Темная сторона Эмеральд Эберди

— Давай же.

Бесполезно. Прикусив губу, осматриваюсь, спрыгиваю на порожек рядом с дверью и вздыхаю. Достаю из кармана связку ключей, подкинутых мне стариком. Вдруг сработает? Но не нахожу ни одного подходящего варианта. Может, все это тупая шутка? Может, мой отец решил, будто к детской иллюзии стоит прибавить еще и погоню за призраком?

— Ладно, — тяну я и глубоко выдыхаю обжигающий воздух, — к черту. Просто к черту.

Поправляю волосы. Какая разница. Вернусь в общежитие и забуду обо всем. В конце концов, речь идет о Колдере Эберди. А его слова не имеют значения. Я давно смирилась с тем, что мой отец — лишь образ. Пусть так и останется.

Колледж — это место для тех, кто знает, чего хочет. Или же это отличное пристанище для потерянных душ, болванов и растерянных неумех, желающих потратить жизнь на то, что не имеет значения, ни к чему не приводит и просто тянет время. Дело в том, что я уже давным-давно не просыпаюсь рано утром, не занимаюсь исследовательской работой и не участвую в благотворительных-нудных-муторных мероприятиях. Моя лихая студенческая жизнь в стенах Западного резервного университета имени Кейза ограничивается только психологией, ночными кутежами и раздражающими преподавателями. Мне, естественно, грозили исключением, меня неоднократно ловили на прогулах, мое вальяжное отношение к предметам привело к тому, что аудитории перетрансформировались в кабинет декана, а лекции — в его вечные, скучные нотации. И, тем не менее, до сих пор я числюсь в одном из самых престижных университетов штата Огайо, наверно, благодаря профессору Говарду и его вере в то, что из меня и в самом деле что-то выйдет. Юрист, например, на которого я "учусь" уже мучительные и удручающие два года.

Приходится сменить одежду, чтобы пойти на семинар. К сожалению или к счастью, я не из тех серьезных принцесс, которые носят строгие серые костюмы и прячут плечики под шерстяную ткань даже тогда, когда на улице плюс тридцать три градуса по Цельсию. Однако в университете есть дресс-код, и на моем факультете он восхваляем до безумия. Собственно, поэтому я до сих пор не могу вписаться в эту компанию строго одетых ребят, и общаюсь лишь с Саймоном и доброй половиной тех, кого не отталкивает мой внешний вид и привлекает длина моих ног.

Сегодня я натягиваю черные джинсы, растянутую белую футболку — почти форма — и собираю в тугой хвост волосы. Паркуюсь с западной стороны кампуса и осматриваюсь, прежде чем схожу с места. До семинара осталось пять минут, на дорожках почти никого нет. Газон пустует, ярко-зеленые деревья шелестят от едва ли ощущаемого ветра, и мне вдруг кажется, что я — отдельно от всего, что находится рядом. Отдельно от университета, отдельно от предметов и потока студентов. Если среди ребят и есть тот, кто знает, к чему он стремится, он совсем на меня не похож. И мне даже нравится отличаться от всей этой массы. Они рвутся к одной цели, одной точке, а у меня море возможностей и целая тонна свободного времени. Наверно, поэтому я могу позволить себе получать удовольствие от жизни, а они зарываются с головой в книги и тухнут, как подожженные спички.

В коридорах университета пахнет свежим кофе. Я прохожу через аллею арок, грузно выдыхаю и вихрем врываюсь в аудиторию, где уже расположились мистер Говард, мои сокурсники и их ноутбуки. Шествую к первой парте.

— Мисс Эберди, — довольно протягивает профессор. У него нелепые очки, но я уже во второй раз не считаю их наличие идиотизмом. Что Саймон, что мистер Говард берут тем, что отличаются от остальных. — Вы все-таки нашли время.

— Я всегда его нахожу, — неуклюже сажусь за парту. Одна из девушек — Мэриэлла ОдВольф — отодвигается на край стула, защищая рукой правую сторону ноутбука, будто прямо сейчас я на него накинусь и выброшу в окно. — Продолжайте.

