Щупальца, перебитая дробью, изогнулась, и по ней мачете ударил Багор. Аким уже всадил топор в стену. К нашим ногам упал обрубок, а его основная часть исчезла из прорези. Тварь завопила так, что у нас заложило уши.
Я выронил "укорот". Мне показалось: против нас применили шумовое оружие, так любимое и используемое "америкосами" при разгоне и подавлении мирных демонстраций. А у них всё мирное, чего ни коснись, прямо как атом (мирный), даже их военные компании мирные против стран азиатского региона, где есть, чем поживиться — особенно нефтью.
Голова раскалывалась так, как я себе и представить не мог, мозг, словно взорвало, как яйцо в микроволновке, и он растёкся по внутренним стенкам черепной коробки.
И снова выстрел, перекрывший безудержный вопль подранка. Это Дока справившись кое-как с акустическим воздействием на собственный организм, подобрался к прорези и, сунув туда ствол карабина, расстрелял не глядя всю обойму без остатка наудачу, задел дробью ревущую тварь, заткнув её раз и навсегда. Уж очень нам всем, и особенно мне, искренне хотелось верить в это. Зато иные твари продолжали рычать, кидаясь на бревенчатое строение, а когда поняли: им не достать нас, решили отомстить, шаркая когтями по "бэтээру".
— Колёса б не попороли, — приложился с горя Аким к "допингу", пока Багор был увлечён разборками с живым обрубком — кромсал его мачете, нарезая мелко-мелко.
— Живучая тварь!
С ним нельзя не согласиться, мутант какой-то, а не хищник. Тварь и есть, как не обзови её иным образом.
— Шаляй... — отнял Дока пустую обойму от карабина и, сменив на новую, кивнул мне в сторону иной прорези. — Валяй!
— Ага, — заверил я: мол, контролирую её. Подобрал автомат.
Вскоре стало тихо, затихли как твари, снующие снаружи сруба, так и мы, за исключением Папани — он крестился безостановочно, вознося молитвы про себя.
То ли кто-то внял им (а всем нам без исключения), то ли твари отступились от нас, учуяв иную более доступную добычу, чем мы, оставили нас в покое. Так, во всяком случае, хотелось верить всем нам без исключения. И мы окончательно уверовали в победу над ними, когда через прорези внутрь сруба проникли лучи света.
— Солнце! — воскликнул Конь.
Ну всё, сейчас опять начнёт гарцевать.
— Шаляй...
— Валяй...
— Не-а... — отказался я подставляться.
Но мне предложили не прогулку наружу за дверь, как решил я, а всего-то глянуть одним глазком туда, куда ломились впотьмах твари.
— Я подсажу, угу, Шаляй, — уверил Аким.
— Ну, чего ты ломаешься, как девка, Валяй? Чай не она, и чтоб кататься на шее, не придётся раздвигать шире ноги, — гоготнул Багор.
— Ага, а глаз-то мой, — напомнил ему, намекнув на то самое.
Его и обещал натянуть мне на то самое место Дока, а заодно прикрыть.
Что я мог сказать им на это — лишь мысленно всех и вся покрыть, и зона покрытия у меня была куда больше, чем у стационарной вышки мобильной связи.
Прежде в щель я сунул "укорот" и, убедившись, что с ним ничего страшного не произошло, глянул одним глазом на то, что творилось снаружи — открыл молча, в изумлении рот.
— Чего там? — заметили мою реакцию внизу.
Так сразу им и не объяснишь, это надо видеть, да и то, когда увидишь, не сразу всё уяснишь.
— Выходить можно или как? — допытывал меня Дока вперёд Коня.
— А...га... — кое-как отреагировал я.
Спешить наружу из сруба Дока не помышлял, и сам глянул следом в щель.
— Твою же ма...ковку, — взвыл бригадир при виде того, во что твари превратили "бэтээр".
Когда мы вышли наружу, сняв с двери бревно-запор, рты раскрыли все, кто не видел, чего прежде мы с Докой.
— Ах...ренеть... — присел на корточки Аким.
