Гулкий звук заставил ее замереть на месте и прислушаться. Он повторился, затем послышался громкий лязг, и что-то упало на землю с противоположной стороны задней стенки.
— Ах ты, маленький ублюдок! — воскликнула она. — Ты в моей кладовке!
Вспыхнув праведным гневом, она схватила метлу и бросилась в пристройку с ревом воздушной сирены. Огромный енот, невозмутимо жевавший копченую форель, уронил при виде Брианны свою добычу, бросился ей промеж ног и пустился наутек, словно жирный банкир от своих кредиторов, издавая на ходу громкие, жужжащие звуки тревоги.
Все еще взвинченная от всплеска адреналина, она отложила в сторону метлу и нагнулась, чтобы подобрать то, что могла, из образовавшегося беспорядка, проклиная животное себе под нос. Еноты были менее разрушительны, чем белки, которые сожрали бы и лоскут, если бы его оставили по незадачливости, но у них были большие аппетиты.
"Одному Богу известно, как долго он здесь пробыл", — подумала она. Достаточно, чтобы вылизать все масло из формочек, и сдернуть связку копченой рыбы со стропил — должно быть, эта жирная тварь совершила настоящий акробатический подвиг, чтобы ее достать. По счастью, медовые соты хранились в трех отдельных банках, и он обчистил только одну из них. Но овощи без разбору валялись на полу, свежий сыр почти полностью был обглодан, а драгоценный кувшин кленового сиропа опрокинут, превратившись в липкую грязную лужицу. От вида этих потерь, ее заново обуяла ярость, и она, схватив картофелину, сжала ее так крепко, что ее ногти вонзились в кожуру.
— Проклятая, проклятая, мерзкая, ужасная, треклятая скотина!
— Кто? — спросил голос за ее спиной. Вздрогнув, она, недолго думая, замахнулась и метнула картофель в незваного гостя, коим оказался Роджер. Картофельная "пуля" угодила ему прямо в лоб, и он зашатался, хватаясь за дверной проем.
— Оу! Господи! Оу! Что, черт возьми, тут происходит?
— Енот, — коротко произнесла она и отступила назад, позволив угасающему свету, падающему через открытую дверь, осветить картину разрушений.
— Он добрался до кленового сиропа? Вот сволочь! Ты поймала ублюдка? — прижав ладонь ко лбу, Роджер нырнул внутрь кладовой, осматриваясь в поисках пушистого тела.
Осознание, что муж разделил ее приоритеты и чувство возмущения, несколько успокоило ее.
— Нет, — сказала она. — Он сбежал. У тебя кровотечение? А Джем где?
— Я так не думаю, — сказал он, осторожно убирая ладонь со лба и рассматривая ее. — Ох, ну и тяжелая же у тебя рука, девушка. Джемми у МакГилливреев. Лиззи и мистер Вемисс взяли его с собой на празднование помолвки Сенги.
— В самом деле? И кого же она выбрала? — ярость и угрызения совести немедленно уступили место любопытству.
Юта МакГилеврей, с пресловутой немецкой педантичностью, тщательно выбирала партнеров для своего сына и трех дочерей, согласно ее собственным критериям: количество земли, денег и респектабельность имели первостепенное значение, а возраст, внешность и личное обаяние пребывали где-то в самом низу списка. Не удивительно, что ее дети имели на этот счет свое мнение, но сила характера фрау Юты была такова, что ее дочери, Инга и Хильда, все же вышли замуж за мужчин, которых она одобрила.
Сенга, однако, была дочерью своей матери, в том смысле, что она придерживалась похожих взглядов и обладала аналогичной несдержанностью в их выражении. В течение уже многих месяцев она колебалась между двумя претендентами на ее руку и сердце: Генрихом Штрассе, энергичным, но бедным молодым человеком, и лютеранином из Вифании, и Ронни Синклером, бондарем. Обеспеченный человек, по стандартам Фрейзерс Риджа и Юты, а тот факт, что Ронни был на тридцать лет старше Сенги, существенной роли не играл.
