Мастер Ветра-2(общий файл)

Мышцы сами, без участия мысли, подбросили меня в воздух. Едва касаясь носками сапог по обледенелым валунам, я невесомой птицей порхнул под темные лапы ближайшей елки. Гигантскими скачками, петляя так, что зайцам обзавидоваться, рванулся в сторону чащи. И только там, ввинтив тело в самую середину присыпанного снегом бурелома, позволил себе замереть, перевести дух.

Все дело в том, что не тот Лонгнаф человек, чтобы, прикончив посланных вдогонку воинов Нарата, спокойно продолжить путь к выходу их теснин принадлежащих ойон. Да еще и оставлять навоз на самом видном месте. Любой охотник лесного народа, поджидая погоню, обязательно бы устроил засаду в столь удобном месте. Привычный лук и две дюжины стрел в руках лесовика с заранее подготовленной позиции за несколько минут отправили бы в мир предков весь наратов отряд. Но я был абсолютно уверен: эковертов пес ждал там, на берегу, меня.

Рысь, словно мертвая, недвижима, лежала на толстом суку, нависающем над оленьей тропой к водопою. Она была голодна и раздражена — черная метка на кончике хвоста едва ощутимо подрагивала. Тяжелый, заросший волосами по самые глаза человек, не пахнущий как добыча, устраивая себе лежбище в кустах на крутом косогоре, спугнул осторожную пятнистую самку с теленком. И пусть, закончив, он замер, словно сам выслеживал добычу, но косуля все же не рискнула вести своего отпрыска той же тропой.

Ветер прошелестел, проскользнул, просочился сквозь частые ветки кустов. И уже там, соглашаясь с моим желанием позабавиться, взвился, взорвался вихрем, в один миг сметая с ловких веточек остатки снега. Мой враг был там. И, будь у меня на пару пальцев на левой руке больше, и добрый лук с самой захудалой стрелой, одним Лонгнафом в нашем мире стало бы меньше. О том, что можно подкрасться незамеченным к нему на расстояние броска ножом, я даже не мечтал. Еще свежа была память о нашей первой встрече на опушке Тырышкиного лога.

Ветер-озорник снова накинулся на беззащитный кустарник. В воздух взвились остатки сугроба, а я в этот же самый момент, выполз из-за валуна и юркнул в лес. По моим подсчетам, Нарат уже с час как должен был выехать из деревеньки следом за мной. Лонгнаф сильно меня разочаровал бы, если стал бы поджидать их появления на горной тропе. У меня же было дело поважнее — следовало осмотреть место, где пятеро лучших воинов ойон повстречали смертоносного чужака. Я еще тешил себя надеждой, что кто-то из них мог остаться живым.

5

Меч попался дрянной. Тяжелый бронзовый, наверняка еще времен Спящих, клинок с кое-как припаянной стальной полоской на режущей кромке. Чудо, что хотя бы его удалось забрать с застывших в смертельной неподвижности тел посланных по следам чужеземца воинов. Словно белка, перескакивая от валуна к камню, пробираясь к вожделенному оружию, я спиной чувствовал взгляд врага.

Кожа на рукоятке размокла от снега, растянулась, и меч так и норовил провернуться в ладони. Приходилось держать его обеими руками — жалкая защита против в совершенстве владеющего длинным ножом Лонгнафа.

Последние сажени самые трудные. Лес всегда наполнен звуками. Не так уж и страшно наступить на сухую ветку или стронуть с места шаткий камень. Деревья постоянно поскрипывают на ветру, обламываются и падают отмершие сучья, шуршат листья или снег. Летом случается — птицы устраивают такую кутерьму в зеленых кронах, с воплями и перескакиваниями с дерева на дерево, что отряд громыхающих железом ратников может неслышно подкрасться.

Чуткое ухо опытного следопыта выделяет из общего шума совсем другое. Равномерное. Чуть слышный шорох шагов, характерное попискивание кожи сапог или шелест ткани. Чуть-чуть гудит натянутая тетива, позвякивает клинок в ножнах, похлопывает по бедру сумка.

