Сказка на троих

— Ну ладно, чего бы мне с тобой и не поговорить. Только не обессудь, колдовать мы тебе не позволим. Прежде чем кляп вынуть, мы тебе удавку на шею накинем. Коль неладное что заподозрим, придушим малость. И не вздумай врать. Я ложь всегда учую. А не внемлешь, так прикажу Торопу тебя сперва обесчестить, а потом расчленить на священном камне.

А дальше, повинуясь повелительному жесту старухи, вновь явился названный Торопом и зайдя сзади, обвил Лилину шею тонким шнурком. Старуха вынула кляп и начала задавать вопросы.

— Ну говори, какого ты роду-племени?

— Я еврейка?

-Не слышала я о таком народе. Но глаза твои не врут. Точно не рушинка. Больше на джудийку похожа...

— Бабушка! Ну какая из меня джудийка? Господом богом клянусь: еврейка я! Еврейка!

— Господом богом говоришь? Интересно! А не панкратианка ли ты?

Кто такие панкратиане, Лиля совсем не знала. Но то, что она ей не является, знала точно:

— Христианка я, православная христианка.

Это кстати тоже было правдой. Именно православной христианкой она и была. Правда, крестилась она не так уж и давно, да еще тайком от родителей. Зачем? А потому что надежды не теряла, что когда-нибудь получится у нее все с Ванькой. И ведь почти получилось! Когда он к ней пришел прошлой ночью в палатку, она ведь твердо решила про себя: "Он мой, а я теперь только его!" Правда, никакой любви с его стороны она не заметила. Обычную похоть. Так ведь ей и это в радость было. А что любовь? Она ведь и так будет счастлива! Назло всем! И зря он к ней раньше не приходил. Уж его она точно никогда не прогнала бы. Дура? Как есть дура! Кто с этим спорит? Но лучше быть счастливой дурой, чем несчастной умницей. И то, что она сама теперь к нему в постель залезет, решено было твердо. А там: стерпится — слюбится. Да ей еще завидовать все будут.

Так думалось ей накануне, когда она вместе с Машкой шкерила рыбу. А теперь... Где он ныне Ванька и сестра его догадливая? Куда и каким ветром их занесло? Отвечая на простые вопросы, заданные старухой, Лиля потихоньку успокоилась и даже перестала стесняться своей наготы.

— Ну что же соплячка, повезло тебе! Ни разу даже в мыслях не соврала. Значит будешь жить. А там я посмотрю, на что ты годишься. Тороп! Кончай ее стеречь. Можешь отвязать ее. И найди чем срам ей прикрыть.

Когда Лилю развязали и она оглядела саму себя, то испытала еще одно потрясение: тело, в котором она пребывала, было совсем не ее. Оно принадлежало девчонке лет десяти. А когда по ее просьбе ей дали ковшик с водой, то в нем отразилось незнакомое ей лицо. Вместо голубоглазой блондинки, из воды на нее глядела кареглазая брюнетка с неровно обрезанными волосами и крючковатым носом.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Потрясение, испытанное ей при одном только взгляде на свою новую внешность, было очень велико.

"Мамочка родная! Да что же это со мной такое творится? Чем таким я провинилась перед богом, что он меня так наказал?"

— Ты что, оглохла? Хватит глазеть! Налюбуешься еще! Одевайся быстрей и иди за мной!

Одеваться? Во что? Ей протянули рогожный мешок с наспех прорезанными отверстиями для головы и рук. Одевать его на голое тело пришлось на ходу, ибо Старейшая ждать не собиралась, а оставаться одной среди этих дикарей было страшно. И только когда Лиля прикрыла наготу и вышла из толпы, она смогла оглядеться как следует.

Поселение, из которого они сейчас выходили, больше походило на партизанский лагерь, чем на населенный пункт. Хаотично разбросанные землянки и полуземлянки, с крышами, покрытыми дерном. Вместо улиц — кривые тропки. Со всех сторон лес, не привычный ей пихтовый, а лиственный. Местность сравнительно ровная. И куда подевались сопки?