А Багор и вовсе принялся делать рукой и ртом хватательные действия, требуя безмолвно "допинга", Папаня — по заведённой традиции креститься и нашёптывать молитвы, а Конь ржать и гарцевать, хлопая себя руками по бёдрам, приседал.
Твари, разодрав борт "бэтээра" с одной из боковых дверей, похозяйничали внутри.
— Глянь, бригадир, — обнаружил Аким недостачу. — Консервы погрызли... твари! Крупу раскидали по салону!.. И палатку... ты глянь: палатку изодрали в лоскуты! Чтоб их... А им...
— Пусти, — оттолкнул его Дока, забравшись на своё место — место водилы, проверяя работу "бэтээра". "Бэтээр" завёлся с пол-оборота, впрочем, и бригадир — твари попороли нам колёса, не все, но с запасными осталось всего четыре вместо необходимых шести из девяти.
— Мля, далеко так не уедем, — озабоченно выдохнул Багор, добравшись до "допинга" прямо в канистре.
— А я говорил: надо было оставить охрану подле УАЗ... — вставился Конь.
— Вот скотина бешеная, — не сдержался я. — Тебя пристрелить мало!
— Братья! — загнул Папаня. — Не ссорьтесь! Не дело затеяли! Нашли время враждовать!
— Да никто и не собирался, верно, Шаляй? — Дока сурово взглянул на меня.
— А чего он сам начал... — Конь до чёртиков надоел мне. — И вечно первым начинает!
Уладив на раз конфликт, Дока раздал указания всем без исключения — мы решили несколько дольше задержаться у заброшенного сруба, надеясь отсидеться здесь, если вдруг вновь пожалуют твари, и дать основательный ремонт "бэтээру". Благо у Доки имелось всё необходимое. Выбрав из пяти пробитых колёс два наименее изорванных, бригадир с Акимом занялись их латанием. Я же, как Золушка, собирал крупу по всему "бэтээру", а Багор занялся добычей дровишек для костерка. Ну и Папаня опять начал чертить круг вокруг сруба под присмотром Коня, наконец-то сменившего пустую обойму в ПММ на полную.
Дозорный из него тот ещё, вот и проморгал тех, кто подкрался к нам незаметно — для него, не для меня.
Уловив краем глаза движение, я замер, припав к "укороту" — не успел предупредить Доку с Акимом, копошащихся с другой стороны "бэтээра".
Зато Багор крикнул из леса:
— Дикари!
Там его и завалили они, окружив нас, кто с копьями, а кто с луками. Ватага лесных бродяг и не думала нас пугать, их воинствующие намерения были вполне серьёзными.
Прикинув навскидку количество патронов в обойме, я намерено снизил их количество, дабы не ошибиться, иначе, ошибка будет стоить не только жизни моим спутникам, но и мне.
Дикари заговорили на наречии, отдалённо подобном на наш язык.
Кто ж вы такие, пацаны? Вроде местной крыши? Или действительно лесные разбойники? Вас только нам после тварей для полного счастья и не хватало. А достали так, что всех бы перестрелял. Но Конь опередил меня, и то, что он вытворил — надо было видеть: поднял вверх руку, и не две, а одну с ПММ, поскольку сдаваться не намеревался.
— Никому не двигаться! — закричал он. — Всем оставаться на своих местах! Проводиться спецоперация! Вы окружены! Сложите оружие иначе...
Выходите по одному с высоко поднятыми руками, — докончил я про себя, ожидая: сейчас Коня нашпигуют стрелами и копьями, как швея иголками подушку.
Выстрелил, дебил... в воздух. Хотя возможно, я и погорячился в отношении него. Иной раз нестандартный ход способен выправить самую, казалось бы, безвыходную ситуацию.
С дерева рухнул дикарь, подстреленный Конём.
— ...будете уничтожены! — докончил с придыханием "снайпер".
Выстрел, произведённый участковым, прогремел для дикарей, словно гром среди ясного неба, они приняли его за великого и ужасного мага, ниспославшего проклятие на голову соратника по оружию.
А тут и я расстарался, завалив из "укорота" ещё одного дикаря с луком, ну и Дока подхватил карабин.
