Зеркальность

Чудовище тяфкнуло коротким смешком:

— Который из? Они все похожи. Не сумев достигнуть покоя наяву, они прибегли к более простому способу. А не смогли они только потому, что на самом деле не решили свои насущные проблемы или не отринули их как неважные. И проблемы, разогнанные по темным углам, как грязные носки, — "Сфинкс" нарочно сделал паузу, глядя на Виктора, и тот рассмеялся, а непонятную фразу, поднявшись с вытянутых передних лап, договорила вторая голова: — никуда не деваются. Они все равно остаются с ними. В них. Для меня эти беглецы одинаковы и снаружи, и по сути.

Я увидела, что скалы — это отполированные до зеркального состояния камни в несколько километров высотой, и в каждом из них отражалась огромная фигура Алика, сидящего в позе лотоса посреди круглого темно-зеленого листа, который свободно лежал на неподвижной поверхности горного озера. Их, этих отражений, были сотни. Для меня они тоже оказались одинаковыми. Неужели в шаге от цели придется отступить только потому, что хитрый собакоголовый подсунет нам толпы двойников моего бывшего парня?

Обе морды оборотились на меня:

— Я всего лишь охранник, гостья. Мне нет надобности что-то подстраивать или кого-то обманывать. Тем более что люди всегда с удовольствием обманывают себя сами. Ты видишь только то, чем был этот человек для тебя в твоем мире.

Виктор молчал. Вся его поза говорила: "Мне жаль". Кажется, он уже не очень верил в благоприятный исход нашей кампании.

— Если ты угадаешь того, за кем пришла, и он пожелает уйти с тобой, я не смогу воспрепятствовать его выбору, как не смог прогнать, когда он явился сюда, — правая морда ощерилась в улыбке Чеширского кота, левая поиграла надбровьями. — Ни ему, ни тебе не придется сражаться. Ни этому, ни тому мирам нет до вас дела. Все проблемы, которые вы нажили, принадлежат вам и только вам.

— Кира, — шепнул Виктор, — страж секретов никогда не лжет. Ваше дело — угадать Алика и вывести его к Кузнецкому Рву. Остальное — дело техники. Главное, не оглядывайтесь, когда выберете. Здесь не место сомнениям.

Ну задачка! Из сотен Аликов выбрать одного, моего. Прямо как в какой-то детской сказке. А может, в мультфильме? Не помню. Неужели это все всерьез?

— Настолько, насколько реальность вообще может быть серьезной, — показывая, что также прекрасно знаком с ходом моих умозаключений, кивнул обеими головами "Сфинкс".

— Разбейте для начала его нирвану, иначе он вас не услышит! — снова подсказал Виктор.

— Как?

— Ну, вам виднее. Вы же умели вывести его из себя в реале? Почему для вас это является трудностью здесь?

Откуда он все знает? Я поежилась от неприятного ощущения, пробежавшего в позвоночнике. Надо вспомнить, как и о чем мы поругались в последний раз.

— Черт, — смущенно пробормотал проводник и усмехнулся. — В этих ситуациях я всегда чувствую себя иродом, призванным вырвать игрушку из рук ребенка... Да и вам нелегко, Кира, но придется применить электрошок: кардиограмма пациента вызывает опасения. Давайте!

— Алик! — заорала я. — Алик, тебе ни до чего нет дела! Если ты будешь такой же размазней, как сейчас, то останешься полным неудачником! Посмотри на своего приятеля, на Димку! А он же твой ровесник. И у него своя квартира, машина, жена, дети, дом — полная чаша! И посмотри на себя! Ты же ничтожество и не желаешь меняться!

Одно из отражений вздрогнуло. Остальные слушали с тем же невозмутимым видом, для них мои вопли были не страшнее шума горного обвала, который случился за много километров отсюда. Но тихая восточная музыка перестала звучать лишь для одного.

— Это он! — я ткнула пальцем в Алика.

