Детство Вадима Ляховицкого

Маг вышел, дворецкий попытался было заглянуть в дверь, но король отослал его движением руки. Дворецкий попытался сказать: "Ее величество..." — но тут уже жест стал весьма решительным. Король подошел к своему столику, открыл ящик, нажал потайную кнопку, взял из секретного отделения камушек и начал смотреть сквозь него. Узоры плавно переходили один в другой, и вдруг король удовлетворенно хмыкнул и положил камень обратно. Он сел на кровать и громко сказал:

— Пригласите ее величество!

Королева чуть не вбежала. За ней пытались войти ее свитские дамы, но она вдруг грубо сказала, чего с ней не водилось даже с простонародьем:

— Отстаньте, мерзавки!

Король обнял ее, усадил рядом с собой.

— Муж мой и повелитель, сыновьям нашим грозит опасность!

— Я уже знаю многое. Ты видела сон, потом помолилась и поворожила...

— И это уже рассказали! Правда, мерзавки! — вспыхнула королева.

— Может, и такие, но не надобно им было рассказывать мне то, что я и сам узнал. Не ты одна в беспокойстве. Уже многое делается, а нам надо быть настороже, но не показывать этого никому и глядеть в оба. Если не мы распознаем опасность, то она будет страшной, а если мы сами увидим, то, наоборот, вечером еще один пир будет.

И вот начался пир в честь королевича. Королевская семья в полном составе обходила столы, начиная с высших. Правда, стол, где сидели маленькие солдаты королевича и их родители, обошли сразу же после стола знаменных рыцарей, до столов мелкой шляхты. Родители обрадовались, почувствовав, что забавы королевича могут быть для них прямым путем к дворянству. Ради этого можно стерпеть постоянные синяки и ссадины ребятишек. Более того, подойдя к Никите Кожемякину, который сломал ногу, падая с дерева, где сидел в засаде с луком, и все еще сидел в лубке, король торжественно пожаловал Кожемякиным герб и хуторок. Цеховой старшина был рад, но тем не менее бил челом государю и сказал:

— Наш род издревле один из главных на гродском вече, мы не раз гильдию кожевников возглавляли, в Сейме послами от Гнезно сидели, а нынче мелкопоместными станем?

— Ну и пройдохи мои горожане! Палец сунешь — всю руку оттяпают! Даю тебе специальную привилею, что твоему роду не позорно кожевенным ремеслом заниматься. А налогов будешь платить вдвое меньше других, поскольку брать с тебя столько же, сколько с обычных граждан, твое новое достоинство не позволяет, а не брать, как с обычного шляхтича, тоже нельзя: ты же кормиться будешь не поместьем, а ремеслом. И поставлять в ополчение будешь не конницу, а пехоту, но не дрянь какую-нибудь, а добрых молодцев, не хуже русских! Эй вы, судейские, чтобы завтра именной указ был готов!

Сказал все это добрый король, а про себя подумал: "А ведь хватило бы Кожемякиным богатства, дабы к своему хуторку доброе имение прикупить! Но не хотят с городом и с цехом своим расставаться!"

Позже эта привилея стала началом цеховой шляхты.

И вот вошли король с семьей в хлев, где сидели беднота, странствующие монахи и другие наименее почтенные гости. Вадим вдруг повернулся к одному из столов и пристально посмотрел на странствующего мага. Король тоже глянул на него, королева потихоньку подала знак своим приближенным, и вдруг король наклонил голову:

— Приветствую тебя, почтенный высокоученый Омар! Значит, срок уже настал?

— Будь здоров, пан король! Будьте здоровы, пышная королева и великолепный принц! О прочем поговорим потом.

Королева подала другой знак. Ее сенные девушки побежали в кладовую за достойными наставника одеждами, а стражники с поклоном пригласили его пройти в баню, смыть дорожную грязь (да это и было частью обряда приема нехристианских почетных гостей: первым делом они должны были сходить в баню, где их обмывали освященной водой, дабы смыть дурные помыслы, ежели, паче чаяния, они есть у гостя.)