— Что Вы, Эмеральд. Без Вас мы и не думали начинать.

Растягиваю губы в скупой улыбке. Люблю лекции Говарда, но не люблю, когда все на меня пялятся и расширяют и без того широкие глаза. Плевать, что они обо мне думают, но их взгляды мешают сосредоточиться. У профессора широкие, древние брюки, похожие на мусорный мешок. Даже цвет не черный, а слегка черноватый, в каких-то выцветших пятнах. Мистер Говард носит футболки, тяжеленный рюкзак и килобиты информации в своей лысой голове. Обычно он начинает лекции с заявленной темы, а затем сменяет монолог диалогом, упрощая все возникшие сложности с помощью примеров из жизни и доводов специалистов. Наверно, поэтому его семинары — пожалуй, единственное место, где высказываться — не просто нужно, но и хочется.

— Как вы думаете, какая сегодня у нас тема?

— На прошлом семинаре мы разбирали дело Роберта Дерста. — Мэриэлла озадаченно хмурит брови и кивает, будто только что раскрыла строжайший секрет.

— Правильно, но разве это ответ на мой вопрос?

Я хмыкаю, а блондинка обижено поджимает губы. Профессор Говард, погодя пару секунд, обходит стол и останавливается по центру, водрузив руки перед собой. Его глаза изучают нас, будто мы очередной эксперимент помешанного адвоката, запертого в стенах университета, в то время как душа его тянется к маньякам, уликам и правосудию. Затем на его лице отражается хитрая ухмылка, а уголки губ взметают вверх.

— Замолчав, вы проиграли дело, мисс ОдВольф.

— Что? Но...

— Даже если вас загнали в угол, вы должны тарабанить любую несуразицу, причем убежденно, упрямо, заговаривая зубы себе и остальным несчастным, находящимся в зале.

— То есть, искусный адвокат — искусный лжец? — Я смотрю на профессора и лениво вскидываю брови. — Тогда в чем смысл правосудия, если оно строится на обмане?

— Разве я просил вас обманывать?

— Вы просили плести несуразицу.

— А несуразица — синоним лжи?

— Несуразица синоним глупости и ахинеи, — я наклоняюсь чуть ближе к концу парты, чтобы посмотреть преподавателю прямо в глаза. — Говорить ересь, чтобы выиграть?

— Чтобы выиграть что?

— Выиграть дело.

— Дело? — он эмоционально взмахивает руками и решительно приближается ко мне. В аудитории становится тихо: каждый знает этот сумасшедший взгляд. Профессор в курсе того, о чем мы даже и не догадываемся. — Мисс Эберди, вы не спасете клиента, выдумав галиматью и тарабарщину. Это же очевидно.

— Тогда какой прок в несуразице?

— Вы выиграете нечто иное.

— Что? — недоуменно откидываюсь назад. — Что я выиграю с бессмысленного потока речи, не имеющего под собой никакого веса?

— Время.

— То есть?

— Вы выиграете время на то, чтобы придумать нечто "смысленное". Есть каноны и те фразы, которые обязаны срываться с вашего языка непроизвольно. Рефлекторно! Пока вы диктуете номер статьи и вещаете залу ее содержание, вы не должны думать о пятой строке седьмого пункта. Вы должны заговаривать толпу и шевелить извилинами, спасая себя и своего клиента нелепой тарабарщиной, способной дать вам пару секунд на раздумья и поиск вариантов. Как вам такая несуразица? Вполне сойдет за ход ферзем. Верно?

Вскидываю подбородок.

— А что если присяжные сочтут мою тарабарщину — чистейшим бредом и решат, что я действительно заговариваю им зубы?

— Тогда вам не стоит учиться на моем факультете, мисс Эберди. — Профессор грузно выдыхает и принимается копаться в бумагах, сваленных на столе.

Я внимательно наблюдаю за Говардом, за его хмурым, задумчивым лицом. На самом деле, мне никогда не нравилось взвешивать за и против. Я действую по инерции, несмотря на последствия. Возможно, поэтому у меня столько проблем и неприятностей.

