Несмотря на жару, Ормата прошиб холодный пот.
Он знает! Знает про его вчерашнюю попытку пробраться на поле, знает про сработавшую ловушку! За воровство с княжеского поля полагался либо кнут, либо вечная каменоломня — на выбор господина. Но ведь этого гада не устроит ни то ни другое.
Ормат медленно, протяжно выдохнул.
— Боюсь, не могу ничем вам помочь, высокородный, — уж если играть, то играть до конца, — я всего лишь простой рабочий. Вам лучше осведомиться у более опытных людей. У старосты, например.
— Старосты... — губы князя скривились, будто он разжевал что-то кислое. Ленивый взгляд скользил от Ормата к Лирите и обратно. Парню показалось, что в глубине синих глаз начала зарождаться льдинка мысли. К огромному облегчению Ормата, мысль растаяла, так и не сформировавшись.
— Тебя, дева, я более не задерживаю.
— Но, князь, я должна... у меня работа... — залепетала девушка.
Ормат стиснул зубы — если бы мог, залепил бы ей сейчас хорошую пощечину. Нашла время спорить! И главное — с кем спорить!
— Я сказал, не задерживаю, — в голосе Никадора послышался пока еще очень отдаленный металлический звон.
Лирита, хвала Всеблагому, кажется сообразила что к чему. Быстро поклонившись, девушка стала карабкаться на ближайший саудовый холм, при этом поминутно оглядываясь, зачем-то стараясь встретиться глазами с Орматом. От каждого такого взгляда он вздрагивал, будто к коже прижимали горящий уголек. Ну, надо же быть такой дурой!
Наконец, девушка скрылась из вида. Никадор с ухмылкой взглянул на слуг.
— А вы куда пялились? Я же, кажется, уже говорил: случки — только по моей команде. Не смейте портить здешнее поголовье своим потомством. Узнаю что про вас — останетесь без нужного для этого дела оборудования, — князь весело засмеялся. Кажется, это была шутка. Слуги тоже постарались выдавить из себя улыбки.
Поправив случайно выбившийся из прически волосок, молодой Сабан повернулся к парню.
— Ах да, Ормат, я совсем позабыл о вежливости. Скажи, как здоровье твоего почтенного родителя?
Ормат с усилием расцепил стиснутые зубы.
— Благодарю, высокородный, хорошо.
— Приятно слышать, а то ведь иначе ему было бы трудно выплатить долг. Сколько там накопилось? Пять тысяч трудодней? — молодой Сабан картинно нахмурил лоб. — Так, прикинем, с учетом того, что вам нужны средства на еду, на выпивку и на шлюх... лет через тридцать, максимум сорок вы со мной полностью рассчитаетесь.
— Благодарю, что думаете об этом, — тихо ответил Ормат. Он уже сообразил, что Никадор навел о нем справки и теперь специально давит на самые больные точки. Ормат старался дышать как можно глубже. Его душил свирепый гнев.
Ормат давно понял, что жизнь несправедлива, но почему она устроена так, что он должен бояться этого разряженного баранчика, которому можно свернуть шею одной рукой? Почему его жизнь должна зависеть от безмозглой злой куклы?!
— О, я о многом думаю, — беззаботно болтал, тем временем, князь, — и благодарить меня не стоит. Я так воспитан, что не различаю аристократ передо мной человек или коровий подарок.
Ормат едва не дернулся от нового оскорбления. Коровий подарок — удивительно вонючий, вырастающий в навозе желтый цветок. Так испы — коренное население Вилеры — называют сильвидов. Всех. Без деления на касты. Выходит, у них с господином князем даже расы разные? А может, он для него и не человек вовсе?
— Да, кстати, твой почтенный родитель не собирается снова связать себя священными узами? Это помогло бы вашей семье сэкономить деньги. Я слышал, женщины определенных профессий в браке ведут себя весьма хорошо. Вот, скажем, твоя почтенная матушка — она, несомненно, положительно влияла на твоего отца. Я слышал, при ее жизни он вел себя примерно и на сторону не ходил. Несомненно, у нее были способности.