Перипетии брака Сенги МакГилливрей были темой интенсивных домыслов и спекуляций во Фрейзерс Ридже в течение прошлых нескольких месяцев, и Брианна знала, что несколько существенных пари было заключено на их исход.
— Ну, и кто же счастливчик? — повторила она.
— Миссис Баг не знает, и это сводит ее с ума, — ответил Роджер, еле скрывая улыбку. — Манфред МакГилливрей приехал вчера утром, чтобы забрать их, но миссис Баг к тому времени еще не спустилась к главному дому, так что Лиззи прикрепила к задней двери записку, чтобы объяснить, куда они пошли, но не подумала рассказать, кто же стал счастливым женихом.
Брианна взглянула на заходящее солнце, небесное светило уже скрылось, хотя ослепительный свет все еще освещал палисадник сквозь каштановые деревья, награждая весеннюю траву глубоким и нежным цветом изумрудного бархата.
— Я полагаю, нам придется подождать до завтра, чтобы узнать, — сказала она с некоторым сожалением. До жилища МакГилливреев было добрых пять миль пути: ночь наступит задолго, до того, как они доберутся туда. И даже после оттепели никто не блуждал бы в горах ночью, не имея на то веской причины — или, по крайней мере, не имея лучшей причины, чем праздное любопытство.
— Угу. Ты хочешь пойти в Большой Дом на ужин? Майор МакДональд приехал.
— Ох, он... — Брианна задумалась на мгновение. Ей бы хотелось услышать новости, которые привез майор, и ему явно было что рассказать, раз миссис Баг готовила по этому случаю ужин. С другой стороны, после трех мрачных дней, долгой поездки и осквернения ее кладовой у нее совершенно не было настроения для светских бесед.
Она осознала, что Роджер тщательно скрывал свое мнение на этот счет. Одной рукой облокотившись на полку с изрядно сократившимся запасом зимних яблок, он лениво поглаживал один из плодов, указательным пальцем медленно проводя линии на его желтых круглых боках. Слабые, знакомые вибрации шли от него, беззвучно намекая, какие ее ждут преимущества, если они проведут вечер дома, без родителей, знакомых или ребенка.
Она улыбнулась Роджеру.
— Как твоя бедная голова?
Он коротко взглянул на нее, последние лучи солнца позолотили его переносицу и эффектно вспыхнули в зеленых глазах. Он откашлялся.
— Я полагаю, ты могла бы поцеловать ее, — предложил он застенчиво. — Если хочешь.
Она любезно приподнялась на цыпочки и поцеловала его, осторожно откинув назад густые черные волосы со лба. Там была заметная шишка, хотя синяк еще не проявился.
— Теперь лучше?
— Пока нет. Лучше попробуй еще раз. Может быть, чуть-чуть пониже?
Его руки обосновались на выпуклости ее бедер, привлекая ее к себе. Она была почти также высока, как и он, и уже замечала раньше, каким преимуществом было такое соответствие, но сейчас это с новой силой впечатлило и поразило ее. Она изогнулась, с наслаждением прижавшись к нему, и Роджер глубоко и шумно вдохнул.
— Не настолько низко, — сказал он. — Пока... во всяком случае.
— Придирчивый, ты такой придирчивый, — проворковала она терпеливо, и поцеловала его в губы.
Его губы были теплыми, но горькие запахи пепла и сырой земли накрепко прицепились к нему, так же, как и к ней, и она, вздрогнув, отступила.
Роджер придержал ее рукой за спину, но наклонился мимо нее, проведя пальцем по краю полки, где был разбит кувшин кленового сиропа. Он слегка пробежал пальцем по ее нижней губе, потом по свом губам, и снова наклонился, чтобы поцеловать ее, сладость поднялась между ними.
* * *
— Я УЖЕ И НЕ ПОМНЮ, когда в последний раз видел тебя обнаженной!
Она закрыла один глаз и скептически посмотрела на него.
— Примерно три дня назад. Наверное, это было не слишком запоминающимся, — она чувствовала огромное облегчение от того, что можно было, наконец, сбросить одежду, которую носила последние три дня и ночи. Даже голая и наскоро умытая, она все еще чувствовала запах пыли в своих волосах и глубоко въевшуюся дорожную грязь между пальцами ног.
