— То есть вы и рады бы заняться контрабандой, да не имеете такой возможности. Вы что же подумали, что я вам предлагаю украсть и продать ценности принадлежащие государству?— подсек он меня.

-Да— вырвалось у меня.

-Правильно подумали, моя доля— пятьдесят процентов— сказал Авель и беззаботно рассмеялся.

— Тридцать,— он будет учить меня коммерции.

"Пришлось привлечь к этому делу Сашку Лурье (начальника ИСО ОГПУ), пообещав тому 20 процентов. По мере развития нашего гешефта, Енукидзе стал делиться информацией о людях с кем он связан, их взглядах. Что-то я, конечно, знал, получая информацию от своих источников, но наши разговоры с Авелем позволили создать более ясную картину. Основными силами, с которыми он контактировал, были: военные во главе с Тухачевским, левые— Зиновьев, правые— Бухарин и троцкисты. Моя задача состояла в блокировании информации об этих оппозиционных группах, получаемой мной по оперативным каналам, причем о моем участии в заговоре знал, кроме Авеля, еще только Тухачевский. Сам Енукидзе мог рассчитывать на коменданта Кремля и нескольких его доверенных лиц. К середине 34-го года происходило накопление сил и никто не торопил событий, как внезапно Троцкий разразился несколькими письмами к своим сторонникам с требованиями об активизации и начале террора против Сталина и его группы. Зиновьевцы поддержали Троцкого. Тухачевский выступил резко против, он склонялся к дворцовому перевороту, но во время военного положения (так как считает очень вероятной начало большой войны в Европе в 36-37-м году)."

"Мне же кажется, что в связи предстоящими сталинскими реформами, количество его противников в ЦК настолько возрастет, что можно отстранить его от власти в соответствии с уставом партии. Авель обещал поговорить со всеми, как вдруг появился на следующий день и сказал, что зиновьевцы и троцкисты постановили провести теракт над Кировым и Сталиным."

— Просто поставили перед фактом...— в его голосе проскакивали радостные нотки.

— Ну ты же понимаешь, что произойдет, если Сталин останется жив?— постарался я вернуть Авеля на землю.— Два теракта в разных городах невозможно провести одновременно. А факт первого сразу перечеркнет все расчеты для второго. Потянется след и они все (зиновьевцы и троцкисты) пойдут под нож. Меня выпнут под зад и останется надежда на военных. Если предположить невероятное, что Тухачевский выступит, то нас с тобой он во власть не позовет. А скорее всего, он просто будет сидеть тихо и ждать своей войны.

— Бакаев планирует...

"Хм, Иван Петрович Бакаев— старый революционер, был председателем Петроградской Губ ЧК в 19-м, когда я был там рядовым сотрудником. Большой опыт подпольной работы, с 1905-го. Из крестьян. По-моему малограмотный, сейчас— зиновьевец. Был исключен из партии в числе 75-и видных троцкистов. После восстановления работал помощником в Леноблисполкоме, сейчас— в Москве на хозяйственной работе. Тогда в 19-м он отказался подтвердить мой дореволюционый партийный стаж."

-Что-то я не слыхивал о нашей типографии в Нижнем в пятом годе, где ты работал.— Бакаев грозно сдвинул седые кустистые брови.— Да и в 12-м тебя арестовали за "оседлость", а не за подпольную работу. Много вас таких шустрых поразвелось в последнее время. Буду за тобой приглядывать.

"Тогда только перевод в Москву спас меня от этого горлопана."

"Ничего не сказал я Авелю, но с тех пор стал ежедневно отслеживать рапорта наружки по Бакаеву и регулярно проглядывать дело "Свояки" (оперативное дело по зиновьевцам). С тех пор была зафиксирована лишь одна подозрительная его поездка в Ленинград, когда не были опознаны люди, с которыми Бакаев встречался. Но места встреч— самые обычные, деловые: Электросила, ЛЭТИ. Он ведь энергетиком работает в Москве"

Зазвонил телефон.

-Медведь на линии— раздался ровный голос секретаря.