Смысл слов не сразу дошел до парня, кровь гулко застучала в его ушах. Ормат вскинул голову и посмотрел прямо в лицо князя. Чистое, снежно белое, оно было повернуто к нему в профиль, глаза мечтательно смотрели куда-то за горизонт. Ормат почувствовал, как обломанные ногти сжатых в кулаки пальцев впиваются в кожу. Охрана беспокойно зашевелилась в седлах. Каким-то краешком сознания Ормат понимал, что совершает огромную глупость, но ему было все равно.
Над плантацией пронесся гулкий вой сирены.
Князь резко развернул коня. Потный круп животного сбил Ормата с ног, так что парень прочертил борозду на сухой земле.
— Что-то быстро они, — пробормотал Сабан. — Ох, Ормат, извини, я так неловок. Слышал сигнал? Всем приказано собраться на центральной площади, так что поспеши.
Послав на прощанье ослепительную улыбку, князь пришпорил коня. Свита понеслась следом.
Когда стук копыт затих вдалеке, Ормат, встав на колени, сплюнул смешанную с землей слюну и резко, так что из глаз брызнули слезы, дернул себя за волосы.
— Успокойся, выкидыш собачий! Слышишь, успокойся! — он с силой ударил кулаком по каменной земле.
Сдавившие сердце тиски раскаленного гнева неохотно разжались.
— Он тебя испытывал, проверял на прочность. И ты испытание едва не провалил! Удобрял бы сейчас паучник, разлагаясь с положенной скоростью, и вся недолга. А теперь он решил, что ты подходящая дичь. Теперь начнется охота.
Неловко отряхиваясь, Ормат поднялся на ноги.
Нужно все взвесить и хорошенько обдумать. Время еще есть, спешить князь не будет. Он ведь любит растягивать удовольствие.
Глава 4
— Тебе не кажется, что это глупо? — улыбнулся Итай, оторвавшись от лежащей на коленях тяжелой стариной книги.
— Что глупо? — поднял бровь Лео, подцепляя со стоящего на ковре подноса кусок пальмового пирога.
Ребята по привычке устроились на полу, обложившись тугими подушками золотыми кистями. Хозяин комнаты — долговязый Итай Роумат — сидел в своей любимой позе, скрестив длинные худые ноги. Бьющие сквозь высокое окно солнечные лучи зажигали жаркие искры в медно-рыжей волне зачесанных на правую щеку волос.
— Тах фто глупо? — прошамкал Лео, весьма неаристократично набив рот сладкой тягучей мякотью.
— То, что ты только что сделал.
Привычный к порой посещающим друга неожиданным мыслям, Лео не стал кашлять и удивленного выкатывать глаза. Проглотив последние куски прохладной благодати, юноша тщательно вытер губы мягкой кружевной салфеткой:
— Ты имеешь в виду еду? — Лео философски закатил глаза. — Я сам порой замечаю, что принятие пищи отнимает у нас жутко много времени. Но в силу несовершенства человеческой природы...
Итай тряхнул головой, так что медная волна отхлынула, обнажив на миг худую белую щеку с глубокой впадиной, словно вдавленной невидимым пальцем — след давнишней, так полностью и не изжитой болезни:
— Хватит дурачиться. Я имел в виду то, что ты сделал раньше — начертил вокруг подноса охранительный круг. Ты, что действительно веришь в каких-то там злобных духов, способных отравлять пищу? А даже если веришь, неужели действительно надеешься защититься от них, чертя круги над тарелками?
— Итай, — всплеснул руками Лео, — сколько раз я тебя просил — не начинай проповедовать, пока не доем десерт. Что значит "верю"? Ты думаешь — верховный князь, когда он облачается в одежды жреца, чтобы взывать к Рассветному воплощению Всеблагого, или деревенский староста, взывающий к Полуденному, действительно верят, что некое верховное божество внимает их мольбам? Это просто часть нашей культуры.
