— Приговор тебе передадут на Кармине, — голос Юлиана изменился, он умело сдерживал свой гнев. — Отдохни, проведай поместье. Побродишь среди бескрайних цветочных полей, может твоя голова малость поостынет.
— Предлагаешь забиться в глубокую дыру и там провести остаток жизни? — не выдержав, я схватил его за плечо, шелковая ткань плаща смялась в пальцах. Но Юлий лишь взглянул на ладонь и смотрел до тех пор, пока я не отпустил.
— Так-то лучше, ты умеешь быть благоразумным. Согласись, приговор в таком виде лучше, чем публичное разбирательство в присутствии всего двора и отца. У тебя еще будет шанс все исправить. Когда я подавлю мятеж в Сиберии, постараюсь замолвить за тебя словечко перед ним.
— Да уж, благодарю,— выдохнул я, отведя взгляд.
— Я разберусь с этим, не волнуйся,— каждое слово лишь глубже клинком вонзалось в сердце. Но я промолчал. Вернусь на Кармину, может это то, что нужно. Там воспоминания о Маргарите станут намного сильнее, и одна боль сумеет заглушить другую, если прежде обе не сожрут меня целиком.
— Я оправляюсь тогда.
— Вот и хорошо.
— Брат, я рад что вы пришли к единому решению,— облегчение, лившееся от миролюбца Павла прямо-таки можно было потрогать.
Я в последний раз обвел взглядом роскошное убранство тронного зала, залитого светом, проникающим сквозь витражи и вернулся к трону. Довольно широкий для одного человека. Это сделано намеренно. Считалось, что рядом с правителем восседает Бог.
Трон пустовал. Отец... В последнее время он все чаще запирался в кабинете. Неужели здоровье крылатого морского льва, тридцать лет сжимавшего в когтях всю империю, пошатнулось? Надо перед отъездом навестить Силантия. При воспоминании о добром наставнике и советнике отца, на сердце потеплело.
— Хорошо, воспользуюсь твоим советом,— сказал я Юлию.
— Не задерживайся, не стоит попадаться на глаза отцу, его здоровье в последнее время неважное.
Значит я прав, и он не пришел не только потому, что хочет меня видеть. При мысли о том, что может начаться, если оно еще ухудшится, мне стало нехорошо. Мятеж на Сиберии покажется детской игрой.
Отвесив обоим братьям положенные поясные поклоны, я направился к выходу.
Моя светлица встретила тишиной, запахом книжной пыли и оружейной смазки. Искусства и военное дело я любил в равной степени, во всем соблюдая меру, как учил Силантий. В отличие от поглощенного армейской наукой Юлиана, или брата-ученого Константина, запершегося от всего на своей уединенной гелиевой планете.
Скрещенные мечи и шпаги на стенах перемежались пейзажами Кармины и Селении. Последняя планета когда-то принадлежала Маргарите. Почти на всех изображена луна, убывающая или молодой месяц. Два полукольца Кармины и огромный полный диск, закрывающий полнеба на Селении. Я писал ее во всевозможных видах, потому что луна нравилась Маргарите.
Подойдя к книжному шкафу, рассеянно выбрал одну из книг, бегло пролистал и отбросил на софу, обитую голубоватым бархатом. Упал в кресло, стиснув переносицу.
— Марго, как же так, почему прошло три года, а я все не могу забыть? Что-то гложет меня, я все еще не верю в твою смерть. С кем или чем ты связалась? Почему решилась на этот безумный поступок — запереть себя в монастыре ордена Айя, в этот притон паучихи — тетки Анастасии, которая пыталась заарканить за ниточки Культа Крови даже Отца.
Отняв ладонь, я поднял голову и встретился взглядом с отражением в высоком напольном зеркале. Оно слегка искажало. Оттуда смотрело слегка осунувшееся и бледное аристократичное лицо: прямой нос, отчетливые скулы и волевой подбородок.