— Ах, ну да. Хотя это не совсем то, что я имел в виду. Я хотел сказать, что мы уже давно не занимались любовью при свете дня, — он лежал на боку, лицом к ней и улыбался, проводя рукой по глубокому изгибу ее талии и выпуклым ягодицам. — Ты даже не представляешь, как ты прекрасна голышом, с солнечным светом позади тебя. Вся в золоте, словно тебя в него окунули.
Он прикрыл один глаз, как будто ее вид ослепил его. Она сдвинулась, и солнце засветило ему в лицо, на одно коротенькое мгновение, яркой изумрудной вспышкой отразившись в открытом глазу, прежде чем он моргнул.
— Ммм... — она лениво вытащила руку и притянула его голову к себе, чтобы поцеловать.
Она знала, что он имел в виду. Это было странное, почти извращенное, но приятное чувство. Чаще всего они занимались любовью ночью, после того, как Джем засыпал, перешептываясь в тусклом свете очага, находя друг друга сквозь шелест невидимых складок одеяла и ночных рубашек. И хотя Джем обычно спал как убитый, они всегда осознавали присутствие маленького, мирно сопящего холмика, укрытого одеялом в колыбельке рядом с ними.
Непонятным образом она ощущала присутствие Джемми даже сейчас, когда его не было. Казалось странным быть вдали от него, не знать каждую минуту где он, не чувствовать его тельце, это маленькое, живое продолжение ее самой. Свобода была опьяняющей, но заставляла ее чувствовать себя некомфортно, как будто она потеряла что-то ценное.
Они оставили дверь открытой, чтобы в полной мере насладиться движением света и воздуха на своей коже. Солнце уже почти село, и хотя воздух все еще сверкал, как мед, но была в нем и некая тень прохлады.
Внезапный порыв ветра, сорвав натянутую на окно кожу, сквозняком пронесся по комнате, и входная дверь резко захлопнулась, неожиданно оставив их в полной темноте.
Брианна ахнула. Роджер поперхнулся от неожиданности и соскочил с кровати, чтобы открыть дверь. Он широко распахнул ее, и Брианна жадно глотнула поток свежего воздуха и солнечного света, вдруг осознав, что задержала дыхание, когда дверь захлопнулась, на мгновение почувствовав себя заживо погребенной.
Казалось, Роджер чувствовал то же самое. Он стоял во входном проеме, подпирая спиной дверь, позволяя ветру колыхать темные курчавые волоски на его теле. Его волосы все еще были собраны в хвост, он не потрудился распустить их, и у Брианны внезапно возникло непреодолимое желание подойти к нему сзади, развязать кожаный ремешок и запустить пальцы в мягкие черные пряди — наследие неизвестного древнего испанца, случайно затесавшегося среди кельтов.
Она встала и занялась этим прежде, чем осознала свое решение, вычесывая своими пальцами крошечные желтые ивовые сережки и прутики из его волос. Он вздрогнул, то ли от ее прикосновения, то ли порыва ветра, но его тело было теплым.
— У тебя фермерский загар, — сказала она, подняв волосы с его шеи и поцеловав ложбинку в основании затылка.
— Ну, да. Разве теперь я не фермер? — его кожа дернулась под ее губами, как это бывает у лошадей.
Его лицо, шея и предплечья побледнели за зиму, но все еще были темней, чем кожа на спине и плечах, а тонкая линия, опоясывавшая его талию, отделяла нежную, оленьего оттенка кожу спины от сияющей белизны его зада.
Она сжала его ягодицы, наслаждаясь их округлостью и упругостью. Глубоко вдохнув, он немного подался назад таким образом, что ее груди вжались в его спину, и она положила подбородок на его плечо, выглядывая на улицу.
Было еще светло, но дневной свет уже почти угас. Последние длинные лучи садящегося солнца прорвались сквозь каштановые деревья так, что нежная весенняя зелень их листьев загорелась холодным огнем, поблескивая над удлинившимися тенями. Близился весенний вечер, птицы были уже здесь, болтая и ухаживая друг за другом. Пересмешник в лесу неподалеку исполнял попурри из трелей, плавных переливов и странного завывания, которому, она подумала, он наверняка обучился у кота ее матери.