"Вот так неделю назад пятилетний сын Гарик сидел у меня на коленях в домашнем кабинете и услышав, что медведь на линии, замер с открытым ртом. Пришлось отвечать: подождите, медведь, не орите, говорите чего вы хотите."

-Соединяйте.

-Товарищ нарком, докладываю— в трубке раздался встревоженный, с едва уловимым польским акцентом, голос начальника управления НКВД по Ленинградской области.— Десять минут назад в 16:30 в Смольном стреляли в товарища Кирова.

Я мгновенно взмок.

— Стрелял член партии Леонид Николаев, находившийся рядом местный работник Алексей Чаганов вступил в борьбу с ним и закрыл товарища Кирова от выстрела, но сам получил огнестрельное ранение в голову. Товарищ Киров не пострадал и находится в своем кабинете, Чаганов отправлен в больницу, Николаев задержан, у него сломана челюсть.

В кабинете раздался звонок "вертушки".

"Началось!"

-Ягода слушает.— Хриплый голос выдал мое волнение.

-Вас вызывает товарищ Сталин. На 17:30— раздался ровный голос Поскребышева (секретаря Сталина).

-Понял. Буду.

Поскребышев бросил трубку.

"М-да, ни здравствуй, ни прощай. Сталину подражает..., возомнил, бл..., о себе."

Кладу трубку "вертушки".

-Ну что, Филипп Демьяныч, вы слышали, я спешу. Поздравляю вас и вашего сотрудника с предотвращением теракта. Вы понимаете, конечно, что предстоят многочисленные проверки, надеюсь и с документацией у вас все будет в порядке. Доклад каждые два часа!

"Представляю как вытянулась у него физиономия. (Медведь внешне был похож на Дзержинского, носил такие же усы и бородку). Ловко я превратил местного работника в его сотрудника, ну да и сам он не маленький, для него в первую очередь необходимо, чтобы это был его сотрудник."

Москва, Кремль, кабинет Сталина.

1 декабря, 1934 г., 17:25.

Сталин.

-Так выходит, Мироныч, комсомолец грудью закрыл советскую власть от выстрела члена партии...

-Ну, положим, он меня закрыл, а не советскую власть— на том конце провода раздался тяжелый вздох.

-Ты для него— советская власть и ради нее парень не пожалел жизни. Как он себя чувствует?

-Отвезли его в нашу свердловскую больницу.

"Нашу... Как Зиновьев устроил для себя и своих приближенных "закрытую" больницу, так за восемь лет у товарища Кирова руки не дошли исправить это..."

-Я поговорил с профессором Лангом. С его слов, пуля прошла по касательной, задев правое плечо и голову. Сильная кантузия. Он без сознания. Доктора никаких прогнозов не делают, говорят, что голова— дело темное.

Молотов, сидевший за длинным совещательным столом первым справа, согласно кивнул своей лобастой головой. Потянул из бокового кармана элегантного темно-коричневого в полоску пиджака носовой платок и принялся неторопливо протирать, упавшее с носа, пенсне. Его тяжелый подбородок упёрся в изящно завязанный черный в белый горошек галстук, карие глаза близоруко прищурены. Рядом с ним Клим Ворошилов, как всегда чисто выбритый, в отутюженой гимнастерке с четырьмя орденами Красного Знамени, застывшим взглядом выцеливает невидимого врага. Его взгляд, однако, упирается в сидящего напротив Лазаря Кагановича, неопрятная мятая военная форма которого, без знаков различия, выглядит как насмешка над военной службой. Он сидит вполоборота, вытянув голову и стараясь не упустить ни слова из рассказа Кирова, как бы нависая над Андреем Ждановым, самым молодым участником встречи, полувоенный френч которого ничем не отличается от десятков и сотен своих близнецов в Кремле.