Смена местности, смена внешности, непонятные люди... Слишком много чудес вокруг. А еще язык. Тот язык, на котором с ней говорили местные жители, ей совершенно незнаком. Она его хорошо понимает и даже говорит на нем совершенно не задумываясь. Но это не ее родной язык. То есть не русский. В школе она учила английский язык. По нему у нее твердая "пятерка", хотя не скажешь, что она им свободно владеет. В медицинском училище она изучала латынь. Тоже на "пятерку", но владеет она ей хуже чем английским. Достаточно конечно чтобы разобраться в выставленном врачом диагнозе, но свободное владение? Вряд ли! Покойная бабушка временами говорила с мамой на идиш, но у самой Лили ничего в голове не отложилось. Кому нужен в наши времена этот самый идиш? Латынь и то ей нужней. А язык здешних жителей? Почему она на нем говорит совершенно свободно?

— Ты мне чужачка скажи такую вещь: кто тебя нашему языку учил? — будто прочтя ее мысли спросила вдруг бабка.

— Не знаю. Он сам внутри меня поселился, — растеряно ответила Лиля.

— Поселился значит? А что еще внутри тебя поселилось?

А действительно, чем еще ее "наградили'" неведомые затейники? На немедленном ответе Старейшая не настаивала и дальше Лиля шла молча, ища ответ на заданный вопрос. Правда. Долго думать не пришлось. Путь к жилью Старейшей оказался короток и занял не более десяти минут.

"Вот это номер!"

Было с чего удивляться. Если дома обитателей поселка тянули на жилища партизан, то бабкино жилище являло собой достойный во всех отношениях образец деревянного зодчества. Такое жилище никак не могло принадлежать человеку, стесненному в средствах. Наибольшее удивление вызывали стены из кругляка. Увиденный Лилей лес имел те же самые породы деревьев, что можно было встретить в Средней полосе России. Если конечно говорить о материке. Но те бревна, из которых был сложен дом, доставлены сюда были издалека. А где еще могли расти такие деревья, чья древесина была черной как антрацит? И имела тот же самый блеск. Помимо черной древесины, в дело пошла доска имевшая цвет мамонтовой кости. Из нее как раз были сделаны охлупень, стамик, огниво, причелины, ставни и дверные полотна. Сочетание черного и белого цветов не давало выглядеть внушительному строению мрачным. Скорее жто подчеркивало некоторую строгость. Следовало ожидать, что в трех этажах этого дома живет не одна приведшая сюда бабка. Завороженная видом дома, Лиля не стала вертеть головой по сторонам. А глянуть было на что. Тропа, ведущая к дому, проходила мимо вкопанных в землю двух столбов, соединенных между собой перекладиной и украшен был сей деревянный порьал черепом весьма крупного ящера. Слева и справа от портала, через каждые пять шагов взрослого человека располагались вкопанные в землю столбы с заостренной верхушкой. И каждый столб был 'украшен' прикрепленным к нему скелетом человека.

Стоило им пройти портал, как двери дома распахнулись и встречать хозяйку выбежало десяток слуг.

— Вега! — обратилась бабка к рослой дородной женщине лет тридцати пяти, — эту соплячку нужно отмыть, прилично одеть и указать ей то место, где она будет спать. Но сперва ее накорми чем полегче. Не досыта.

Названная Вегой, молча кивнула головой и сделала Лиле приглашающий жест.

— Погоди, я ее забыла об имени спросить, — спохватилась Старейшая, — как тебя зовут?

А дальше произошло то, что Лиля никак не ожидала. Называя свое имя, она его исказила. Пытаясь поправиться, она назвала его второй раз. Тщетно! Она и второй раз не сумела его произнести правильно. Уже понимая, что тоже самое будет и в третий раз, она все-равно повторила попытку. Как и следовало ожидать, все было тщетно. Язык упрямо произносил имя, равно проклятое как евреями, так и христианами.