— И политики, — мрачно заметил Итай, переворачивая страницу.
— И политики, — покладисто согласился Лео, — что с того? Любой народ нуждается в цементе официальной религии. Для души каждый может выбрать что-нибудь свое. Мне, например, нравится секта Солнечного Луча.
— Ага, особенно тебе, наверно, нравятся их мистерии. А что, наркотики, девочки, мальчики — для души самое то.
— И нечего подобного, — запальчиво воскликнул, Лео оттолкнув поднос с остатками пирога, — у них очень интересное философское учение.
— Да, очень интересное. Мне тоже любопытно смотреть, как они изворачиваются, объясняя почему ими правят дети, в которых воплотилась "сущность луча". Детишек этих почти никому не показывают, зато вечно ссылаются на их волю. Очень удобная вера. Правда, слегка попахивает мошенничеством.
Лео уже открыл рот для гневного ответа, когда заметил, что губы Итая подрагивают от сдерживаемой улыбки.
— Опять меня дразнишь, — вздохнул Леомир, возвращая на прежнюю позицию поднос с пирогом. Взявшись за последний кусок, князь нарочито провел над ним охранительный круг. — Верю или нет... неважно — с незримыми силами лучше не шутить. Хочешь изменить наши порядки — начни воспитательную работу с Ульвэ. Она сама круги чертит, и счастливые колокольчики вешает, я видел. Кстати, об Ульвэ — ты уже с ней помирился?
Итай печально качнул головой.
— Я с сестрой не ссорился, а значит не могу и мириться. Просто сказал, что не буду брать у нее уроки фехтования, потому, что это совершенно бессмысленное занятие. Если Ульвэ из-за этого расстроилась... — Итай пожал плечами, — в любом случае, только она может отвечать за свои чувства. Я здесь бессилен.
Услышав про фехтование, Лео встрепенулся.
— Тебя ведь тоже Циклоп достает, верно? Я тут недавно на него наткнулся...
Его прервал запевший где-то под сводчатым потолком рассветник. Итай, чуть поморщившись, хлопнул в ладоши, и выходящая в коридор дверь открылась, наполнив комнату хрустальным перезвоном.
Стоявший на пороге высокий парень заставил Лео ощетиниться невидимыми иголками. Никогда он не любил Эвиаша Донжая, а уж с тех пор, как они начали соперничать, красивый северянин и вовсе каждый день открывался перед Леомиром с новой, все более неприятной стороны.
— День добрый этому дому, — усмехнулся Эви, переступая порог, его зеленый с черными полосами "малахитовый" пиджак переливался при каждом движении.
— Приличные люди ждут, когда их пригласят, — мрачно заметил Лео.
— Но я ведь все равно бы не дождался, верно? Так к чему тратить время? — белозубо улыбнулся Эви. — Кстати, как раз тебя, Лео, я и ищу.
— Меня? — округлил глаза Леомир. — Ты воспылал ко мне страстью и потому томимый чувствами рыщешь по Палестре? Очень мило, конечно, но у меня для тебя новость. Печальная, но, надеюсь, ты примешь ее как настоящий мужчина. Ты не в моем вкусе, Эви.
— Ах, Лео, если бы твое остроумие было бегуном, я бы сказал, что оно хромает на обе ноги, да еще хрипит, как умирающий.
— А я бы сказал, что для безногого ты удивительно тонкий ценитель бега, — хмыкнул Лео, — но если ты еще не готов признаться в своих чувствах, то чем мы обязаны счастью видеть твою физиономию?
