаг вперёд и принюхивается. Лица второй не видно, она накрылась одеялом так, что только макушка торчит. Отбитый в лесу нюх возвращается, тонкий девичий дух проникает в его ноздри.

Дед Ших молча тянет его за рубаху из сарая. Вскоре они снова в доме, старик наливает квас из кувшина.

— Рысь, — говорит Всеволод.

— Не просто рысь.

— Ну, голубая рысь. И что? Если поискать и у нас голубых ещё можно найти.

— Не в том дело. — Руки деда трясутся, так что он отставляет кувшин и садится рядом, наклоняясь к гостю, щекоча руку бородой. — Эта рысь прошла по петле.

Всеволод неверяще дёргает головой.

— Что?

— Прошла и даже не поняла, что сделала. Две девчонки прошли по петле, Всеволод, по смертельно опасным местам, где один только шаг в сторону приводит к смерти — и одна из них — зверь! И вот что самое забавное — она понятия не имеет о своей сути!

— Прямо говори, что хотел. — Устало просит Всеволод. — Нашёл время загадки гадать!

— Талисман на рыси, браслет магический, не даёт перебрасываться. Она вообще о зверях знает только понаслышке и не очень-то верит в их существование. Сказки, говорит, что призраки, что оборотни.

— И что? Раз среди людей родилась, понятно, отчего на ней браслет. Мать нагуляла, все знают, какие рыси... Родные не хотели видеть зверя, вот и подстраховались. Жестоко, дед, но что дальше-то?

— Её что-то ведёт сюда, Всеволод. Надо обеих в город проводить. Устроить. По петле так просто, без подготовки и расчётов не пройти, сам знаешь. Это не просто везение... А вот что их зурп не сожрал, это уже везение. Да, ты правильно слышал. Зурп в петле на них напал, они успели сбежать. Не смотри, не знаю, как! Самому интересно, но рысь и сама не может описать.

— Оставь их у себя.

— Нельзя. Ты знаешь, почему. Итак последние ночи как на иголках — вдруг волк вырвется и в сарай наведается? Я от людей ушёл, чтобы никого не тронуть, а ты мне девочками предлагаешь рискнуть? Нельзя им оставаться!

Всеволод вздохнул.

— Возьмёшь утром с собой и отведёшь в Осины. Путь зверя нельзя пресекать! А рысь в пути.

— Может, ты и прав. А может, случайность. Только некогда мне с ними возиться.

Дед отмахнулся.

— Они быстро ходят, ничем тебя не задержат. Надо пристроить их к делу, позаботиться. Помоги ты и на твоей дороге помогут тебе!

— Опять ты за своё? Не то время сейчас, чтобы зазря тратить! И понукания свои щенкам оставь!

— Не всё приходит во время, но всё приходит вОвремя! — заговорил Ших.

— Дед! Прошу тебя, — Всеводол покачнулся.

— Не спорь с волей богов. Они лучше знают! — Дед Ших явно рассердился, борода мелко тряслась. — Всё! Теперь иди в сарай, ложись.

— Может, тут останусь?

— Нет. — Старик дёрнул головой. — Тут нельзя, сам знаешь.

— Да не боюсь я твоего волка, я как-никак альфа.

— Во сне посреди ночи за горло схватит и не дёрнешься, будь хоть сотню раз альфа! Я знаю, что говорю. Зверь без контроля — мой крест! Зов Крови ещё и не то делает, а ты, хоть и альфа, иногда ведёшь себя словно щенок, раз не понимаешь!

— Может, проверим хоть разок? — Недобро сверкают глаза гостя.

— Не спорь! Завел привычку — со старшим спорить!

— Как скажешь. — Всеволод, угрюмо смотря из-под насупленных бровей, встал и вышел из дома. Дед Ших накрепко запер за ним дверь, а после — ставни.

Глава вторая

где находиться распутье, которого на самом деле не бывает для тех, кто идёт по своему пути

Вот и утро! Петух разбудил, бесстыжая птица, так оглушительно завопил, будто на голове сидел.

