Искусство войны: о проигранной кампании

— Да не волнуйся ты. Ничего такого нет. — И, увидав, как у матери непроизвольно вырвался облегченный вздох, продолжила. — Что, полегчало? Ничего, все еще впереди...

Надо сказать, это и впрямь удивительный факт. Как мы предохранялись во время первого свидания, говорить не надо. А потом все мои попытки вовремя вынуть решительно пресекала она. А я, идиот, подчинялся. Не то, что кончал в нее, прямо-таки наполнял семенем, как некогда наполняли смесью молока с медом рог козы Амалфеи. Всегда, как профессионал, удивлялся: откуда только берется в таких случаях? С эрекцией-то ладно, нервные механизмы, но с секрецией-то как получаются такие объемы? И мы не залетели. Бог хранил, или кто-то еще, не знаю.

— … Ну, с поступлением в тот год все ясно. Не помню, где слышала, а только лучше не скажешь: «Пролетела мимо своего МГИМО» — сказала, что пойду...

— Слушай. Да ну его на хрен, этот вечер воспоминаний. Сколько лет прошло. Сама-то как? Замужем, дети?

Она полгода, как замужем. Муж («А! — глазки к небесам, жест отмашки одними только четырьмя пальчиками, — там так полагается...») тоже из дипломатической семейки. А я, слушая, ее, вдруг понял, что прежние дрожжи не выдохлись вконец, и мне сейчас не слишком-то интересен рассказ о каких-то там ее «обстоятельствах».

— … А вот детей я от него пока не хочу. Может быть, потом как-нибудь. Даже не предохраняюсь, а как-то... не принимаю его семя, — и все. Я умею, сама не знаю, как, но умею, — я поднял голову, посмотрел ей в глаза, и вдруг увидал ТОТ отблеск, с некоторых пор я не ошибаюсь, — и у меня есть деловое предложение. Видишь ли, очень хочется проверить: умею ли я НАОБОРОТ?

В свете некоторых нюансов наших былых отношений слова ее прозвучали несколько двусмысленно, но она явно не знала того анекдота, и я ее понял правильно.

— Саня, — я взял со стола «селектор», — меня нет и не будет до нового приказа.

— Евгений Петрович, — а если...

— А если будет какое-нибудь «если», с которым вы все не сможете справиться без меня, то всех вас надо поувольнять к чер-ртовой матери, ни капельки не жалко. И меня с вами за то, что держу таких подчиненных. Кабинет запри снаружи.

Убогие по содержанию книжные полки с грохотом раздвинулись, а в темном проеме, возникшем позади моего кресла, чуть помедлив, загорелся свет. Он осветил ступеньки лестницы, ведущей вниз. В последнее время у меня подобные импровизации стали получаться неплохо. Я схватил ее поперек живота, — как пар-ршивую кошку! — и потащил ее в норку, как некогда тащил в первую попавшуюся дверь ее сановной квартиры, только теперь вес ее был для меня величиной уж совершенно несерьезной, и она только хохотала, как безумная и болтала ногами.

Чем ближе мы подходили к месту назначения, тем меньше терпения у нас оставалось. Мы начинали целоваться все чаще, и рисковали вообще не дотерпеть, но это было бы уж слишком глупо. А когда мы, наконец, добрались, мероприятие получилось почти столь же диким и первобытным, как в первый раз. Процесс раздевания больше всего напоминал взрыв, когда вместо осколков во все стороны разлетаются предметы туалета. Единственный элемент любовной игры на этом этапе состоял в том, что, когда я начал стаскивать с нее последний элемент туалета, она совершенно неожиданно вцепилась в свои несчастные трусики и заголосила: «Помоги-ите-е!!! Раздева-ают!!!» — да только разве же в наши времена дождешься помощи? Разве докричишься? Там ее и услышать-то было некому. Только пискнуть успела, а потом с предельным целомудрием пошире раздвинула ножки. Правда, теперь нам, слава богу, было не по шестнадцать, так что за отведенное время успела не раз сменить их положение. Казалось бы, — крохотная вариация, а какая разница. Ножки на плечах, вроде бы, разделяют людей, но какой же, зато, контакт обеспечивают на направлении главного удара. Особенно, когда орудие агрессии стоит колом и каждым ударом достает до самого дна, до твердой пуговки шейки. Видимо, достаточно чувствительно, поскольку она, этак, томно попискивала. Что интересно, в последние секунды она смотрела мне в лицо широко раскрытыми глазами, очень весело, чуть ли ни с улыбкой. Это смущало, даже, чуть-чуть, злило.