— Гай Финист Византийский, какой позор,— сказал я. Взгляд скользнул по темно-синему кафтану со знаками отличия командующего. Пока еще командующего корабля, хотя от флота меня уже отстранили. Думаю, Юлий лишил бы меня и крейсера, будь его воля. Остроносый и изящный 'Рыба-меч', рассекающий пустоту космоса быстрее любого другого.
Тридцать три года, и короткая седая прядь за правым ухом — это все, чего я достиг. Прядь появилась три года назад, когда я узнал о чудовищной в своей абсурдности гибели любимой сестры. Надежда на то, что Синод позволит брак между родственниками, что не было такой уж редкостью в семье, рухнула в одночасье.
Порывисто поднявшись, я в последний раз обвел взглядом комнату. Забрав пару книг и кое-какие личные вещи, захлопнул дверь и вышел в коридор. Широким шагом направился в сторону, откуда слышалось журчание фонтана. Плавучие сады Софии — гордость отца, за ними каждый день ухаживала армия наемных работников, рабов сюда не пускали. Наверняка учитель тоже здесь. Он любил уединение и возможность спокойно поразмыслить.
Сад встретил птичьими трелями, яркое оперение мелькало в густой листве платанов. Одуряюще пахли магнолии и липы. Лианы опутывали гигантские стволы секвой. Мягкий, благодатный климат позволял растениям из всех климатических поясов чувствовать себя вольготно на планете воды и штормов.
Я знал, что найду вас здесь,— сказал я и постарался придать лицу не такое мрачное выражение. Я обращался к сухонькому сгорбленному старичку. Длиннющая белая борода перекинута через руку, словно тога, какую он обычно носил по примеру классиков, которыми не уставал восхищаться.
— О, Гай, мальчик мой, как же давно не виделись! — отложив труд, который читал и делал выписки, Силантий протянул руку, я почтительно приложился к ней губами.
— Что вы читали?
— Это? — видя мой интерес, старик мигом оживился.— Светоний, 'Жизнь двенадцати цезарей'. Ты не представляешь, какого ума был этот человек, я восхищаюсь им. Надеюсь, с его помощью смогу закончить и мой труд.
— Все еще работаете над этим? -я кивнул на на толстую пластиковую тетрадь, лежащую на каменной скамейке рядом с главным учителем всех царевичей и царевен. Книжный мудрец и философ Силантий.
— Давным-давно я отказался от титула брата императора. Ты ведь знаешь, и посвятил себя этому удивительному, как надеюсь труду о нашей династии. Гай, я очень надеюсь, что смогу вписать туда пару славных страниц и о тебе,— старик ткнул меня в грудь концом светового пера, которым делал отметки на полях электронной книги.
— Наставник, не нужно смеяться надо мной. Вы ведь слышали о тои, как славно я поддержал честь семьи на Сиберии.
— И что с того? Что с того? — воскликнул Силантий, так громко, что садовник неподалеку бросил работу — он разбрасывал землю вокруг роз — уставившись на старика. Но одного взгляда ястребиных глаз было достаточно, чтобы тот поспешил увезти тачку куда подальше.
— Кто из великих не терпел поражений? Даже Цезарь, даже Константин. А твой отец, думаешь, у него не было проигранных сражений? Битву можно проиграть, а войну выиграть. Сердце бедного старика так переживает за всех вас. Кстати, вы не ссоритесь с Юлианом? — подозрительно спросил Силантий.
— Нет, что вы, мы всегда были соперниками. У нас несколько разные взгляды на то, какими методами нужно вести дела, но это не мешает оставаться братьями.
— Вот и славно, я говорил с твоим отцом, хотя в угоду Думе он отказался приветствовать тебя, знай, он очень переживает за всех вас. Думаю, в Сиберии все не так просто. Что-то ни говори, а Хризолид — наше главное богатство, нельзя отдавать его на сторону.
— Я знаю, наставник, брат позовет меня, меня, когда понадобится.
— Вот-вот, вам нужно действовать вместе. Сила Византии в единстве, три горы,— кончиком стила старик начертил на земле символ империи и обвел его в круг, — и ожерелье, которое связывает нас. Помнишь, почему именно три?
Я попытался воскресить в памяти уроки геральдики.