"Приуныли? Испугались? Нет, не похоже, скорее не ожидали столь быстрого и жесткого ответа на только первые, мало кому видимые, признаки нового курса. Растерялись? Возможно. В моей пятерке есть разные люди: Каганович и Ворошилов— простые исполнители, обеспечивающие большинство при голосовании в Политбюро; Киров и Молотов, также члены Политбюро— хорошие организаторы, творчески подходящие к решению поставленных задач (Киров к тому же хороший оратор, журналист), но по большому счету, они тоже ведомые. Единственный, кто действительно может стать лидером— это молодой секретарь ЦК Андрей Жданов. Умный, образованный, пожалуй один из немногих партийных руководителей, не считая Кирова, кто в текучке повседневной работы находит время на чтение книг. Не из примазавшихся, убежденный коммунист. Правда, ему еще не хватает авторитета в партии. Ленинград может стать для него хорошей школой и отличной возможностью проявить себя. Ну, а Киров мне нужен здесь, в Москве. Надо ускорять работу над новой конституцией, Авель явно не справляется, а может и просто саботирует: за полгода ничего не сделано. Ладно об этом потом, а сейчас надо поднимать дух у соратников, как раз занятие для "простого бакинского пропагандиста"".

— Понятно. Ну уж коли молодежь у нас такая отважная, то и нам пугаться не след.— постарался придать голосу побольше бодрости. С лицедейством у меня, правда, не ахти как, своих эмоций скрывать не умею.

"Зашевелились. Заулыбались. В трубке послышался звук чиркающей спички. У себя в кабинете курю только сам, объясняю— я же не хожу курить к вам".

-Но и об опасности забывать не будем. Думаю, что актив лучше отменить, дав отчет в газете, или отложить на пару дней и тогда уж, непременно, перенести его в другое место. В общем, посоветуйся с чекистами, завтра утром они будут у тебя.— Не успеваю положить трубку, как раздается хрюканье телефона внутренней связи.

-Товарищи из НКВД в сборе,— сообщает Поскребышев.

-Приглашайте... вместе с Ежовым, кроме Паукера (начальник ОперОд НКВД), моя поездка в Ленинград отменяется... И остальных, кто в Кремле.

Первым в кабинете появился Генрих Ягода— высокий, худощавый, немного сутулый. Седой, с явно обозначившейся лысиной, усами "зубная щетка", большими карими глазами и красноватыми от недосыпания белками. Мешковато сидящая на нем военная форма с пустыми краповыми петлицами (знаки различия НКВД СССР еще не были утверждены, а председатель ОГПУ и его заместители не имели категории и, следовательно, специальных званий и знаков различия как другие сотрудники ОГПУ) и шаркающая походка довершали образ.

За ним, опередив коменданта Кремля, буквально ворвался заместитель комиссии партийного контроля Николай Ежов, полная противоположность Ягоде. Очень маленького роста, с густой шевелюрой темных волос, гладко выбритый в тщательно отутюженном костюме полувоенного покроя.

"И рукопожатия у них так же различны: вялое— у Ягоды, энергичное— у Ежова. Молотов прячет улыбку в усы, понятно— вчера смотрели кино про Пата и Паташона. Похоже..."

-Прошу, рассаживайтесь, товарищи. Обождем минут пять опоздавших, чтобы не повторяться.

"А сейчас самое время выкурить трубку. Отдавать расследование на откуп НКВД, конечно, не следует. Хотя в ОГПУ-НКВД и идет постоянная борьба группировок ("чекисты" против "северо-кавказских", "латышей" и тд), вместе с тем делают они это скрытно, не вынося сор из избы. Ягода предпочитает балансировать, не стремится навести порядок и, по большому счёту, устраивает многих. Поэтому, встав перед выбором, правда или честь мундира, скорее всего выберет второе. Ежов— партийный работник, никак не связан с чекистами, молод, решителен, исполнителен. Работает с утра до поздней ночи. Если проявит себя в расследовании, будем выдвигать или на место Ягоды или в секретари ЦК. Ну а к ним за компанию подключим Акулова из Прокуратуры СССР, если справится, то будет кем заменить Авеля".

"Так..., появились Андреев, Орджоникидзе, Калинин. Прячась за их спинами прошмыгнул Енукидзе, устроившись на дальнем конце стола. Его ж не звали! Ладно, ничего, пусть послушает."