Потом она скинула меня, тем же движением встав на лопатки и изобразив при этом что-то вроде «березки», но, скорее, карельской, поскольку ноги там вовсе не были вытянуты в струнку. Наоборот, они торчали в стороны, будучи согнуты во всех суставах, причем асимметрично. Не знаю как ей это удалось, но выглядело необычайно потешно. Она вообще, при красоте, вкусе, уме была как-то забавной, при взгляде на нее постоянно хотелось улыбаться. Не знаю, как объяснить, но считаю очаровательным свойством. Только вот, подумав об этом, вдруг затосковал так, что чуть не заплакал. Какая женщина. Мне б такую. А сука-судьба, только помазав по губам, отобрала. Я бы и без горячки, по уму ее выбрал. И это никак не помешало бы любить ее всю жизнь, как положено.

Голая женщина, стоящая на голове, — назидательно сказал я, — похожа на копилку.

Угу, — натужно донеслось снизу, — хорошо подмечено. И смысл уловлен правильно... ух... копим...

И она рывком приняла более-менее обычное положение. И с любопытством огляделась. Я питал смутные надежды, что этого не произойдет. Думал, — не будет приглядываться. А если будет, то не придаст значения некоторым несообразностям в обстановке. И вообще как-нибудь обойдется. Дело в том, у постороннего человека окружающее могло вызвать множество вопросов. И, разумеется, надежды оказались тщетны.

— Слушай, что это такое, а?

— Не понял.

— Ну, — где это все?

Дело в том, что кувыркались мы в комнатке, одна из стен которой, по сути, представляла собой одно сплошное окно, — ну, и стеклянную дверь, ведущую на террасу. За террасой, в свою очередь, располагалось нечто вроде обширного, — в пору небольшой площади, — внутреннего двора. И прежде, чем я успел вмешаться, она надела свои туфли на высоченной «шпильке» и распахнула дверь. Там над головой, как положено, находилось небо, а никаких таких пространств ни в здании, ни среди стандартной застройки, разумеется, не было, да и быть не могло. Ладно еще, хоть небо имело голубой цвет, а то могло выйти совсем неудобно. Со всем остальным обстояло хуже.

Небольшой бассейн, из которого шестью злобными глазами смотрел на нас представитель таксона Circumchordatae, не то — типа, не то — класса, тут мнения ученых разделялись. Больше всего представитель напоминал глазастую красную шину от среднего грузовика. Шесть плавников по кругу, шесть ртов с челюстями на манер «держалки» цангового карандаша, и только задница одна единственная, неповторимая.

Бассейн побольше, где во множестве содержались разноцветные рыбки, которые вовсе не были рыбками и только походили на них с самого первого взгляда.

Крытый бассейн, в котором медленно шевелилась, шла буграми и жилами, вздувалась неторопливыми пузырями, вязкая серая жижа. На ее поверхности постоянно вспыхивали крупные искры, как от короткого замыкания, которые временами образовывали целую сеть с грубыми, разнокалиберными ячейками.

Здоровенная теплица, в которой медленно шевелили белесыми щупальцами бледные грибы, растущие один к одному тесно-тесно, сплошь.

А с кустика, к которому лучше бы не приглядываться, чтоб ненароком не сбрендить, на оградку перепорхнула пернатая ящерка о четырех крыльях. Или, может быть, это можно назвать зубастой птичкой, хорошо и так, и этак.