Воздух становился морозным, и ее руки и бедра покрылись гусиной кожей, но кожа Роджера напротив нее оставалась очень теплой. Она обняла его за талию, пальцами одной руки лениво поигрывая темными завитками на его лобке.
— На что ты смотришь? — тихо спросила она, поскольку его глаза были устремлены на дальнюю сторону двора, туда, где тропа уходила в лес. Начало тропы было смутным, затемненным растущими соснами, но пустым.
— Я высматриваю Змея, несущего яблоки, — сказал он, засмеявшись, затем откашлялся. — Ты голодна, Ева? — его рука опустилась, чтобы соединиться с ее руками.
— Чего-нибудь бы съела. А ты? — он, должно быть, умирает с голоду: они успели лишь наскоро перекусить в полдень.
— Да, я тоже, но... — он запнулся в нерешительности, и его пальцы сильнее сжали ее. — Ты подумаешь, будто я спятил, но... ты не будешь возражать, если я пойду забрать малыша Джемми сегодня вечером, не дожидаясь утра? Просто, мне будет спокойнее, если он будет снова с нами.
Обрадованная, она сжала его руку в ответ.
— Мы оба пойдем. Это отличная идея.
— Может и отличная, только вот до МакГилливреев пять миль пути. Уже будет глубокая ночь, когда мы окажемся там, — тем не менее, он улыбался, его тело коснулось ее груди, когда он повернулся к ней лицом.
Что-то дотронулось до ее лица, и она резко отпрянула. Крохотная гусеница, зеленая, как листья, которыми она питается и трепещущая на темных волосах Роджера, изогнулась вертикальной змейкой и тщетно пыталась найти убежище.
— Что? — Роджер скосил глаза набок, пытаясь разглядеть, на что она смотрит.
— Нашла твоего Змея. Полагаю, он также разыскивает яблоко.
Брианна осторожно поддела червячка на палец, вышла на улицу и присела на корточки, чтобы позволить ему уползти на травинку, такую же зеленую, как он сам. Но трава была в тени. В одно мгновение солнце зашло, в лесу больше не цвела жизнь.
Тоненькая струйка дыма достигла ее носа, дым из камина Большого Дома, но ее горло свело от запаха гари. Чувство тревоги вдруг возросло. Уже темнело, подступала ночь. Пересмешник умолк, и лес казался полным тайн и угроз. Проведя рукой по волосам, она поднялась на ноги.
— Ладно. Пора в путь.
— Не хочешь сначала поужинать? — Роджер с усмешкой взглянул на нее, держа в руках бриджи.
Она покачала головой, от холода по ногам побежали мурашки.
— Нет. Давай просто пойдем, — ничто, казалось, не имело значения, кроме того, чтобы вернуть Джемми и снова стать одной семьей.
— Хорошо, — мягко сказал Роджер, пристально разглядывая ее. — Но я все же думаю, тебе стоит хотя бы прикрыться фиговым листком. Просто на случай, если мы встретим ангела с пылающим мечом.
Глава 5. ТЕНИ, ОТБРАСЫВАЕМЫЕ ОГНЕМ.
Я ПРЕДОСТАВИЛА ЙЕНА И РОЛЛО в руки сокрушительной заботливости миссис Баг, — ха, пусть-ка Йен попробует сказать ей, что не хочет хлеба и молока, — и приступила к своему собственному запоздалому ужину. Меня ожидал горячий свежий омлет, в который был добавлен не только сыр, но и кусочки соленого бекона, аспарагуса и свежих лесных грибов, да еще и приправленный соусом из зеленого лука.
Джейми и майор уже закончили свой ужин и расположились у огня в компанейской духоте табачного дыма, исходившего из глиняной трубки майора. По-видимому, Джейми только что рассказал майору о мрачной трагедии в хижине, так как тот не переставая хмурился и качал головой в знак сочувствия.