Дикари попадали — кто сам, кому помогли мы. В живых остался один, иные — кто прятался по кустам — бежали.
Не торопясь допрашивать захваченного разбойника, мы в первую очередь озаботились поисками Багра — наткнулись на него сразу. Он лежал с пробитой головой ни живой, ни мёртвый. Аптечка и "допинг" вернули его к жизни — нашатырный спирт, а затем другой, который сами же и гнали.
— А где эти, как их... — отшибло ему напрочь память при ударе по затылку дубиной.
— Они, — Конь указал ему на трупы, дескать, это он — герой, а мы при нём, так только лишняя обуза. — А вот этого, я лично снял с дерева, с первого выстрела!
Аким вперёд меня понял, как вернуть его в чувство — сунул "допинг".
— Хлебни-ка.
— Я не пью при исполнении служебных обязанностей! — заржал Конь. — И после работы не злоупотребляю!
— Пей, иначе морду разобью! Ну...
Подействовало. И "допинг" на Коня. Перестал ржать, захрипел. Ещё бы — я сам в курсе, какой у нас забористый "допинг".
Осмотрев тела побитых разбойников, я наткнулся на странную деталь — у всех был один и тот же знак, то ли символ их принадлежности к одной шайке, то ли напротив амулет-оберег. Это и задумали мы вызнать первым делом у пленника. Заключив его в наручники, принялись за дело.
— Говоришь по-нашему?
— Баю...
— Убаюкивает нас, — подскочил Конь, желая сам вести допрос согласно долгу службы и роду занятий.
— Баить — говорить, — подсказал Папаня: язык пленника похож на старославянский и близкий по смыслу с санскритом.
— Вот и объясни ему, разбойнику, ежели не станет баить, я враз его "убаюкаю" из "Сайги", — выпалил Дока, и пока на словах. А они никогда не расходились у него с делом.
Пленник не разочаровал, он и впрямь оказался разбойником, обозвав нас страхолюдами.
— А они, разбойники, стало быть, люди — так? — не выдержал Конь, размахивая ПММ.
— Убери "Макарыча" на место, — пригрозил Дока лишить участкового ещё и табельного оружия вслед за "укоротом", — от греха подальше!
Я сидел в разодранном запасном колесе на крыше "бэтээра" в дозоре, и иной раз поглядывал, вникая в допрос разбойника.
Допрос с дикарём затянулся, Папаня пожелал узнать много больше, чем Дока или бы сообразил Конь в силу рода собственной профессии и должности участкового. Как удалось выяснить Папане: разбойники являлись язычниками, и вообще, люд, населявший здешний край, поклонялся различным богам, и больше духам.
— Эко куда нас закинуло!
Но одно слово дикаря повергло в уныние всех без исключения.
— Прорва...
Попали, — не сомневался я. — Ну, точно — угодили туда, куда нам не следовало ехать. И те твари, а теперь ещё эти разбойники, не вселяли в нас уверенности.
— А государства у вас существуют?
— Чавой? — озадачил разбойник в свою очередь Папаню.
— Княжества? — исправился священник.
— Ась?
— Общины? Рода? Племена?
На последний вопрос — и не один — пленник поспешно закивал тем, чего не желал терять в ближайшем будущем, надеясь: оно ещё будет у него — малёк поживёт, а нет, так и помучиться не откажется.
Лучше бы Папаня спросил его про эту самую прорву, и что она представляет собой.
— Получается: начальное упорядоченное образование населения существует здесь, — заявил Папаня.
А где — по-прежнему неизвестно. И есть ли отсюда выход?
— Вертать взад надобно, — снова заржал Конь, заговорив едва ли не на санскрите.
Тут уж я с ним был обеими руками "за" — не надо нам этот мир, заселённый тварями и лихими разбойниками! Чужие мы здесь — страхолюды!
Кстати, узнать бы, кто они такие? Уж, не те самые ли твари, что допекали нас вперёд дикарей?
Мои догадки остались пока при мне, и моё мнение также мало кого интересовало — Дока сразу взялся верховодить, в том числе и неожиданными попутчиками.
— Дорога, или какая тропка, имеется к людям? — заинтересовался он у разбойника назвавшегося Шишигой.