Это был один из так называемых «карманов», промежуточных мест, которые и существовали-то для немногих. Поначалу я придумал их делать для того, чтобы изыскивать вещи, поиск которых в полноценном мире небезопасен: пропадет этакий огрызок, так и хрен с ним.

А потом, понятно, стали пользоваться и в более простых случаях. Вообще удобнейшая вещь, пригодная для самых разных нужд. В этом, к примеру, хранились перспективные формы жизни. Те, которые требовались в порядочных количествах, но чтобы без посторонних глаз, и те, которыми только собирались заниматься. Со временем, понятно, поселили еще и всякую пустяковину для прикола.

— Видишь ли, э-э-э... это односторонне стекло. Если снизу, — то прозрачное, а если сверху...

— Сейчас ты врешь без всякой нужды, а, этак, по инерции. Очевидно, это у тебя от неожиданности. Иначе мог бы сообразить, что мне можно говорить все. Или сказать, что — нельзя, и дальнейших вопросов не возникнет. Думаю, в следующий раз сам все спокойно расскажешь. И приведешь сюда снова, потому что вон те рыбки...

Она чуть наклонилась, вглядываясь в прозрачную воду.

— … жутко красивые. Так вот, провалившись, я пошла на какие-то там курсы, просто для того, чтобы... мма... ммммм!

Наклонилась. Это ключевое слово. Михаил Афанасиевич знал, о чем пишет, когда изображал гостий Бала голыми и в туфлях на «шпильке». Так что ей снова пришлось прервать рассказ, потому что я приобнял ее сзади. А следом, поглядев сбоку на ее хорошенькие, серьезно сложенные губки, не выдержал и поцеловал, — она не противилась, — а потом начал молча приводить в возвышенное положение.

Бог ты мой... как давно меня не ставили раком... аж на ностальгию пробило, ей-богу!

Женщины могут сколько угодно маскироваться при помощи одежды, осанки, небольших размеров или худобы, но эта поза являет истину в конечной инстанции: попы у них, по большей части, большие. И это правильно. Грех не продлить возможность полюбоваться таким зрелищем, я, как мог, регулировал ритм, но постепенно, понятно, зверел, вгоняя хуй в ее тело со все большей силой, и тиская половинки так, как будто их еще не испекли и они продолжают оставаться Божьим Тестом, а дверка между ними приоткрылась и теперь испуганно подмаргивала в такт ударам. Когда меня, наконец, увело вперед и я судорожно прижался к ее заду, ей, очевидно, все-таки стало больновато, поскольку она подалась вперед, ложась на живот и напрягая полужопки так, что давешнее тесто стало тугим, как толково накачанная шина.

Может быть это у меня женская черта, но только пресловутый интервал равнодушия, неприязни для меня совершенно не характерен. Да, минуту-полторы «после того» прикосновение к хую достаточно неприятно, но к даме даже в этот момент нет никакой неприязни, никаких отрицательных чувств вообще. Или, может быть, у меня просто не было таких, которых не хотелось в этот чувствительный момент трогать: как одна, были исключительно приятны на ощупь. Так что мы лежали, расположившись на манер ложек, я тихонько ее целовал, а потом, добыв капельку смазки по соседству (там был явный избыток, а она чуть раздвинула ножки, чтобы мне удобнее было ее трогать) осторожно воткнул пальчик ей в попу. Дело в том, что при всей увлеченности процессом, я все-таки заметил, что ее попка больше не походила на девственную. Не зияла, конечно, но сфинктер характерно выделялся. На вид вполне заслуженное досье, которое давно не пополнялось, как будто фигурант ушел в отставку. Так что решил проверить: не то, чтобы это меня трогало, а из чистого детского любопытства.

-О-о, колоссаль! Фрау имеет пристрастие к игре в туза?

— Фрау просто имела примерно полугодовую практику достаточно регулярной ебли в жопу. Два-три разика в неделю. А пристрастия особого нет. Я же все время пытаюсь рассказать, только постоянно не хватает времени...