Но главное — дыхание. Иные так сопят, что за пару перелетов стрелы заставляют умолкнуть, замереть от удивления все живое. Другие, словно песни поют, выдыхая ртом.

Старики говорят: хочешь исчезнуть — стань другим. Я сделал именно так. Крался к засевшему в засаде за пригорком врагу, шипел вместе с ветром, стучал камнями вместе со своевольной горной рекой, топал по снегу вместе с падавшими с ветвей сугробами снега.

Снежинки падали в подрагивающий от волнения дол меча и тут же срывались, уносились легконогим. А я смотрел на спину Лонгнафа, и казалось, что он давным-давно меня заметил и поджидает лишь, когда птичка сама прокрадется в ловушку. И когда исцарапанная точильным камнем кромка лезвия ткнулась в шею демона, я позволил себе выдохнуть шумно и свободно.

Он чуточку вздрогнул, медленно поднял руку и почесал шею совсем рядом с острием моего оружия.

— Знаешь, — сказал он хрипло. Кашлянул, прочищая горло, и повторил. — Знаешь, в тех местах, откуда я родом, сегодня в полночь будет самый главный и всеми любимый праздник... Сейчас должно быть хозяйки колдуют на кухнях, готовят угощенье на праздничный стол. Ребятишки наряжают елки разноцветными игрушками...

— Странные вы, — я запнулся, чуть не назвав их людьми. — Демоны. Даже праздники у вас ночью.

— Только этот, — взмахнул рукой он. — В полночь наступает первый день нового года. Вот его и встречаем...

— Зачем? Он может пройти мимо, если его не встретить?

— Считается — как Новый год встретишь, так его и проведешь... Знаешь, я третий год уже здесь, а про праздник вспомнил только теперь.

— До того занят был? Людям подлости чинил?

Лонгнаф хмыкнул.

— Это смотря с какой стороны смотреть, малыш. Враг, знаешь ли, всегда подл, а друзья — герои. В вашем мире я много чего натворил, много где бывал, но ничего такого, за что было бы стыдно, за собой не припомню.

— Забавно, — скривился я. — У демона есть стыд... И ты не прав. Правда — она одна. Подлость, это подлость, кто бы ее ни делал, враг или друг... Она как грязь, что марает и лапти крестьянина и копыта белого рыцарского коня. Но в отличие от придорожной грязи, каждый сам выбирает — барахтаться в ней рядом со свиньями, или пройти мимо, сапог не замарав.

— Вот что мне действительно нравится в вас, так это несусветная наивность, — перебил меня чужеземец. — Святая простота. Белое — это свет, а черное — тьма. И никаких тебе сумерек или теней. Ничего наполовину. Ну, чисто дети.

— Я тебя не понимаю, — вынужден был признать я. Игра в слова, затеянная врагом раздражала и все больше отдаляла меня от цели.

Тяжелый клинок оттягивал руки. Я нервничал. Чувствовал — Лонгнаф не испытывает никакого страха передо мной, и прижатый к шее меч его вовсе не беспокоит. Ждал какого-то подвоха, чего-то такого, что позволит врагу одержать надомной верх.

Искалеченная левая рука оказалась слабой помощницей. От робкого морозца ли, или от чрезмерного напряжения, но сгинувшие в грязи осенней степи пальцы отчаянно ныли, притупляя ум, отвлекая. И когда сквозь шум в ушах до меня добрались разорванные расшалившимся легконогим звуки собачьего лая, я вздрогнул всем телом. Лезвие чиркнуло по загорелой шее чужеземца, и ссадина быстро набухла темной кровью.

— Эй, — вскинул подбородок чужак. — Осторожней! Это всего лишь псы взяли-таки след. Скоро твои друзья будут здесь.

— Они мне не друзья.

— Ну уж а мне и подавно.

— Конечно, после того как ты отправил их орду на разгром...

— Ха, — вскинулся следопыт. — Я же не гнал их палкой. И не подкупал. Рассказал, что знал и уехал. А уж выбор они сделали сами.

— Ты им солгал. Сказал что нас не больше пяти сотен.