— Вам следует знать, что, — мистер Говард оборачивается и подергивает уголками губ, — существуют всего три вопроса, на которые стоит ответить в ходе судебного процесса. Вы думаете, что пришли копаться в информации, бороться с несправедливостью, искать тех, кто провинился и заслуживает наказания. Нет, — он эмоционально взмахивает руками. — Это чепуха. Вся проблема современных адвокатов состоит в том, что они возомнили себя не тем, кем являются. Мы не ищем убийц, мы не наказываем их. Мы считываем по лицам. Хороший адвокат — хороший психолог. Он говорит то, что люди хотят услышать, и оттого узнает то, что хочет узнать. Он не тратит время на пустую тарабарщину: каждое его слово имеет под собой вес и смысл. И даже заговаривая зубы, — он вдруг смотрит на меня, — он делает это таким образом, что люди не обращают внимания. Итак! — его рука взмахивает вверх, и мы как по команде следуем за ней взглядом. — Три вопроса. Всего три, и только. Кто передо мной сидит. Что ему нужно. И что я смогу ему дать.

— А как же причина? — недоуменно спрашивает парень с последней парты. Его глаза находят безумный взгляд профессора, и тут же спина превращается в крючковатую дугу.

— Что?

— Причина..., почему человек совершил тот или иной поступок...

Говард неожиданно смеется. Протирает руками лицо и говорит:

— Дорогой мистер Империолли, а разве ответив на вопрос — кто передо мной — я не пойму мотивов? Разве узнав, что ему нужно — я не отыщу правду? Причина, — профессор осматривает нас увлеченным взглядом и ударяет ребром ладони по другой руке, — это — не есть сам человек. Узнав "почему", мы не ответим на вопрос — кто? Но нарисовав портрет клиента, мы с легкостью скажет — зачем. Понимаете?

Озадаченные лица однокурсников заставляют меня усмехнуться. Тут же, уловив мой смешок в воздухе, мистер Говард встречается со мной взглядом.

— Эмеральд, — он вскидывает брови, — вы не согласны?

— Возможно.

— С чем именно?

— С тем, что я должна узнать личность человека, чтобы понять его мотивы. Как мне кажется, большинство преступников — скрытые психопаты, в поступках которых нет, и не было ничего странного. Они — обычные люди, у них есть семьи и клумбы, где они упрямо выращивают какую-то дрянь. Лишь иногда удается за что-то зацепиться, ведь вряд ли мы можем сказать, будто каждый маньяк имеет детскую травму или что-то вроде того. Роберт Дерст, например. Идеальный гражданин. Единственное его отклонение — слишком много денег в сейфе центрального Южного Банка. Кто бы сказал, что он ненормальный? Никто. Наверно, только тот сосед, которого он и порубил на мелкие части.

Мистер Говард согласно кивает, а затем вдруг резко сплетает на груди руки.

— Мисс Эберди, предлагаю пари. Если выигрываете вы — ставлю отлично автоматом, если же победа за мной — вам предстоит посещать дополнительные занятия каждую среду и каждую пятницу до конца этого семестра. Согласны?

Я заинтересованно облизываю губы. Мой сосед справа — Рори Аполски, невысокий, кучерявый брюнет с двумя выпирающими зубами — тихо шепчет:

— Не выдумывай, Родди. — У него дергается нижняя губа. — Профессор Говард сотрет тебя в порошок. Заставит посещать дополнительные кружки. Зачем тебе это?

Однако я не слушаю. Выпрямляюсь и на выдохе отрезаю:

— Ну, валяйте.

— Отлично! — аудитория оживляется. Мистер Говард приближается к моей парте, и решительно опирается о ее край широченными ладонями. — Итак, Эмеральд, мы сыграем в игру. Она называется — расскажи обо мне все.

— Интересно.

— Как я понимаю: ваше решение — логическое объяснение. Мое же — интуиция.

— Да.

— Что да? Это ответ? — Профессор ухмыляется. — На какой вопрос?

Я вальяжно пожимаю плечами.

— На любой, мистер Говард, раз отличный адвокат — талантливый болтун.