После почетного обеда королевич вышел вместе с братьями, отцом и избранными придворными потешиться ратной забавой. Сначала сражались рыцари, и сам отец вместе с наследником, и воевода краковский Стефан, и воевода поморский Христофор (Хрупп по-северному.) Преломив достаточно копий, они выпили некрепкого меда и стали смотреть, как стражаются паны-отроки, еще в рыцари не посвященные, во главе со средним королевичем Рюриком. Затем пришла очередь детей из числа товарищей Вадима и других панских и боярских сыновей. Самому имениннику нельзя было по обычаю участвовать в игрищах, он лишь награждал победителей.

Затем на поле вышли кулачные и рукопашные бойцы разных возрастов. В азарте боя они не чувствовали холодного пронизывающего ветра и мокрого снега, сбрасывая с себя даже рубахи. Но в тот день это не значило битву без правил: пролитие крови на именинах считалось дурным признаком. Принц роздал победителям золотые монеты, а побежденным — кафтаны и сапоги.

Наконец, ветер утих, выглянуло солнце, стало теплеть, и под величальную песню королевская семья удалилась во внутренние покои.

Через час все семейство и приближенные собрались в столовой зале. Сразу после того, как выпили за именинника, за царственных родителей и братьев его, за его достопочтенных дядьев и теток, король предложил поднять кубки за наставника в светских науках Омара, почтенного члена Совета Белогорья, мага одного из благороднейших родов, высокоученого, достойнейшего, мудрейшего. Омар поднялся, потупив глаза, сказал, что он, ничтожнейший, невежественный, низкородный, ленивый, недостоин даже смотреть в лицо великолепнейшего, победоноснейшего и мудрейшего из государей, а тем более учить его блистающего драгоценнейшими талантами сына. Государь ответствовал:

— Мы наслышаны о Ваших познаниях, благороднейший из магов, не только в магических искусствах, кои, вообще-то говоря, изучать христианину не подобает, но, к несчастью, приходится с опаской и с умеренностью. Мы знаем о том, что Вы были советником нескольких государей и сведущи в науке управления. Мы знаем о том, как Вы сведущи в геометрии и науках численных, в музыке и звездознании. Знаем мы, что по труднейшим делам Совет Белогорья всегда запрашивает Ваше мнение, даже если Вы в отлучке. Не отказывайтесь же от нашего приглашения, ибо все науки, известные Вам, пригодятся королевичу в управлении уделом своим.

— Нет, государь! Не могу я принять похвалы Ваши, поскольку в науках еллинских я — всего лишь скромный ученик мудрецов александрийских и не знаю и десятой доли того, что им ведомо. Да и советы мои были невежественны, грубы и не давали ничего государям, кормившим меня. В Совете государства нашего занимаю я одно из последних мест, и лишь по доброте своей мудрейшие запрашивают изредка мое ничтожное мнение, а обычно не смею я ничего другого, как, по велению слабого разума своего, присоединиться к речам одного из достойнейших. Поищите лучшего наставника сыну Вашему, молва о дарованиях которого облетела весь мир.

— Достопочтенный маг! Ведомо нам, что хан Дербентский до тех пор благоденствовал, покуда Вы у него советником были, а как только наветам поверил и изгнал Вас, торки ханство его порушили и самого его в темницу заточили. Ведомо нам, что, когда фряги решили остров Ругу брать, где ваши союзники и наши братья-словене, к несчастью, до сих пор жрут Чернобогу и Белобогу в невежестве своем, Вас направили к королю фряжскому, дабы войну отвратить, и Вы остановили поход, даже дани не посулив больше той, что ружичане давно уже дают фрягам. Ведомы нам и многие другие славные дела Ваши, так что не отвергайте моего ничтожного, недостойного Вашей мудрости сына!