— А с чего ты решил будто я знал тогда, что вас в четыре раза больше? Да и не в этом дело. Орда ойон уже жгла костры в воротах Баргужин-Тукум. Не повстречай они войско твоего ненаглядного принца, огнем и мечом они прошлись бы по западной границе орейских княжеств. Выходит, хоть и не специально, своим советом несчастному Иса-хану, я спас тысячи жизней каменьских крестьян. Благодарить должен, а не железкой шею резать...

— Я должен тебя судить...

— Ух ты! Так просто горло перерезать рука не поднимается?

— Я не убийца.

— О! Извини. Забыл. Ты судья и палач. Два в одном, так сказать.

— Мы теряем время...

Мы теряли время. В тот самый момент я понял — чего именно добивался Лонгнаф — потянуть время. Дождаться, когда Нарат с воинами будут здесь. Ибо на земле ойон демон — гость, а гостя казнить нельзя. И я, почитай однорукий калека, не смогу защитить свое право на суд. Это значит, меня снова свяжут и повезут на запад, к заснеженным пикам Низамийских гор, а Лонгнафа наоборот — на восток, в степь. Туда, где начинается степь, где чужак снова станет чужаком, предателем и врагом.

Только вряд ли довезут. Матерый волк-людоед по сравнению с этим демоном — мохнатый полуслепой щенок. Эковертов прихвостень выберет самый подходящий момент, освободится и хладнокровно зарежет всех, кому не повезет разделить с ним дорогу.

— Ты должен дать мне Слово Чести, что не станешь пытаться бежать и не нападешь на меня во сне! — кивнул своим мыслям я. — Тогда я тебя уведу от ойон и спрячу.

— А потом?

— А потом стану судить. Стану обвинять, а ты сможешь оправдываться.

Следопыт неуклюже вывернул шею, а потом и просто повернулся ко мне. Меч, на котором собрался уже маленький сугроб, его совершенно не смущал.

— А если я откажусь? — у него оказались кошачьи, желто-зеленые глаза.

— Откажись, — попросил я, не отрывая взгляда. — Очень тебя прошу. Откажись. Вместе дождемся Нарата. Это местный воевода...

— Я знаю кто такой Нарат-бай.

— Хорошо. Он тоже будет рад тебя увидеть вновь. И не откажет маленькой прихоти — проводить тебя до границы. А потом наблюдать, как лошади разорвут тебя пополам. Суда не будет. Они уже все для себя решили.

— Всюду клин...

— Что?

— И так плохо и этак не хорошо. Чем же отличается твой суд от их лошадей? Итог и там и там один. Не они меня убьют, так ты казнишь.

— Возможно и так. Все зависит от твоих ответов на вопросы. А вопросов у меня много.

— А что мешает мне...

— Ты же мне Слово Чести дашь.

— И ты просто так поверишь моему слову? — кривая ухмылка Лонгнафа так и потерялась в неопрятной бороде. Птицы рассказывали, что отряд ойон совсем рядом. Ветер-забияка иногда доносил обрывки слов переговаривающихся между собой воинов. И я не понимал, чего ради чужеземец продолжал играть словами. Теперь время утекало для него быстрее, чем для меня.

— Зачем человеку жить без Чести? — дернул плечами я. Мышцы затекли от напряжения. Хотелось бросить неуклюжую заостренную палку, потянуться, расслабить плечи.

— Неужто ты признал во мне человека?

— Ну, демону... У тебя может не быть души или совести. Но честь есть у всех, кто способен любоваться закатом.

— Как же с тобой тяжело, — вздохнул следопыт. — Но и, как ты там говоришь, забавно. Бери мое слово, Арч-лучник из темного леса. Я еще должен сказать пару слов Рыжей Вредине. Мы же не потащим с собой в чащобу лошадь, не правда ли?

— Из Великого леса, — буркнул я себе под нос, опуская меч, который тут же устало ткнулся острием в землю.

Из под придавленных сугробами, свисающих донизу, пушистых нижних ветвей огромной елки за моей спиной шустро выбралась низенькая, по-медвежьи лохматая рыжая лошадка.

— Все, — угрюмо выговорил Лонгнаф попрощавшись с подругой. — Она выберется.