— Сейчас с кратким сообщением выступит товарищ Ягода. Сидите, сидите...

"Встаю из-за приставного стола у окна и начинаю свои хождения взад-вперед. Старая тюремная привычка (в тесных переполненных людьми камерах это была единственная возможность разогнать кровь), к тому же, в ссылке на Енисее застудил правое ухо и теперь, чтобы лучше слышать говорящего, подхожу поближе, а в трубки прошу ставить более чувствительные мембраны".

-... согласно доклада начальника управления Медведя, Алексей Чаганов— секретный сотрудник (сексот) оперативного отдела, работающий электриком в Смольном.— В голосе наркома прозвучали горделивые нотки.

"Что ж, никак это не умаляет заслуги комсомольца. О! А что это Авель так зло зыркнул на Ягоду? Я смотрю, недоброжелателей у наркома внутренних дел хватает. Кто бы ни стоял за этим покушением, это попытка заставить нас отказаться от нового курса, а затем отстранить от власти. Не рано ли мы пошли на эти реформы? Не имея за собой НКВД и, в общем то, с зыбким большинством в политбюро и ЦК... Сейчас думать об этом уже поздно, надо отвечать ударом на удар иначе нас сомнут".

-Спасибо, товарищ Ягода.— Поспешно беру инициативу в свои руки, пресекая на корню любую попытку устроить митинг.— Кого вы планируете на руководство следственной группой?

— Агранова (первый зам наркома внутренних дел СССР).

— Хорошо, но я думаю и надеюсь что товарищи меня в этом поддержат, что в связи с исключительным характером данного преступления, будет правильно включить в группу представителей прокуратуры, партийных и комсомольских органов,— делую паузу и смотрю на сидящих за столом.

— Правильно..., согласны...,— раздалось сразу несколько голосов. В глазах Ягоды вспыхнул огонек тревоги, но возражать он не стал.

-Тогда предлагаю от партии товарища Ежова, от комсомола— товарища Косырева. С доступом ко всем материалам дела и правом участия в допросах.— Узкое длинное лицо наркома внутренних дел, казалось, вытянулось еще больше.— Товарищ Петерсон, сообщите о дополнительных мерах безопасности, которые будут приняты в связи с последними событиями. Нет-нет не вставайте...

"А вот ничего и не рано, только идиот может мечтать о "спокойных двадцати годах" или об упавшей с неба мировой революции. Надо создавать нормальное государство, вступать в Лигу наций, вступать в договора и блоки с другими государствами, распустить Коминтерн, наконец, если это мешает созданию антифашистского блока, все для того, чтобы не дать международным хищникам на западе и востоке объединиться и почуять запах легкой добычи. Надо заставить капталистов воевать с капиталистами и не дать им объединиться против нас".

-... и, таким образом, перевести Кремль с 23:00 1-го декабря полностью на пропускной режим.

— Ну, что ж, на этом закончим,— взмокший Петерсон оказался первым на выходе.

-Стецкий, Мехлис и Бухарин,— будем отвечать по всем фронтам и пресса один из них.

Глава 3.

Ленинград, проспект Володарского 4,

здание ОГПУ-НКВД, быв. кабинет Медведя.

8 декабря, 1934 г., 18:00.

Лев Шейнин, следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР.

"Вот уже час переливаем из пустого в порожнее. И так дважды в день, утром и вечером. Сталин дал сроку десять дней: лебедь, рак и щука (я— определенно лебедь) без сна и отдыха рвут жилы, а "воз и ныне там". Агранов по приезде в Ленинград занял место Медведя (не смотря на то, что он второго декабря провел блестящую операцию по поимке большой банды грабителей, долгое время терроризировавшей население Ленинграда), отстранил от работы ключевых его сотрудников и начал вместе с Люшковым дергать на допросы людей из охраны Кирова. И тут один из главных свидетелей, комиссар Борисов, погибает при аварии авто по дороге на допрос. Меня, само собой, бросили на расследование обстоятельств аварии.