— Великий государь! Вынужден согласиться я на Ваше приглашение, но лишь поелику не вижу никого из достойнейших меня, кто смог бы ныне надолго оторваться от дел или дум своих и заняться с сыном Вашим. А вознаграждение мне определите, по ничтожеству моему, то, кое сами соблаговолите дать.

Тут король понял, что дорого обойдутся ему услуги Омара. Да и осадок на душе у него остался: ведь маг сам в приватной беседе возжелал быть наставником сына, а ныне представил дело так, что его пришлось по всей форме три раза просить. Но лучшего учителя, как и сказал маг, найти было невозможно, да и советами Омара воспользоваться для укрепления благосостояния королевства и при переговорах с соседями отнюдь не было лишним. Тем более, что род Омара издавна, как знал король, принадлежал к числу оглашенных, кои ходили в церковь святую, но символа веры не произносили, не делали того, что противно Богу, но принимали Святое крещение лишь перед смертью, поскольку после крещения заниматься многими видами магии — непростительный грех, а без него — грех простительный, смываемый благочестивой жизнью и Святым крещением.

Так что с чистой совестью все приглашенные вознесли благодарственную молитву Господу, и, увидев крестящегося Омара, наставник Варсонофий подобрел. Зато Кисек помрачнел. Король заметил это и подумал:

— Ох уж мне волхвовская спесь и зависть! Ни один волхв не может выдержать, что его сотоварища рядом с ним чтут больше его самого! Два мага на одном подворье — как два паука в банке!

* * *

На следующее утро, после завтрака, Омар взял за руку королевича и обратился к отцу:

— Нужно мне испытать, насколько он созрел для наук. Отпусти его со мною на один день!

Варсонофий хотел было что-то сказать о клятве, которую надобно взять с мага, дабы тот ничего кощунственного не содеял с царевичем, а мать-королева вообще слова не успела вымолвить от неожиданности, как отец склонил голову и сказал:

— Завтра вечером жду вас за ужином.

Омар низко поклонился и вышел. Внизу его ждал возок с тройкой прекрасных лошадей: видно, вчера слуги Омара уже были где-то поблизости.

Королева гневно заявила мужу:

— Что ты позволил этому нехристю? Даже и не спросил его, что он намерен делать!

— Надо, чтобы в своем княжестве сын наш был всем вооружен. Мало будет у него воинов, золота да людишек, зато много войн и забот. Места там благодатные, торговля богатая, да тех, кто на них зарится, тоже много. Торкские беи да ханчики всегда пограбить соседа готовы, с моря будут венды, еллины да влахи лезть, с гор — касоги, готы да черкесы. От них одним оружием не отобьешься, золотом не откупишься.

* * *

Возок с гербом Белогорья выехал за ворота дворца, затем за городские ворота, углубился в лес. Омар внимательно смотрел в глаза королевича, ожидая чего-то, а затем сказал:

— Принц, рад я, что в душу твою нелегко проникнуть чужому, пока ты сам его не пустишь. А сейчас прошу я тебя надеть эту шапочку. Она покажет тебе красивые сны, и ты не увидишь того, чего пока что знать не следует. Если же не желаешь посмотреть тайны искуства волхвов, то возвратимся домой.

Принц с легкостью одел шапочку, глаза его закрылись и он задремал. Коляска свернула на неприметную тропку, и через пару часов несколько волхвов встретили их во дворе тайного храма и внесли принца внутрь. Они накрыли стол, после чего Омар снял шапочку.

Вадим открыл глаза, видно было, что прекрасные сны еще не отпустили его. Он увидел себя в келье, где было четыре волхва. Омар занимал второе место. На главном сидел низкорослый седой маг с печальными глазами.

— Благословляю тебя, королевич! Много добра сделал нам твой род, и, надеюсь, еще больше сделает в будущем! А сейчас приступим к трапезе!