— Торжественно клянусь приложить все усилия... но предупреждаю, что человек слаб... Ты поступила на какие-то там курсы.

— Ну. По-прежнему никаких чувств кроме злости и обиды на весь мир, но только семнадцать лет и природное здоровье никуда не денешь, так что помирать я, со временем, перестала. А на курсы эти поступила, чтобы можно было уходить из дому. Ну и пустилась во все тяжкие. Домой почти постоянно возвращалась поддатая, а раза три вообще привозили в говно... Ну и, поскольку жизнь все равно кончена, чуть осмотревшись, со злости решила перебрать всех доступных парней. Примерно с третьим я вспомнила про твои жопные поползновения...

— Протестую! Я не сделал тебе ни единого намека в этом направлении.

— Да? А твое «лечение» от излишней стыдливости? Да я после этого, находясь в твоей любимой позе, все время чувствовала твой хищный взгляд... Ты не поверишь, но и далеко не каждого мужика удается подбить на анал.

— Они сами не понимают своего счастья, так что не будем говорить об олигофренах. Не стоят они того. И как тебе?

— А! — Пренебрежительно махнула рукой. — Вообще-то никак. Ничего страшного и ничего особо хорошего. Удивило только, что ощущения так похожи на самый обычный секс. Так что пристрастия никакого нет. Назло непонятно кому подставляла собственную жопу, злость кончилась, и это тоже. Отдавалась сразу двоим мужикам, это да... пару раз попробовала с тремя, но больно уж неудобно... и вообще ни к чему. В рот, как и положено культурной женщине, беру, но тоже постольку-поскольку. Поняла в конце концов, что предпочитаю классический секс, желательно — с тобой. Не-не, не пугайся, никаких претензий! Что еще? Курила травку, несколько раз попробовала филателию...

— Пока все в рамках малого молодежного набора. Фигня. Что называется, не героин.

— Вот ты не поверишь, а только вся дурь моя закончилась как раз на героине. На первой же инъекции. Это было такое безоблачное, ничем не замутненное счастье. Почувствовала, что ничего больше в жизни не надо. Да и сама жизнь, в общем-то. Неожиданно для себя перепугалась так, что лучше и не надо. Умная-умная стала. Такая положительная, что предки даже переполошились, заподозрив непонятно — что. Ну, когда поступила, — успокоились. Училась старательно, успешно, считалась в лучших. Изредка, понятно, срывалась, но не напоказ, а тихо так. Да и не срывалась а... о, сейчас как раз появилось подходящее слово. Оттягивалась. Пара мужиков и два-три дня в угаре, сутки собираешь себя по кускам, — и снова как новенькая.

— Нормально. Но группешник, даже на один вечерок, все равно эффективнее.

— Ты что? ВУЗ не тот. Никто, ничего не должен был знать.

— А-а. — Именно в этот момент я вдруг понял, что разговариваю с ней, как с одним из СВОИХ. Тут не ошибешься. — Надеюсь, никто особо не пострадал?

— Всем повезло по-разному. — Тяжело вздохнула Елена. — Кое-кто, кажется, жив. Но только они сами виноваты. Никто не неволил.

— Несомненно. Тогда еще один вопрос: как тебя на эти курсы отпускали-то? После твоих фокусов. Э-э-э... причина того же рода?

— Слушай, никогда не думала. Когда я, гм, исправилась, и мне постепенно-постепенно начали доверять, а я еще получала удовольствие от собственного лицемерия, мама при случае рассказала, что папа-де один раз пытался устроить мне нотацию, а потом сказал: «Разговоры бесполезны. Мне вдруг почудилось, что она смотрит его глазами». Да ну их... Совсем сбесились.

А интересный у нее папа. Он и вообще мне сразу понравился. Но пока мы вернулись к еще более интересным темам. Интересно, встреча с былой любовью при хотя бы мало-мальски подходящих условиях всегда кончается постелью, или бывают исключения?