По аудитории проносится гул и вздохи, а я улыбаюсь, заметив, как лицо профессора вытягивается в изумлении. Он заинтересован не меньше моего. Выставив вперед две руки, он отворачивается и говорит:

— Выбирайте.

Я опускаю взгляд и замечаю две карточки, сжатые в его крючковых пальцах. Туз пик и восьмерка крести. Меня так и тянет к восьмерке, однако я упрямо встряхиваю головой. Что это за цифра, да и что за масть? Восьмерка ничего не значит, а по сравнению с тузом — она просто пустота, бессмыслица. Пика — сильная масть, а туз — высшая карта. Да. Мне по душе такой расклад. Я уверенно киваю.

— Выбрала.

— Точно?

— Да.

— Теперь моя очередь. — Профессор смотрит на две карты несколько секунд, а затем довольно кривит губы. — Что ж, и мое решение сделано. Теперь самое интересное, мисс Эберди. Кто начнет?

— Начнет что? — я недоуменно пожимаю плечами. Тишина в аудитории начинает не на шутку напрягать, а тяжелое дыхание Рори Аполски — бесить. — Я должна назвать вашу карту? Так ведь?

— Вы говорите, что вам необязательно хорошо меня знать, чтобы найти причину тем или иным моим поступкам. Я же видел ваше личное дело и могу делать выводы на основе определенных данных. Осталось только выяснить, кто из нас прав. Готовы? Кто первый?

— Позвольте мне. — Мои губы растягиваются в улыбке, и я легкомысленно откидываю назад хвост, зацепившийся за плечо. — Вы выбрали туз пик, потому что он из себя хотя бы что-то представляет. Он бьет любую карту. Он вершина колоды. А вы — зрелый мужчина. По логике ваш выбор — отражение вашего возраста и опыта. Вы слишком много знаете и слишком много видели, чтобы остановиться на несчастной восьмерке.

Мистер Говард кивает. Приподнимает подбородок и спрашивает у аудитории:

— Все согласны с Эмеральд Эберди? — большинство молчит, однако пара ребят все же решается поднять руки. Я с нетерпением жду правильного ответа, но профессор не думает признаваться. Хватает рядом стоящий стул, со скрипом ставит его напротив и садится так, что наши лица оказываются в зеркальном отражении. — Теперь моя очередь, мисс Эберди. Вы — выбрали туз пик. Верно?

— Почему вы так в этом уверены, профессор?

— Потому что вы, Эмеральд, — сплошное противоречие. Вам кажется, что вы боретесь со всем миром. Но боретесь вы сама с собой. Восьмерка — слишком тухло. Куда красивее и многообещающе выглядит туз, значит, его и надо выбирать! А вам противна сама мысль того, чтобы быть слабой. Отец ушел из семьи, вы выросли самостоятельной и уверенной в том, что обязаны стоять ровно, отвечать резко, отрезать, не задумываясь. Поэтому вам так сложно смириться со своей настоящей природой.

— Настоящей природой? — хмуро вскидываю брови. Мне не нравится, что профессор говорит обо мне, как о грошовом романе. — И что бы это значило?

— То, что восемь крести вам ближе, мисс Эберди. Вам и в радость стать слабой, но вы считаете, что не имеете на это право. — Мистер Говард улыбается. — Я бы с удовольствием попытался разубедить вас в этой глупости. Но вот в чем парадокс, — учитель неаккуратно поправляет очки и встает с места, — кажется, ваша изюминка как раз-таки в вашей борьбе.

В аудитории становится еще тише. Я крепко стискиваю зубы и выдавливаю из себя неискреннюю улыбку. С чего мне бороться с собой? Я точно знаю, чего хочу. Плевать, что этот профессор навыдумывал. Он ошибается.

— Нет, я прав, — будто прочитав мои мысли, восклицает мистер Говард и смотрит на меня через плечо. — Если вы считаете иначе, вы плохо себя знаете.

— Или же вы просто переоцениваете свои возможности.

Ребята в аудитории начинают шуметь, глядят на меня, как на сумасшедшую. А Рори и вовсе едва не дышит. Сжимает в руках уголок тетради и беспощадно мнет его, бросая маленькие клочья на пол. Профессор лишь усмехается.