Опять зевота такая, что челюсть трещит и глаза никак открываться не хотят... Эх, люблю я поспать, как ни стыди меня, как ни укоряй. Отчим, бывало, всё утро мне над ухом кричал, какая я лентяйка, бестолочь, и толку от меня нет никакого, ем больше, чем работаю. И что если б не его безмерная доброта, я бы с голода подохла. Что хорошие падчерицы на рассвете подпрыгивают и бросаются работать, а я целыми днями бока отлеживаю.

И действительно, хотя и привирал он шибко — вставали мы с Малинкой засветло и весь день работали, но дай мне волю... спала бы до обеда каждый день!

Толком не разлепив глаза, я принялась стягивать с себя одеяло, но тут в нос шибанул какой-то незнакомый запах, которого во владениях Шиха быть не должно. И пусть бы... мало ли запахов на белом свете, но это был запах мужчины.

Я вскочила. Малинка? Где сестра?

Что-о?!

Чужой человек разлёгся на голом полу, едва прикрытом соломой, прямо у наших лежаков. Здоровый какой! Густая щетина на подбородке, глаза красные, опухшие. Серые штаны и рубаха, ноги босые и грязные. То ещё зрелище! А самое дикое — верхом на его животе сидела Малинка, спросонья хлопая глазами. Боком сидела, словно на коне. Наверное, как обычно с лежака сползала, но вместо соломы приземлилась на это... на этого...

Он молчит. Смотрит только неотрывно то на меня, то на сестру. Да откуда он тут взялся?!

— А ну отпусти её!

Я выпрямилась, кулаки сжались. Малинка говорила, я когда кричу, похожа на котёнка, который шипит. Вот не думаю, если этот тип пошевелиться, я ему глаза выцарапаю. Так что смотри, незнакомец, разве похоже, что я отступлю и брошу сестру?! Разве я смешна в своей угрозе? И поверь, когда я заступаюсь за свою семью, убить могу!

— Руки от неё убери!

Малинка с недоумением смотрит вниз, как будто впервые видит, что он её своими лапищами размером с лопату за спину поддерживает, как будто иначе она упадёт. Вроде как одолжение великое делает. Неужели так ловко притворяется?

Незнакомец спокойно, на показ убирает руки, кладя их себе на грудь. Фух, вроде обошлось.

— Успокойся, кошка, я её не обижу.

Густой голос такой ровный, серьёзный, так и подбивает ему довериться, но не на тех напали! Довериться пути или деду — одно, а незнакомому мужчине — совсем иное.

— Какая я тебе кошка?!

А Малинка, вместо того, чтобы убираться скорей от незнакомца куда подальше, так и сидит, рассматривая его с большим интересом. И ещё смеётся.

— Слышала, Жгучка? А я говорила.

Её, значит, весело?

— А ну встань сейчас же!

Пришлось со всей силы за руку её тащить. Малинка вскрикнула, отняв руку и зло на меня уставилась.

— Ай! Осторожней. Оторвёшь!

— Прости. — Однако я убедилась, что сестра отошла от незнакомца к выходу. Забрав вещи, с вечера сложенные под подушкой, мы вышли из сарая, а чужак остался лежать, где лежал. Только голову приподнял и смотрел на нас, спокойным, медленным взглядом. Зря я, наверное, кричала. Он вон еле шевелиться, слабый какой-то. Может и больной.

— Извини. — На прощание Малинка обернулась и улыбнулась чужаку. — Не очень приятно, когда во сне на тебя кто-то сверху валится. Хоть не ушибла?

И тут же захихикала.

Вот ещё, извиняться! Он сам тут улегся, никто не заставлял. Кстати, а чего он тут улёгся?

Дед Ших должен знать.

Я быстро оделась, прячась за дощатой дверью сарая, кое-как причесалась и вихрем влетела в дом. Дед не спал, он всегда поднимается раньше нас, вот и сейчас уже одет, умыт, борода расчёсана. Коротко смотрит и как ни в чём не бывало говорит:

— А, вот и вы, девочки, встали. Пора, пора. Помогайте-ка накрывать на стол. Я кашу сварил. Малинка, за водой сходи.

Сестра послушно убегает за водой.

— Кто это такой? Почему он в сарае? Вы знаете, что у вас в сарае какой-то дикарь?