Принц хотел было помолиться перед едой, затем глянул на Омара, тот понял его желание и сам стал говорить слова христианской молитвы. Принц тоже перекрестился и помолился, а настоятель сказал:

— Не посвящено место сие Злу, а служит оно для борьбы с ним. Издревле получали помощь здесь древляне и христиане.

Все кушанья были простыми и постными, но масло было необычного вкуса, принц никогда такого не пробовал.

— Масло это из священных наших рощ, на островах Мелуххи, там, где солнце ходит прямо, — сказал Омар. Царевич еще раз подивился его проницательности.

После обеда они прошли в келью, Омар открыл небольшой алтарь, бросил в лампаду щепотку благовоний и стал молиться. Затем он застыл на несколько минут и сказал:

— Младой Вадим, готовься в путь!

Он взял Вадима за руку и начал медленно говорить непонятные певучие слова. Вадим начал повторять их:

Gwiallin Qwiy das Thaller Ghog,

Gwiallin Triss can Rhassus.

Ansissin Diy carassa Bhog,

Ter dossen Gray ban Assus.

Первое четверостишие запечатлелось в памяти Вадима, а остальные увлекли его за собой, и вдруг увидел он под собою голубой шар с красивыми белыми спиралями и полосами (Земля и облака, пришло воспоминание из далеких времен.) Как только он вглядывался в одно из мест на этом шаре, оно начинало приближаться. И вдруг его рука ощутила настоятельное пожатие. Голос Омара прошептал:

— Сейчас мы будем в святом Иерусалиме!

И вот они на базарной площади, где рядом сарацинские и франкские купцы и рыцари. По ней медленно идет знатный гость в вендской одежде и рядом с ним мальчик, судя по всему, сын его. Они подходят к сухощавому, темному кожей сарацину. Тот продает полудрагоценные камни и амулеты. Омар спокойно просматривает их, не обращая внимания на расхваливания продавца, затем берет маленький камушек, вделанный в браслет из змеиной кожи и бросает золотую монетку. Продавец секунду ждет, затем смотрит в холодные зеленоватые глаза богатого купца и отсчитывает серебряными монетками сдачу. Поколебавшись, он добавляет еще пару медных, сам удивляясь: ведь мы не торговались, почему же я беру свою цену? Купец холодно оставляет ему медные монетки, надевает браслет на руку Вадиму и удаляется с сыном в глухой переулок.

Из-за угла вдруг выходят двое подозрительных франков с кинжалами, спиной Вадим чувствует еще двоих сзади.

— Кошелек или жизнь! — говорят они на простонародной латыни.

Омар медленно опускает руку к поясу, берется за один из камней на нем, и вдруг разбойники начинают поражать кинжалами друг друга. Из дворов выскакивают еще несколько вместе с главарем и включаются в бойню. Их главарь, убивший пару своих сообщников, дико смотрит вокруг и вроде бы начинает кое-что понимать, но сверху летит стрела, и вместо Омара поражает главаря. Стрелок со стоном скрывается в окне, Омар сжимает руку Вадима, и опять они высоко-высоко.

— Славный город Вавилон!

И вот они рядом с развалинами башни. Город выглядит бедным и запущенным, а путники в одежде эмиров едут по нему на носилках.

— Вот развалины храма Мардука, — сказал Омар и хлопнул в ладоши. Невольники опустили носилики, эмир и сын его вышли. Вадим подметил, что Омар говорит по-арапски, и удивился, услышав свой ответ на чистом арапском:

— Отец, мы должны посетить их?

— Да, дитя мое.

Они вошли внутрь разрушенных стен, и вдруг они оказались в простых шерстяных одеждах, а вокруг толпа, и жрецы торжественно выносят главного идола в сопровождении божков. Все падают ниц, ниппурские гости (Вадим чувствовал, что здесь их принимают имено так) тоже. И опять они высоко-высоко.

— Учитель, — почему вырвалось у Вадима это слово, он и сам не понял. — страшно мне. Показал ты мне царства земные и славу их. Уж не душу ли хочешь взамен?