— Потому, что изначально Византия состояла из трех частей. Византий и еще два брата, Хазар и Илия. Они поделили между собой ставшую открытой с помощью темной материи галактику. Хазару достались окраинные области Каганата, Илье — Русский Союз, а Византию — Метрополия. Но позже Византий объединил все три части в одну империю в борьбе против общего противника, пришедшего из туманности Большого пса. Орда была отброшена и два правителя передали власть старшему брату, как тому, кто нашел уникальный инструмент для противостояния агрессору.
— Хризолид-М, да,— закивал Силантий,— интересно, во что бы превратилась наша империя, если бы его не нашли на Сиберии?
— Но Орден Айя, кажется, рассказал о его особых свойствах?
— Да, эти...— лицо Силантия помрачнело,— не будем об этой старой карге, Анастасии.
— Не будем,— улыбнулся я, зная неприязнь наставника к главе Ордена, которому принадлежала вся религиозная власть, хотя официально ею ведал Синод.
— Что надумал делать? — старик сменил тему.
— Пока отправлюсь на Кармину, поразмыслю обо всем,— признался я.
— Это тебе Юлиан подсказал или Павел?
— Юлий.
— Ясно. Твой отец хотел отправить тебя под его командование сразу же.
— Правда? — я едва смог сдержать удивление, но тут же взял себя в руки,— простите.
— Ничего, может оно и к лучшему, оправляйся, наверняка скоро у тебя появится новое задание. Такими военными не разбрасываются. Кто, кроме тебя и Юлия сможет поддержать силу Империи? Никос? Аах, нет,— в сердцах отмахнулся Силантий,— этот интриган способен только водить за нос Сенат, он их всех держит в кулаке, играя на темных тайнах, которые есть у каждого.
— Агнесса,— предложил я.
— Могла бы, у этой женщины железное сердце, но у нее есть один недостаток. Она — не приемлет помощи, а это большой минус командующего и правителя. К тому же, презирает всех мужчин.
— Это да,— я усмехнулся, вспоминая сестру-воительницу, которая большую часть времени проводила в летающей крепости под названием 'Скат'.
— Константин, конечно, умница,— Силантий покачал головой,— он часто шлет мне интересные изыскания, но кроме этих исследований его мало что интересует, он созерцатель, каким всегда был я.
— Остается еще Павел,— напомнил я.
— Да, Павел... Павел, Павел,— повторил Силантий, и обвел взглядом серых глаз сад,— лишь эти деревья, цветы, фонтаны, небо, океан — если бы вся империя стала садом, Павел был бы главным садовником. Он видит мир сквозь розовые очки. Боюсь, Византия, какой мы ее знаем, скоро исчезнет.
— Исчезнет? Что вы такое говорите? — порывисто воскликнул я.
— Ты уже понял, ветер перемен над Сиберией, и скоро он подует в нашу сторону. Как только власть Александра пошатнется, заполыхают все 'самоцветы'. А за ними и Каганат поднимет голову. Нам остается надеяться только на вас двоих,— старик вздохнул, словно ощутив огромную усталость.— Поэтому, Гай, обещай мне, что будешь во всем помогать Юлиану, придется забыть о разногласиях во имя стабильности.
— Наставник, стабильность не всегда залог успеха, там где все ровно, нет прогресса.
— Вот оно! Вот то единственное, что мне в тебе не нравится,— Силантий с досадой захлопнул книгу,— этот твой дух либерализма, впору с Норманами толковать. Это их конек — демократия, либерализм, неужели не помнишь, до чего довели они Империю США, которая захватила Землю?
— Она исчезла, после Белой Войны.
— Вот именно, поэтому забудь про либерализм. Есть мы — нерушимые стопы и наша Византия. Наша сила — в единстве. Все три вершины горы должны стоять вместе, — старик сердито ткнул своей тростью, которая стояла тут же в изображение герба. Белый морской песок взрыхлился, часть горы исчезла, а пояс разорвался.