Скала раскололась пополам. Виктор толкнул меня в спину: "Бегите! И не оглядывайтесь!". Я побежала. Это было головокружительно, будто та я, которая стояла сейчас возле Кузнецкого Рва, притягивала меня к себе на ниточке, как воздушный шарик. Мчаться-лететь было легко, словно в хорошем сне. Правда, я не была уверена, догоняет ли меня обиженный Алик, но все равно не оглядывалась. Виктор — профессионал, он был здесь не раз, он на короткой ноге с собакоголовым, он умеет сопротивляться очарованию зоны зазеркалья. Но меня чуть-чуть смущало то, что о Викторе я думаю больше, чем об Алике, и куда положительнее...

— Фига се вы его третировали! — догнав меня, "втянувшуюся" в ту, что стояла у зеркала, проговорил Виктор, "втянувшийся" в себя. — Я бы тоже куда-нибудь срулил...

Разубеждать его не было времени. Передо мной в обороняющейся позе стоял Алик — приподнятые напряженные плечи, жалкая согбенная осанка, взгляд виноватого, который пытается всем показать, будто бы он ни в чем не виноват и вообще чертовски уверен в себе. Жертва! Как я могла его любить (или даже вообразить, что люблю)? И почему мне всегда достаются такие уроды — то в одном проявлении, то в другом?!

— Что тебе нужно? — с вызовом крикнул он, вроде и наезжая, но делая шаг назад.

Я взглянула на Виктора, но тот молчал, давая понять, что отныне все только в моих руках.

— Алик, прости меня, дуру, пойдем домой! — выпалила я скороговоркой, не особенно веря своим словам.

— Зачем мне это? Что там делать? — последовал враждебный ответ.

— Я больше не буду доставать тебя упреками, Алик! — твердила я.

— А меня твои упреки и не трогали, — он встал в позу Наполеона, однако и эта поза в его исполнении выглядела не величественной, а защищающейся, нервозной. — Мне и самому не нравилось, как я там жил. А здесь я добился того, что мне нужно. Хочешь, пойдем со мной.

— Да ничего ты тут не добился. Ты просто получил на халяву!

— Правильно, так и должно быть, — согласился Алик; веснушки на его носу начали белеть, а сам нос — краснеть от злости и возмущения. — А, да тебе этого все равно не понять. Тебе лишь бы тряпки и бабло!

— Нет, неправда, я хочу, чтобы меня любили! И всё, это главное!

— Чтобы тебя любили, люби сама, — отрезал он и повернулся уходить. — Если хочешь — пошли со мной на Тибет. Там не надо всех этих сложностей.

— Алик, милый, но как ты не понимаешь? — я бросилась на ним, схватила за руку, остановила, развернула, безвольного, к себе лицом. — Это неправильно. Да, ты начитался, что это должно даваться легко. Но ведь не так, а по-другому легко! — тут мысли полились в мою голову, точно в ней пробился родник — даже слова были не совсем моими, мне долго пришлось бы подбирать их, а здесь прямо озарило: — Ведь было так, что ты получаешь что-то во сне, что-то важное, дорогое. Ты счастлив, ты не подозреваешь, что это обман. Когда ты просыпаешься, то долго хлопаешь рукой по одеялу в надежде снова нащупать этот предмет, ведь только что, несколько мгновений назад, ты держал его и даже еще помнишь форму, тяжесть, качество... Было?

— Не помню...

Но я выиграла его замешательство. Он задумался, вспоминая о том, что творилось с ним когда-то в реале.

— Точь-в-точь так же и теперь: ты получил желаемое, но оно не настоящее. Тебе просто нужно очнуться.

— Так зачем? — удивился Алик, переводя взгляд с меня на моего проводника. — Даже если это и сон, как в "Матрице", то чем он плох?

— Тем, что это суррогат! Что лучше — настоящий домашний борщ или борщ "Домашний" из пакетиков?

— Кира, что ты привязалась ко мне с этой ерундой? Я ведь уже сказал тебе, что не хочу отсюда уходить! Ты требовала тогда от меня серьезного мужского поступка? Ну так получи и отстань от меня. Если ты сейчас не пойдешь со мной, то можешь проваливать: ты мне не нужна. Я не люблю тебя, живущую там, и никогда не любил.