— Лилит? — удивленно спросила Старейшая, пристально глядя на готовую расплакаться "гостью", — кто же тебя осмелился назвать именем Запретной Богини?

Конец фразы вызвал такой ужас, что Лилька пожалуй впервые в жизни начала креститься и искренне читать молитву о одолении... Каком одолении? Она и сама не смогла бы ответить на этот вопрос. Просто пришло понимание того, что она вляпалась во что-то ужасное. Такое ужасное, что только заступничество неких высших сил способно ее уберечь от ужасной смерти.

— А ну кончай колдовать соплячка! Кому сказала? — старуха резко вытянула руку в сторону напуганной девчонки и в развернутой ладони начал формироваться огненный шарик — Стоять! Не шевелиться! Ничего не говорить!

Поняв, что при малейшем ослушании она будет уничтожена на месте, Лиля затихла и опустила руки.

— Вега! Связать ее, заткнуть рот! Посадить в яму! И следить за ней в оба глаза!

Выдержка из протокола обмена информацией:

"19:87:42. Стационар 7902/6363 стационару 5601/1488. Матрица сознания утилизованного объекта 7-342-19, внедрена в квазибиологический имитатор тела аборигена женского пола. Инициирован процесс развития согласно заложенной в тканях имитатора программе. Проведено дальнейшее обучение объекта трем необходимым для внедрения в местный социум языкам. По окончании подготовки к внедрению, объект доставлен на поверхность планеты в одноразовой защитной оболочке десантной капсулы".

4.Прибытие-2

А у Марии все было иначе. Она очнулась от жуткого холода. Дождавшись, когда рассеется пелена перед глазами, она попробовала встать. Получилось не сразу, ибо оказывается она лежала на каком-то скользком и холодном обломке "скорлупы". Со второй попытки удалось встать и переместиться на теплую, плотно утоптанную землю. Огляделась. Увиденное ее совсем не порадовало. Она стояла посреди улицы, усеянной обломками странной "скорлупы". С трех сторон ее окружали глинобитные стены одно— и двухэтажных домов с плоскими крышами. Дома стояли впритык друг к другу и не имели окон. Зато калитки и ворота в них имелись. Сверху безжалостно жарило солнце, а в раскаленном воздухе был разлит ядреная смесь запахов помойки. Прежде чем идти на выход из тупика, Маша оглядела себя и слегка приуныла. Она была сейчас абсолютно голой. Показываться на людях в таком виде? Страшно и стыдно. Стучаться в двери и просить о помощи? А ей точно помогут? А может усугубят? Кстати, а это случайно не сон? Несколько раз ущипнув себя, она поняла, что сном тут и не пахнет. Зато неприятности наверняка будут. Внимательно осмотрев себя, поняла что каким то образом оказалась в теле девчонки десятилетнего возраста. Непонятно каким образом отросшие волосы закрывали ей спину до самой задницы. Хорошие такие волосы, длинные, густые и блестящие. Вот только зачем вместо русых их сделали рыжими?

"Убила бы этого затейника! Как есть убила. Голыми руками. И это еще непонятно, какое лицо мне досталось. Не дай бог уродское!"

Пока она оценивала себя и ту ситуацию, в которой внезапно оказалась, вдалеке послышался топот множества ног и отчаянный женский крик: 'Помогите!'

Благодаря тому, что улица была кривой, увидеть бегущих и кричащих пока не получалось. А топот приближался.

— Люди! Помогите кто-нибудь! Убивают! — продолжала кричать задыхающаяся от отчаянного бега женщина.

— Апама! Стучи в двери! Я их задержу!

— Бей щенка! Бабы далеко не убегут!

Услышанное ни храбрости, ни решимости ей не добавляло. Крики были уже близко, к ним только добавился шум борьбы. И пока Маша пребывала в ступоре, из-за поворота прямо на нее выскочила солидных лет женщина, одетая примерно так, как и должна была быть одета уроженка Среднего Востока: длинное платье, шаровары и в платке. Выбиваясь из сил, она бежала прямо на Машу и тянула за собой девчонку лет пяти. Вслед за ней, из-за поворота выскочила парочка здоровенных бородатых мужиков одетых в просторные шаровары, безрукавки на голое тело, а головы их были покрыты островерхими войлочными шапками. Оба размахивали внушительного вида ножами.