— А то как же! И нам без неё никак, — закивал утвердительно дикарь. — Показать?
— Но учти, если что... — Дока сунул Шишиге под нос дуло "Сайги". Разбойник чихнул не в силах вынести резкий запах пороха. — Всё понял?
— Аки баишь, хозяин, — уподобился Шишига цепной собаке, которую сколько не бей, она всё одно никуда не денется. — Повелевай!
Хм, что-то быстро разбойник согласился. На что у него был расчёт? Что мы, страхолюды, и если выведет нас к людям, те сами пустят нас всем родом или общиной в расход? Но против огнестрельного оружия с копьями и луками много не навоюют, дикари! Да и сами мы против них — патронов у нас с Конём уменьшилось едва ли не на половину. Правда у Доки ещё имелся приличный запас к карабину (в его запасливости никто не сомневался), но он прежде сдохнет, чем уступит его кому-то из нас.
Конь предложил голосовать, сам ратовал за возвращение к "УАЗ", и дальше тем же маршрутом вернуться в заброшенный посёлок к старухе с девчушкой — ещё надеялся: всё поправимо.
Я взглянул на Папаню — смотреть на Доку мне без нужды, и без того очевидно, за что ратует бригадир. И Аким с Багром супротив него не попрут — слова лишнего не скажут. Уже трое будет против Коня, и меня, если я поддержу его. Так что решающее слово за Папаней. И священник начудил, как давеча Конь, затеяв стать пилигримом — донести слово божье сирым и убогим язычникам, дабы и они вступили в лоно истинной веры. И если что пойдёт не так, а и в этом я нисколько не сомневался, Дока, как инквизитор, заставит их прислушаться к нему. Поступил разумно и мудро — с одной стороны, а с иной — кто знает, чем всё это аукнется нам в будущем, ведь земля слухами полнится:
— Сначала отыщем людей с поселением, а там, поглядим, что да как, и основательно подготовившись, двинем обратным маршрутом!
Конь не сразу перестал бить "копытом", но никто так и не поддержал его за скорейшее возвращение. Я тоже ратовал за вариант бригадира, и не по тому, что не желал отбиваться от коллектива, всё-таки прежде, чем искать — восстанавливать — прежний маршрут следования сюда, стоит разобраться: куда попали. Может не стоит и пытаться — пути назад нет в помине. Ибо сдаётся мне: мы — попаданцы!
Во попадалово!
— А с Шишигой что? — напомнил я: без проводника нам тут никак, но и взять на борт лишнего пассажира при наличии нехватки колёс также проблема. — Не пешком же двинем?
Мой вопрос послужил не только мне ответом, но и всем. Дока умел никому и ничего не говоря, конкретно объяснять всё и всем мимикой лица с выдержанной паузой.
Затянулась.
— Кто-то поедет, а кто-то пойдёт, — сам же нарушил её.
Я сразу догадался: кто пойдёт, а кто с комфортом продолжит путешествие по миру дикарей.
Мы собрались в путь к жихарям, так здесь со слов Шишиги назывались жители. Это я понял и без объяснений со стороны Папани. Если, конечно, ни он и ни я, не ошиблись. А то потом сюрприз будет — неожиданный. А мне уже хватило их в полной мере — ещё и дня не пробыли, а уже столько разом приключений на наши головы. Не многовато ли? А мало точно не будет — с лихвой хватит, о чём потом в старости порассказать внукам, если доживу до той поры и обзаведусь семьёй. В чём лично я очень сильно засомневался с недавних пор.
Судьба и дальше не особо-то благоволила мне, но я не привык роптать, закалка — то, что необходимо любому нормальному мужику. И за себя я уж как-нибудь постою — с "укоротом" в руках, пока хватит патронов — вне всякого сомнения.
Жихары ещё не ведали, что к ним в гости вот-вот пожалуют страхолюды. А этой самой страхолюдой, мне казался сам Шишига. Одет разбойник был в косматую шкуру местного хищника, и такие же точно поножи — если я правильно обозвал его штаны. Ну и шапка, как у чабана. Или как там называется — папаха? Да мне без надобности.