Слова бывшего парня ожгли меня хуже удара плетью. Он попал в самое больное место, все мое тело обмякло и перестало слушаться. Однажды на уроке физкультуры в школе меня случайно ударили в солнечное сплетение. Нынешние ощущения — ни говорить, ни дышать, ни двинуться — совпадали, как зеркальное отражение, с теми, до сего момента забытыми...

А потом откуда-то из центра груди, где пылал раскаленный ком, вырвалась ярость и заполнила собой мою голову. Сказать, что мне хотелось стереть этого дебила в порошок, — это не сказать ничего. И земля под ногами задрожала, а померкший сказочный замок закачался, роняя башенки и балконы. Откуда ни возьмись налетел ураган, засверкали молнии. Я стояла, чувствуя, как хлещут меня по щекам мои собственные волосы, и уже воображала самую страшную смерть, к которой я его сейчас приговорю.

— Кира! — мягкая лайковая перчатка стиснула мое запястье. — Опомнитесь! Вы сейчас сделаете непоправимое: по-настоящему убьете человека!

Идея осенила меня. Я в последний раз взглянула на сбитого с ног и смертельно напуганного Алика, развернулась и с криком: "Что ж, если я не нужна никому, даже ему, то сейчас брошусь под первую же машину!" — выскочила наружу. Словно тонкая пленка разорвалась на лице, когда я преодолевала границу зазеркалья и реальности.

Алик догнал меня только у Викторова автомобиля. Он как зверь набросился на меня сзади, сшиб с ног и повалил на скользкую глинистую землю. Я успела увидеть, как следом за нами из миража вышагнул проводник и, снимая шлем с очками, вальяжной походкой направился в нашу сторону.

— Ты что, дура? — орал Алик, тряся меня за плечи, и я больно билась затылком обо что-то твердое. — Думаешь, виной меня привяжешь, как болонку на поводок? Хрен тебе!

— Алик! Алик! Я не...

Он бросил меня, вскочил на ноги, ткнул пальцем в сторону подоспевшего Виктора:

— Слышишь, ты, раз ты теперь с ней, смотри, она шиза полная! Что угодно может выкинуть! А ты об этой "прекрасной реальности" говорила мне там, да? — Алик поднял ладонь, демонстрируя, как падает в нее ледяной серый дождь. — Об этой? — он пнул в сторону раздавленную полиэтиленовую бутылку и еще какой-то догнивающий хлам. — Или, может, сейчас сюда подъедет моя дорогая мамуля рассказать мне, какая она несчастная и какого дубину вырастила на свою голову? Да, я дубина, отлично! Тогда какого дьявола ты полезла за мной туда, где мне нашлось место и где мне хорошо? Завидно стало? И последнее захотелось отобрать?

Я заметила тревожный взгляд Виктора, брошенный в сторону Зеркала, которое все никак не хотело исчезать. Ведь ходило в народе, верящем в существование этой штуковины, поверье, что Зеркало появляется только перед тем, кто хочет туда уйти, или перед "особенным". Теперь миссия "особенного" в зазеркалье была окончена, а студенистая пленка продолжала мерцать над Кузнецким Рвом.

— Я могу его стукнуть... — будничным, бесцветным тоном тихо сообщил мне Виктор. — Хотите? Когда он очухается, то, возможно, заговорит по-другому?

Внимание Алика тут же переключилось на проводника. Из-за своей тирады он не слышал его слов, но понял, что между нами существует какая-то договоренность:

— А ты кто все-таки такой, эй? — в отчаянии Алик стал бесконечно развязен и самоубийственно нагл, не принимая во внимание, что широкоплечий статный Виктор и правда способен положить его, хлюпика, с одного замаха.

— Я Шаман.

— Кто?! — скорчил презрительную мину Алик, теперь готовый оскорблять всех вокруг.

— Я проводник, — чуть погромче повторил Виктор.

— А, ты из тех, кто обдирает, как липку, таких же дур, как эта? — мой бывший, отныне уже совсем и безвозвратно бывший, парень мотнул головой в мою сторону. — Слышали о таких! Сволочи вы все! Пусть ваш долбанный мир катится ко всем чертям! Привет ему!