Долго торчать столбом не годилось. Бежать же из тупика было некуда. Уверенности в том, что добрые люди откроют ей дверь, как и то, что убийцы оставят живой случайную свидетельницу, не было совсем. И тогда Маша выдала такое! Привычка крыть матом в минуты опасности все, что ее в данный момент окружает, сработала помимо ее воли. Отборнейшая ругань, под каждым словом которой с удовольствием подписался бы и Петр Первый, заполнила слух всякого, кто мог ее в этот момент слышать:

— Мать твою ети раз по девяти

бабку в спину, деда в плешь,

а тебе, бляжьему сыну,

сунуть в задницу дубину

и потихоньку вынимать,

чтобы мог ты понимать,

как шпандорят твою мать...

Странно звучали русские слова посреди незнакомого города и в чужой стране. Эффект был поразительный: оба свирепых мужика как на стенку наткнулись. Стояли как вкопанные и руки их были опущены, а лица выражали тупое недоумение. Тетка же с девкой, бочком-бочком, прижимаясь к дувалу, потихоньку начали проходить мимо нее.

Выросшая в портовом городе, да еще в семье моряка, Маша давно уже не смущалась при звуках матерной речи. А уж после того, как в десять лет сумела матом напугать косолапого, вообще возлюбила его. Да не просто возлюбила, а стала его чтить как надежнейшее из средств, способное выручить человека в трудную минуту. Сколько раз ее мать хлестала за это по губам! И все равно она с привычкой к ругани не расставалась. Вот и сейчас, увидев, что первый вариант малого загиба подействовал на молодчиков как на того медведя, она приободрилась и решила закрепить достигнутый успех с помощью второго варианта малого загиба. И в этот момент, к бандитам прибыло подкрепление. Из за поворота выскочило еще трое мордоворотов вооруженных ножами и дубинами. Страх перед ужасной расправой, заставил ее пустить в ход "тяжелую артиллерию" — четвертый вариант большого загиба.

Глумливые слова заставили остановиться и замереть и этих оглоедов. Страх и растерянность украсили их мерзкие рожи. Чего они испугались, Маша не понимала, но раз боятся, значит пугать нужно их и дальше. Отчаяние сменилось торжеством и речь ее стала одновременно гладкой и грозной. Не уставая выкрикивать длинное проклятие, она сделала первый шаг навстречу опасности. Эффект превзошел все ожидания. В ответ на ругань, бандиты дружно издали неприличные звуки а мотни их шаровар внезапно напитались влагой. Чуть позже с их стороны донесся преотвратный запах — нападавших внезапно поразила "медвежья болезнь". Делая шаг за шагом в их сторону, Маша смотрела в их бледные лица и огромные, размером с семикопеечную монету зрачки. Чтение загиба подходило к концу, но ведь у нее в запасе много чего еще имелось. И тут банда очнулась и бросая все, что держала в своих руках, с истошными воплями кинулась бежать прочь

— Спасайтесь! Бегите все отсюда! Рушийская ведьма явилась по наши души! — громкие вопли бегущих прочь разбойников утихли не скоро.

Ну слава богу, что все обошлось именно так. Непонятно правда, почему простой русский мат, пусть даже и складно произнесенный, так напугал здоровенных мужиков? Ладно! С непонятным будем разбираться по мере решения более важных проблем. А первая проблема: чем прикрыть наготу? В отличии от Лили, Мария нисколько не комплексовала по этому поводу. Нет нарочно она голыми телесами своими никогда не хвасталась. Просто однажды она пришла к выводу, что смущение — признак слабости. А раз так, то зачем давать врагам шанс? Маманя ее наверное упала в обморок, если бы хоть раз услышала то, что дочка говорит своим приятельницам. Например такие непотребные вещи: