Слияние Сфер: явление

— А теперь, — ясно проговорила она голосом чистым и ломким, как стекло, без признаков одышки, и в глазах ее тоже блестело стекло, — скажу классическими словами из американских фильмов. Те, кому очень понравилось. Те, кому не понравилось. А также все желающие. Могут поцеловать меня в задницу, а то, что причины у всех будут разные, мне все равно. Кто первый? О!

Первым оказался Андрюха, которого я как раз и не относил к категории почитателей Божественной Яны. Подошел и чмокнул.

— Ну что ты, как первоклассник, — она слегка раздвинула зад, — смелее... Кто-нибудь, покажите ему, как это делается, он не умеет...

Сейчас она очень сильно напоминала знаменитую Венеру Каллипигу, только лучше, потому что та жопу раздвинуть не догадалась, а с раздвинутой, понятно, на два оборота круче. Это как минимум. Такой вот модернизированный вариант, в сокращении просто «ВКМ». Но даже и без модернизации жопа нашей, советской девушки-комсомолки была несравнимо красивее, чем у какой-то там Венеры. Это уже кроме шуток: у той она, на мой взгляд, очень так себе.

— Я на Юрочке покажу, — невинным голоском пропела Надин, — у него только что мытая. Андрюша! Жопу лижут вот так, — она показала, — учись, пригодится в жизни...

И тут меня отвлекли. Зелье и обстановка, обстановка и зелье завели Наташку так, что она была на грани истерики от желаний, пока не слишком-то понятных ей самой. Как мои гости в начале просмотра могли с равным успехом спустить в штаны или проблеваться, так и она еще не до конца определилась, хочет ли прижаться ко мне, как та самая рябина — к клену, или вцепиться ногтями в рожу. Некстати, конечно, потому что нежелательно терять контроль, но, когда смотрят таким отчаянными глазами, отказать тоже невозможно. Да ей и нужно-то было немного: дать возможность спокойно, без дурных страхов определиться, что ей на самом деле нужно, а что — не слишком. Собственно говоря, к этому времени практически все делали то же самое: разнежившись в особой, «содовой» симпатии, обжимались, целовались и трогали друг друга за все места, перестав, наконец, обращать внимание на окружающих. Но мне-то, мне, между делом, прислушиваться приходилось так или иначе.

— Э, э, — ты куда это залез? — Донесся голос Яны-Каллипиги Рубинштейн-Медниковой, но все равно Венеры. — Хотя продолжай: твои речи угодны Богу...

Когда я снова получил возможность отвлечься, природа начала брать свое: красавица уже не стояла горделиво на манер той самой Венеры — ВКМ, а лежала, откинувшись на подушки дивана в классической позе «коленки возле ушей», и трое-четверо почитателей сменяли друг друга на посту между ее прекрасных ног. Затея-то была куда как красивая, но потом эта идиотка подставилась по полной: от исходного благоговения на этот момент остались одни только клочья. Пока дело ограничивалось поцелуями, но смех ребятишек становился все более злым, острота прикола начала соперничать с диким возбуждением, и все сильнее смешивалось с ним во все более гремучую смесь. Так что дальнейшее предсказать было совсем нетрудно. Ну, тут ей никто не будет виноват. В конце концов, — не драться же с ними? Это было бы в корне неправильно. Но красавица совершила целую череду очень удачных нестандартных ходов, так что умудрилась вывернуться даже тут.

Во-первых, она кончила. По неопытности, не заметив предпосылок, а оттого неожиданно. И, видимо, достаточно круто, потому что не вот опомнилась, не в силах сообразить, что произошло, на каком она свете, и только водила по сторонам ослепительно прекрасными, но затуманенными глазами. Видимо, она и в промежутке добавила «минералки», поскольку свела в пьяном недовольстве соболиные брови, попробовала собрать взгляд ослепительных глаз более-менее в кучу, а потом сказала:

— Э, куда ж вы все? Я еще хочу...

А потом она приняла еще глоточек и вырубилась, и это их все-таки смутило. «Сода», в зависимости от дозировки, дает полчаса-час глубокого сна с пробуждением без особенного похмелья. Ощущается только особого рода скука, ощущение надолго ушедшего праздника. А женщина в глубоком сне, валяющаяся, как бревно, хоть и с пиздой наружу, но все равно во многом теряет в привлекательности. Не настолько, конечно, чтобы ее не отъебли вошедшие в раж подростки, но все-таки. Дает, по крайней мере, хоть какой-то темп для вмешательства без обязательной драки.

— Стоп! — Я навис над местом событий, с привычной, практически неотразимой бесцеремонностью врача раздвинул Почитателей и похлопал беспамятное тело по прекрасным ланитам. Бесполезно, голова ее только болталась со стороны на сторону. — Все. Шутки в сторону. Пойду приводить в себя.

И моментально, пока не опомнились, перекинул ее через плечо и отволок в комнатку на мансарде. Уложил на бок и запер дверь. Все. Доктор сказал — в морг, значит — в морг.

Хорошо еще, что в структуре момента образовался еще и второй, конкурирующий полюс. Правильно, им стала наша Лилия.

Приняв «соды», она продолжила свой безотрывный, жадный просмотр моей кассеты-модерн. И когда она, наконец (на самом деле довольно скоро, снадобье дало о себе знать), поднялась, чтобы все с тем же остановившимся взглядом отправиться все тем же безысходным, как экспедиция наркоши за очередной дозой, маршрутом, я остановил ее.

— Послушайте, Лиля, зачем вам куда-то идти? Что за детский сад, ей-богу? В конце концов, — посмотрите на остальных... То же самое можно делать и здесь, не отвлекаясь от сеанса. На самом деле мастурбация, — это же очень эротично. Просто необычайно.

На «вы», но по имени, — это я вычитал в одной из книжек, где среди прочего описывали отношения учащейся молодежи до революции. Надо сказать, при желании установить контакт действует практически безотказно.

— Правда? — Она счастливо хихикнула, вся во власти особой «содовой» эйфории, когда человек переполнен симпатии к миру и окружающим, все друг другу братья и сестры, и кругом царят только любовь друг к другу и безграничное взаимопонимание. — Ну ладно!

С этими словами, не теряя времени, она извлекла из плена черных трусов (брюки все-таки сняла раньше, видимо, из стадного чувства) полный комплекс тазовых органов со всеми аксессуарами, включая могучий Мрачный Куст на лобке и щетину на мощных, жилистых ляжках. А после этого показала мастер-класс: на мой взгляд, в отдельных своих пассажах она ни капли не уступила бы Джимми Хендриксу.

Меня не удивляет тот факт, что в мире есть поклонники и Перголези, и Хворостовского, и собачьих боев. Куда интереснее, что поклонником — вполне искренним поклонником! — и Гершвина, и собачьих боев может быть один и тот же человек. Так вот после Болеро этот виртуозный этюд тоже получил своего зрителя, а исполнитель — своих фанатичных поклонников. Кроме того, именно с этого момента были сняты последние трусы, а народ обоего пола начал, при необходимости, подрачивать: надо сказать, в таких условиях это здорово облегчает специфическую коммуникацию.

В этот вечер ее переебли если не все, то близко к тому*. И некоторые еще не по одному разу. Каждому серьезному человеку в жизни положен свой звездный час: очередь к ней была, пожалуй, не короче, нежели давеча — к алтарю ныне почившей Яны.

Надин честно старалась хранить верность Юре, но, исчерпав его потенциал, все-таки впала в соблазн еще с двумя, как минимум. И методично, не делая пауз и перерывов на обед, трудилась хроменькая, легко краснеющая, с деликатным телосложением блондинка Танечка, про которую вообще никто ничего в этом плане не знал и не думал. В отличие от двух других ударниц, она, помимо пизды, вовсю работала ртом в профессиональном стиле «халтурный минет»: это когда в рот берут, но по преимуществу работают руками. Парадокс, но халтурный вариант ничуть не меньший показатель профессионализма, чем элитарная «глубокая глотка»: истинный профессионал не будет тратить лишних сил и выкладываться на все сто там, где в этом нет настоящей необходимости.

Правда, в более поздние времена, где-нибудь на «субботнике», за халтуру можно было схлопотать по морде, но для той компании вполне сошло, как есть. Она заводила соискателя, не по-детски, — каждый раз! — заводилась сама, и садилась ему на хуй. По-моему, со своеобразной практичностью старалась, раз уж так вышло, собрать как можно больший урожай оргазмов. Как иные особи могут перебирать с выпивкой только потому, что на халяву. На мой вкус это несколько напоминало конвейер, но народу нравилось. И, поскольку она с осторожностью повела себя относительно «минералки», у нее, в общем, все получилось. Об источнике ее мастерства не знаю до сих пор. Что не проститутка — точно, там родители были очень состоятельными и не больно-то строгими в финансовом отношении людьми, но какой-то профессионализм тут имел место, точно.

* Утром — иные в ужасе брались за голову, не в силах понять, — как ЭТО могло произойти лично с ними? Ведь были же и другие бабы? Иные ржали в том смысле, что: «Не бывает некрасивых женщин...». Кое -кто предпочитал делать вид, что ничего такого и вовсе не было.

Думаю, во многом именно безмерной щедростью этих трех героинь (отказа не было, и никто не уходил обиженный!) в тот вечер удалось избежать конфликтов на почве дележа партнеров. Попрактиковавшись, народ переходил к изучению теории по видаку и скоро заводился заново. Процесс пошел, и, воспользовавшись этим, я отправился наверх. Глухо: по-прежнему никаких реакций, но, чтобы уж не даром подниматься, решил ознакомиться с ее документами, которые до этого момента вблизи еще не видел.

Технический паспорт: очень приличная модель, несколько покрасневшая, еще сочная, — широкие народные массы постарались на совесть, — но, действительно, печать на месте.

Досье: вообще пустая папка. Как говорится, «плотно зажмуренный глаз Старого Слона»: это когда мелкие-мелкие морщинки, а самого отверстия не увидишь. Показатель того, что ее познания о Тигранчиках тоже носят чисто теоретический характер. Выглядело настолько соблазнительно, что я решил пошалить. Не подумайте плохого: пальчик, всего один, ничего более. Обман доверия, — смертный грех, а вот добрая, чуть грубоватая шутка в обход конвенции, — совсем другое дело. Да и маленький урок красавице не повредит.

Наутро народ начал потихоньку рассасываться, а я прикидывал, как буду разбирать образовавшийся срач и где перестираю такую гору обтруханного и, местами, окровавленного белья. Опасался, что утром они не смогут даже смотреть друг на друга, это, отчасти, имело место, но за импровизированным завтраком прошло. Некоторое время они будут друг друга стыдиться, — еще бы, вот так, враз, столько всего рухнуло и столько сложилось, — а потом, неизбежно, разберутся по компаниям и парам, образовавшимся как раз в этот памятный день. Не обошлось, правда, без покаянных речей, откровений и легких истерик.

— Я же не такая! — В отчаянии вцепилась себе ногтями в щеки Лиля Лукина. — Нет, правда! У меня до этого вообще только один и был! А это я и не знаю, что на меня нашло!..

— Успокойся, цветочек, — хладнокровно проговорила Надин, — ты именно такая, только раньше о себе этого не знала. Пусть тебя утешит, что такая ты здесь не одна. Наоборот: такие здесь, более-менее, все. А кто не, тот потом будет жалеть до конца своей серой жизни...

А вот когда я, пораньше утром, занес Яне слегка затоптанные трусы и прочую одежду, то застал красавицу мрачной и несколько ожесточенной.

— Отвернись... А как...

— Как ты тут оказалась? — Любезно подсказал я. — Я принес. Во избежание. Ты там что-то говорила о сохранении девственности, а желание гостя — закон.

— А...

— Сохранила, — я снова предварил вопрос, сохраняя все тот же ласковый тон, — хотя угроза, надо сказать, сложилась реальная.

— Никто, значит, так и не дерзнул? — Усмехнулась она. — И это мужчины? И как прикажешь к ним после этого относиться?

— А ты хотела, чтобы дерзнули?

— Да нет, пожалуй. Не дай бог. Но это не делает их меньшими ссыкунами. Кстати: ты-то откуда знаешь?

— Проверил. Я же человек ответственный, без контроля никак. Да нет, — предварил не заданный вопрос, — чисто визуально. Без зондирования. Я же обещал.

Она подняла на меня огромные голубые глаза с застывшим в них следующим вопросом, ожидая, что я снова скажу за нее. О чем она хочет спросить, я знал. Конечно же, красавицу интересовали странные ощущения в жопе, только она сомневается в их реальности. То ли есть, то ли нет. В сущности, так и должно быть, если все сделать правильно. Но уж тут я вовсе не собирался разрешать ее сомнения и с интересом ждал: спросит или не спросит? А если спросит, то какие выражения выберет? Так и не решилась, а потому вопрос задал я.

— А если б не обещал?

— Даже не сомневайся. — Разрешил я ее сомнения. — А чего ты, собственно, хотела? Слушай, — а ты и впрямь считаешь, что осталась невинной девушкой? Если честно? После того, как дала отлизать себя и в зад, и в перед пяти-шести парням? А потом отрубилась на глазах у всей этой подлой кодлы, как была, без трусов? Видишь ли, если тебя не выебали во все дыры, раз десять-двенадцать, то ты в этом не виновата. Точнее, — виновата в самую последнюю очередь. Или ты вовсе ничего не помнишь?

— Не для того затевала, чтобы не помнить. Слушай, — это и называется «кончить», я ничего не перепутала?

— Не. — Разрешил я ее сомнения. — Все точно. И как тебе?

— А тебе?! Помнишь свой первый раз? Тогда к чему спрашиваешь? Нет, я получила то, чего добивалась, а вот теперь вся в сомнениях: не зря ли? Может, лучше бы и не знать?

— Угу. А еще лучше не родиться. Только к тебе это не относится. Ты родилась для чего-то такого, можешь не сомневаться. Прожить всю жизнь, так и не узнав, для чего создан, может быть, не самая страшная судьба. Но, на мой вкус, самая жалкая.

— Это ты про танец? Не знаю, что на меня нашло. Это все твоя отрава виновата.

— Если отрава, — да вообще что угодно! — может освободить в человеке ТАКОЕ, значит, оно в нем есть. И тогда серьезный человек пробует снова, и даже если у него поначалу получается не очень, он входит в раж, упирается рогом, и в конце концов начинает заводиться от самого дела, без всяких стимуляторов. И, что характерно, получается-то лучше, чем под влиянием случайного вдохновения в самый первый раз, причем намного.

— Ну, — она презрительно наморщила нос, — не знаю. Меня что-то не больно привлекает карьера танцовщицы.

Ну, балетная прима из тебя, пожалуй, и не выйдет. Старовата, да и чужие правила не для тебя. Но сказал, понятно, другое.

— Тут вот какое дело... я тут подумал, и знаешь, что мне пришло в голову? Этот твой жуткий трюк только часть. Компонент чего-то куда более серьезного. Так что разговор тут не о карьере а-ля Ида Рубинштейн. Но всерьез тренироваться... репетировать, — я назидательно поднял палец, — все равно надо!

— Часть — чего? Договаривай, потому что ты можешь вывести из себя даже святую.