Алик повернулся. Виктор шагнул было вслед, чтобы осуществить свои намерения, но что-то нашло на меня. Наверное, так и должно быть, как хочет беглец. Жаль, что мы потеряли столько времени и сил, а Виктору, наверное, было еще и очень обидно в профессиональном смысле. Но часы, проведенные в зазеркалье, научили меня чему-то, в чем я еще не очень разобралась. Одно я знала четко: Алик должен уйти обратно. Как бы там ни было, если ему лучше в состоянии фальшивой нирваны, то он имеет право ее заполучить. Да, я не стала кривить душой, врать, признаваться ему в любви, которой уже не было. Рано или поздно любой обман вылезет наружу. Я не смогла бы с этим жить, а итог был бы таким же — бегство Алика в зазеркалье.

— Бог ли я? — не ожидая ответа, спросила я проводника, глядя в спину убегающему Алику. — Так и не мне распоряжаться чьей-то судьбой... Ведь мы сделали все, что могли?

— Еще вы могли солгать ему.

— Но я ведь только что... — я запнулась: куда подевалась его телепатия? — Я только что об этом думала, а вы читаете мои мысли...

Виктор усмехнулся и нажатием свистнувшего брелока открыл свой "Вольво":

— Только в мире зазеркалья. Это всегда мое единственное желание там, за Зеркалом.

Мы ехали молча. Я думала о том, как заберусь под душ и вымою из волос глину и грязь, как напьюсь чая с коньяком и упаду спать. Наверное, это удовольствие не сравнится ни с каким искусственно-зазеркальным. И, кроме того, внутри поселилась тоскливая пустота, но не такая, когда хочется пойти и удавиться или утопиться. Была в ней какая-то надежда на заполнение. Да уж, мне предстоит о многом подумать в ближайшее время...

— Виктор, сколько я вам должна за эту услугу?

— Ничего. Результат был отрицательным, верно? — он подмигнул, останавливая "Вольво" у моего подъезда.

— Нет уж, это слишком. Я не хочу мучиться угрызениями совести, это ж не погулять сходить... Сколько я вам должна?

— А вы уверены? Ладно. Тогда вы мне должны одиннадцатизначное число, мне даже и говорить о нем страшно... — Виктор стянул перчатки и положил локоть на руль. В темных его глазах прыгали смешинки.

— Какое-какое?! — нет, ну я поняла, что он шутит, но что в этой странной шутке остроумного?

— Например, такое: "8-903-924...". Рискнете назвать свое? — не сводя с меня испытующе-веселого взгляда, он вытащил из кармана джинсов мобильный телефон в готовности пополнить список своих контактов.

Отсмеявшись, я продиктовала Виктору номер, а потом мы расстались. Правда, мне было немного неловко за ту мысль, будто на моем пути всегда встречаются одни мужики-уроды. Но мало ли что может прийти в голову там, за Зеркалом?

* * *

Что-то неясное мелькнуло в большом зеркале прихожей, когда щелкнул замок на двери.

Сжимая в зубах почти скуренную сигарету, Виктор вошел домой, разулся и небрежно бросил на верхнюю полку вешалки лайковые лиловые перчатки. И если даже в подъезде он еще бодрился, то здесь, в собственной квартире, скрывать усталость ему было не от кого. По крайней мере, так он предполагал.

На старом пианино метроном совершал последние, уже едва различимые, качания блестящим шариком. Как старинный японский болванчик в темно-багровых будуарах развратных француженок-аристократок, он приветствовал очередного посетителя.

Виктор нашел в холодильнике уцелевшую банку пива, звонко отщелкнул жестяную загогулину и, развалившись в кресле, с несказанным удовольствием сделал несколько глотков. Но долго наслаждаться не получилось: у зеркала в прихожей кто-то учинил громкую возню. Хозяин грустно покачал головой и вышел в коридор.

— Так я и думал, — прокомментировал Виктор, наблюдая, как из зазеркалья, вертя в пальцах трость, увенчанную круглым блестящим набалдашником, выбирается наружу господин, одетый по моде XIX века: в черном цилиндре, в сюртуке, брюках со штрипками. Именно тростью и проложил себе дорогу визитер.