Задавая вопросы, я помогала. Достала с полки, завешенной полотенцем, чистые миски, вначале три, а потом, подумав, добавила четвёртую, ведь понятное дело, чужой не мог в сарае ночевать. Потом четыре ложки, расставила посуду на столе.

— Хлеб порежь, — бросил мне дед, кивая, мол, теперь продолжай, я внимательно слушаю.

— Он спит в сарае! Ну, уже не спит, думаю, но почему он там оказался?

— Я его туда отправил.

— Но зачем?

— Что зачем? Всегда он там ночует. Вот ночью вернулся и спать пошёл. Провожатый это ваш, Всеволодом зовут.

— Всеволодом?

Малинка как раз вошла, притащила воду для отвара. Так и замерла на пороге, расширив глаза и открыв рот. Дед Ших потянулся за котелком.

— Я сама.

Я забрала у него котелок, налила в большой чайник воды и поставила на огонь.

— Он нас в город поведёт? — Продолжала допытываться Малинка.

— Ага. Кашу из печи доставай и пойти поторопи его, завтракать пора. Он пораньше выйти хотел. Спешит. Так что пойдёте быстро и это... слушайте его по дороге, делайте, что велит. Зла от него не ждите, слово даю.

— Я позову! — Малинка тут же бросилась во двор. Её незнакомец, похоже, ни капельки не напугал. Не могу сказать, что я испугалась... разве что за сестру. Здоровый он, Всеволод этот неизвестный. Когда я вижу щуплого парнишку, ну или хотя бы ненамного крепче себя, то думаю, в случае чего с таким справиться можно. Взять то же полено — и по хребту! Отчим наш хоть и надменный, а довольно худой, так что я его никогда и не боялась, даже когда орал. А вот попадись такой лось — рукой двинет и всё, зашибёт. Поленом его разве что щекотать можно. Так что лучше подальше держаться, кто знает, что на уме у него.

— Не бойся, Ожега, Всеволод не тронет. Он, так сказать, наоборот, для защиты самый надёжный выбор.

— Не нужна нам защита! — Привычно фыркаю я, складывая руки на груди. Вот так прими от кого одолжение и до конца жизни не расплатишься.

— И то верно. — Не спорит дед. — Раз через лес перебрались, справитесь. Вот, держи.

Он достаёт из кармана и протягивает мешочек. В ткань врезаются края монет.

— Деньги? Что вы, не нужно!

— Бери! — Прикрикивает дед Ших. — Как без денег пойдёте? Бери, не зли деда! На время одалживаю. Устроитесь, заработаете и вернёте. Или что, Всеволоду вас кормить прикажешь?

Нет, этого нам и даром не нужно. Этому незнакомцу нельзя быть ни в чём обязанной, ни в коем случае!

— Спасибо.

Чужая доброта всегда трогает. До слёз. Мама была доброй, но на то она и мама. Василь был добрый, когда мы у колодца встречались и он, краснея, повторял, как пойдёт руки моей просить и сделает меня счастливой. Та женщина, что летом на пастбище хлеб и овощи нам приносила, потому что сироты мы, при живом-то отчиме. Вот и всё, пожалуй.

— Ничего, ничего. — Дед вдруг обнимает меня и вырываться совсем неохота, от него пахнет травой и дымом. На нашей кухне такой запах был. — Тамракские земли совсем не страшны. Страшно другое... что не все желают оставлять их Тамракскими.

— То есть?

— Не вашего ума дело. — Он вдруг гладит меня по голове, а голос ласковый. — В Осинах хорошо, безопасно.

— А как нам тебя потом найти? Я деньги отдам, не думай!

— Знаю, знаю... В Осинах меня каждый знает. Спросите, где отшельник дед Ших живёт, путь покажут, а то и проводят.

Смех Малинки слышится со двора. Верно, идут. Когда на пороге вырастает огромная фигура, загораживая свет, я невольно цепенею. Разумом понимаю — дед не стал бы врать, а тело по-своему поступает.

— Садитесь, я вам принесу!

Малинка порхает по кухне, сверкая улыбкой, то и дело поглядывая на гостя. Такая счастливая. И не смущает её, что она в мужских штанах.

А Всеволод словно чует — заходит медленно, за стол садиться осторожно, весь такой безвредный и безобидный. Только не обмануть ему меня — я тоже чую, что за всем этим напускным спокойствием сила и мощь. И страх мечется в груди.