Вредина, раскачивая пустыми стременами, грациозно перескакивая с камня на камень, убежала вниз по течению. Чужеземец продолжал смотреть ей вслед, пока задорный оранжевый хвост не скрылся за поворотом.

— Куда идем?

— К горам. На север. Я видел, там тропа есть.

Он кивнул, легко взвалил на плечо поклажу и легким шагом настоящего лесовика двинулся в лес. Пришлось снова браться за мокрую, холодную рукоятку древнего меча и бежать вдогонку.

Шаг более рослого чужеземца оказался шире моего — пришлось почти бежать, чтоб попадать след в след. Может быть, и к лучшему. Я снова оказался в лесу. Полусонные ели охотно делились силой, птицы рассказывали о действиях преследователей, зайцы указывали самый лучший путь через буреломы.

Усталость осталась на берегу. Мышцы наполнял восторг переизбытка мощи. Хотелось петь или волчьим скоком носиться между деревьев, подкидывая вверх сыпучие крупинки снега с могучих еловых лап.

— Эй, — звенящим в морозном воздухе голосом позвал я чужеземца. Почему-то, именно тогда и именно в том месте, показалось неправильным называть его по имени. — Стой. Нужно позаботиться о следах.

Лонгнаф, обутый в высокие степные сапоги с жесткими голенищами, кивнул и тут же уселся на корточки. Голенища послужили страннику скамейкой, так что мой зритель устроился со всеми удобствами. А я, воткнув меч в равнодушный сугроб, подхватил веточку и принялся чертить на снегу знаки.

Старший брат, и прежде не обделявший меня вниманием, напитанный силой рун, с готовностью взвился смерчем, начисто сметая из заснеженного леса следы нашего присутствия.

— Ну ты — батарейка, — усмехнулся чужак. — Следующий раз попробуй обойтись без этих... каракуль. Просто представь знак уже налитый силой. Серверу все равно как считывать команды — с твоего мозга даже быстрее чем с консоли...

— Северу? — в попытках ухватить смысл сказанного, в голове образовалась настоящая мешанина.

— Блин, — выдохнул Лонгнаф. — Все время забываю...

— Блин? Ты проголодался?

— Забудь. Это я... все еще путаю слова нашего языка и вашего. Просто попробуй. Следующий раз как магичить начнешь...

— В нашем мире нет магии. С тех пор как Спящие ушли...

— Че правда? — от чего-то вдруг развеселился демон. — Куда делась?!

— Боги ушли, и вместе с ними ушла магия.

— Боги? — чужак уже задыхался от смеха. Две влажные полоски протянулись от глаз и заблудились в покрытой изморозью бороде. — Унесли?! Сперли, поди... Ненароком...

Мне стало невыносимо обидно. За потухших, будто свеча на ветру альвов, за обезумевших на несколько лет людей. За Старого, мечом и стрелами вернувшего орейцам Правду. Словно над их памятью надсмехался тогда чужеземец. Словно беды тех, первых лихих годин от нашей несусветной глупости, а не от предательства бросивших нас всех богов. И видно, что-то этакое отразилось в моих глазах, что Лонгнаф как-то быстро успокоился и поднялся:

— Пошли что ли.

Я пожал плечами. Мне не хотелось разговаривать с этим человеком.

— Скажи, Арч — нисколько-не-колдун, — выговорил следопыт, когда ушастые проводники вывели нас к отвесной скале, у которой начинался путь наверх. — Пасечник — он Бог для пчел в своих ульях? Он дал им дом, принес колоду на богатый цветами луг. Он — Бог?

— Наверно, — не понимая к чему он все это говорит, и пытаясь найти ответ в глубине его странных желто-зеленых глаз, согласился я.

— А для соседа-рыбака он Бог? По праздникам пасечник угощает соседа хмельным медом, а тот, в ответ — рыбным пирогом. Пасечник — Бог для рыбака?

— Нет конечно. Просто хороший сосед...

— Вот то-то и оно, — ткнул мне пальцем в живот Лонгнаф. — Прости, что смеялся. Да только я, пока в ваш мир не попал, был вроде того рыбака...

— Был? Ты знал Спящих?

— Да нет, конечно. Последний из них умер за полвека до моего рождения...