Это показалось мне плохим знаком. Прежде я не верил в эту чушь — знаки, предсказания, поверья, символы. Но Марго всегда и во всем видела нечто большее, и со временем я тоже начал замечать то, что не видят другие. Из-за этого Юлий всегда посмеивался надо мной.
Созерцатель, философ и воин — таким я был, царевич Новой Византии.
Глава 3 — Курорт
— Так, кто тут у нас? Добро пожаловать в новую жизнь, мальчики,— открыв глаза я увидел над собой усмехающуюся рожу охранника,
— Облезлая рысь и толстая свинья.
— Какая я тебе...
От удара шокером Берт взвыл и заскулил, я сделал вид, что не знаю его. Незачем лезть на рожон, когда оказался всего в шаге от вожделенной свободы.
— У кого трофеи, всем сдать в сокровищницу!— гаркнул надзиратель.
— А нам парео выдадут? — спросил еще один счастливчик — загорелый до черна парень. Я знал его. Сармат из Каганата, мрачный и суровый ассасин. За что он попал на Брод — неизвестно, но я видел, как пару раз он был чертовски близок к тому, чтобы завалить жабу. И вот сегодня повезло. Я пригляделся к нему — курчавые волосы на квадратной голове, крючковатый нос и огромная медная серьга в левом ухе,
— Выдадут средства от комаров,— ухмыльнулся надзиратель, и отошел, чтобы записать следующего выбравшегося.
— Рысь? Эй Рысь?— Берт дернул меня за рукав. Грязь, уже превратилась в подобие цемента и ткань порвалась.
— Нитки и иголки спросишь в швейном цеху, все равно тебе сегодня туда на смену,— невозмутимо сказал я.
— Рысь, я серьезно, дам тебе мою вторую рубаху.
— В нее можно двух меня всунуть.
— Я не о этом,
— Про сигареты не забудь, перешлешь на Курорт.
— Рысь! — заныл толстяк, — возьми меня с собой.
А вот это уже интересно, просить о таком — наглость несусветная. Я взглянул на умолявшее лицо Берта, превратившееся в комическую маску, заляпанное разноцветной грязью.
— Берт, тебя жаба придавила слишком сильно? С какого перепуга я должен брать тебя с собой?
— Рысь, я больше не могу. Сегодня чуть сердце из груди не выскочило, годы мои уже не те, и я чувствую, что в следующий раз не пройду пол дистанции.
— Года не те? Да ты не старше меня, а вот есть нужно меньше,— ухмыльнулся я, оглядев тучную фигуру Берта.— За что сидишь? Небось покрошил на обед свою матушку?
— Отчима, и пару его дружков заодно. За дело ведь!
Я отмахнулся.
— Понятно, все мы здесь за дело. -А про себя подумал: 'Один вор среди убийц и головорезов'.
— Рысь,— не унимался Берт,— я буду оставлять тебе все свои ужины.
-...
— И даже обеды, только возьми. Я даже знаю, где раздобыть еду повкуснее. А еще... на кухнях, где я дежурил, есть мусорный бак, вроде он герметичный, но я сам видел, как собаки туда пролазят. Их тут чертова туча, этих собак за периметром.
— Большие собаки?
— А?
— Я спросил большие псины пролазят?
— Одна рыжая, в холке мне до колен, а видел лохматую злющую, она почти до пупка.
У тебя живот висит ниже колен,— заметил я, а сам в это время усиленно размышлял. Берт любитель поесть, это верно. Поэтому частенько всеми правдами и неправдами просился дежурить на кухню вместо швейного цеха. Собак на территории я не видел, но слышал вой издали по ночам. Если собаки каким-то образом проникали на кухни... может это интересная мысль. Кухни были общими и для Курорта и для Зоны, но наверняка с первого туда попасть куда как проще.
— Берт, у тебя когда там дежурство? — спросил я.
— Ээ, вечером, а что?
— Считай, ты выиграл путевку на двоих.
— Рысь! — на глазах толстяка выступили слезы.
— Сам-то ты в ту яму лазил?
— Упаси Боже, чего я там не видел? В ней и крыс этих как комаров, а псины совсем одичалые.