— Ожега! — Дед Ших уже сидит и хмурится. — Чего мой дом позоришь? Сядь!

Я села напротив деда, не спуская глаз со Всеволода. И постепенно мне удалось успокоиться. Кажется, вреда от него не будет.

Весь завтрак я наблюдала. Наш проводник угрюм и нелюбопытен, смотрит в тарелку, ест полными ложками, как будто долго голодал. Малинка то и дело о чём-то его спрашивает, дёргает, на месте усидеть не может, но чужак упрямо молчит.

Дед Ших еле дожидается, пока мы отвар допиваем.

— Всё, теперь быстро вещи собирать! Солнце встаёт, в дорогу пора. А я пока со Всеволодом поговорю.

Сухая рука неторопливо гладит бороду, гость зыркает над тарелкой в сторону деда, опирается локтями на стол и ждёт.

Наши вещи хранятся в сарае, ведь мы там жили, дед нас ночью в дом не пускал, говорил, негоже нам со стариком в одном доме спать, дурным воздухом дышать. Знал бы он, сколько от нашего отчима дурного воздуха шло, особенно когда тот с пьянки возвращался, может, по другому бы думал. Но мы и сараю рады, главное, крыша над головой.

Туда и идём. Всеволод убрал за собой сено, а наши места не тронул.

Малинка достаёт сумки, проверяет, на месте ли расчёска и зеркало, я скатываю одеяло.

— Видела, какой он? Высокий, что твоё дерево! Сердце заходится. А имя какое — Всеволод... Сладкое... Я, наверное, влюбилась! — Щебечет Малинка, улыбаясь от уха до уха.

— Вот так сразу взяла и влюбилась?

— А ты чего хмыкаешь? Бывает же любовь с первого взгляда? Это точно она! Я когда на него упала, вначале жутко испугалась. Думала со сна мерещится или правда медведь на сеновал залез и в полный рост разлёгся. Значит, сейчас челюсть сомкнет на моей голове и всё, смерть придёт. А потом глаза продрала, смотрю — а у медведя глаза человеческие. Такие серые, что оторопь берёт. И он понимает, что я испугалась, потому не шевелиться, хотя дух из него моё падение выбило. Звук такой был, словно на пуховую подушку ногами прыгнули.

Малинка давно не выглядела такой весёлой. Только вот надеюсь, влюблённость выветрится из её головы так же быстро, как заветрилась. Не хватало нам ещё сердечных неприятностей! До любви ли тут, когда неизвестно, где и на что предстоит жить?

— Готовы? — Гудит голос со двора.

— Да! — Малинка бросается туда, как пчела на мёдовые цветы.

Прощание с дедом выходит коротким — и хорошо. Иначе рыдала бы горючими слезами, а перед этим Всеволодом отчего-то неохота.

— Ну, ровной дороги.

Дед кланяется, так, что борода до земли достаёт. Мы, приложив руку к сердцу, тоже. Всеволод коротко кивает и идёт вперёд, Малинка бежит за ним вприпрыжку. Я вздыхаю — ничего не поделаешь, в город, так в город.

* * *

В Осины мы пришли через два дня поздним вечером. Наверное, из-за привычки ходить в тишине город я чувствую заранее, в воздухе столько шума и запахов! И поля вокруг засеянные, ни клочка земли зря не пропадает.

Недалеко от окраины мы останавливаемся у большого дома, где второй этаж шире первого и стоит на подпорках. Кажется, его стены выгнулись, как у бочки и вот-вот лопнут.

— Вы молодцы, шли быстро.

Из уст молчаливого Всеволода подобная похвала, что ведро воды на голову. Бодрит.

— Да. — Шепчет Малинка, чья влюбленность во время пути ничуть не убыла, разве что страданиями обросла, потому что все её попытки хотя бы поговорить Всеволод напрочь игнорирует. Сестра не сдаётся, она у меня настырная, и вода камень точит... но к счастью, Всеволоду пора уходить.

— Сидите в таверне до утра, отдыхайте. Я записку пошлю и утром придёт за вами Шихов друг, возьмёт к себе, устроит.

— А куда возьмёт?