Эви, будто не слыша вопроса, теребил узел черного шейного платка — он носил такие вместо кружевных воротников и, пожалуй, собрал уже целую коллекцию. Лео чуть прищурился, на тыльной стороне бархатной перчатки Эвиаша серебром блестел громовой завиток. Знак полного превосходства, носить такой — почти на грани оскорбления. Лео почувствовал, что у него начала дергаться щека. Эвиаш широко улыбнулся. Леомир пристально посмотрел на маленький, почти девичий носик, нелепо смотревшийся на мужественном лице Эви. Так нелепо, что Лео — пусть это желание и казалось плебейским — частенько хотелось врезать по нему кулаком. Эвиаш улыбаться перестал. Откашлявшись, он вытащил из кармана четвертушку желтой бумаги.
— Это официальный вызов от мастера оружейника. Ты должен быть в зале Клинков через двадцать минут. Неявка повлечет санкции, — Эви бросил шуршащую бумажку на ковер пред Лео. — Не знаю, заметил ли ты, но завтрак закончился уже два часа назад. Мастер не любит тех, кто заставляет себя ждать.
— Кого он вообще любит, — проворчал Лео. — А ты чему радуешься, получаешь добавку пирожных за каждый доставленный пакет?
— Почему бы мне не радоваться? Я ведь помню, какими хитрыми маневрами ты целый год избегал предметов, где мог занизить себе средний бал. Но теперь тебе не отвертеться. Справедливость восторжествует, и я наслажусь твоим позором, — на губах Эви заиграла милейшая улыбка.
Леомир вскинулся, будто по коже прошлись кнутом.
— А господин поборник справедливости не помнит, как он сам ужом вился вокруг всех мастеров? Чуть ли не с ложечки их кормил, сплетни дворцовые пересказывал. Скоморох.
Улыбка Эви моментально превратилась в оскал.
— Не было такого, я честно работал.
— Да уж не честнее меня.
Побагровев, Эви потянул с ладони перчатку. Лео стиснув зубы, ждал вызова. Он, не моргая, смотрел как медленно сползает с руки врага дорогая ткань. Резкий хлопок прозвучал, будто выстрел. Лео, вздрогнув, посмотрел через плечо. Итай, до сих пор невидимкой следивший за ссорой, отложил закрытую книгу и медленно поднялся на ноги. Позабыв об осьминогом повисшей на руке полуснятой перчатке, Эвиаш настороженно смотрел на рыжего князя. Итай, резко дернув головой, отбросил с лица волосы, блестящие карие глаза встретились с глазами северянина:
— Эвиаш, ты передал все, что должен был передать, так что теперь, будь любезен, выйди вон, — просто сказал тот.
В сравнении с широкоплечим Эви, худой, похожий на цаплю, Итай смотрелся особенно болезненно. Прошипев что-то сквозь зубы, Эвиаш резко развернулся и скрылся в коридоре.
— Настоящее волшебство, — побормотал Лео, растирая ладонями горящее лицо.
Итай только раздраженно отмахнулся:
— Тебе действительно лучше идти, а то за Циклопом не заржавеет.
— Знаю, — отозвался Лео, взъерошив волосы. — Хоть ты в это и не веришь, но, пожалуйста, не доедай пирог. Лучше птичкам отдай. Пусть это будет жертвой за мое счастливое странствие по долине скорби.
Дзынь. Фиоретта задрожала, отдаваясь болью в локте. Лео, шаркнул по мягкому белому настилу и крутанулся, разрывая дистанцию. Тонкий серый клинок наставника вновь с шипением метнулся к сердцу ученика. Лео едва заметил движение. Только в самый последний миг он успел подставить широкую узорчатую гарду. Клинок Циклопа, взвизгнув, безвредно соскочил. Облизнув пересохшие губы, Лео сделал выпад туда, где ему померещилась брешь в обороне наставника. Циклоп отступил, вскинув фиоретту к груди. Лео невольно улыбнулся — пожалуй, он неплохо дерется. Много лучше, чем помнилось по летним боям.
Клинок мастера нацелился в незащищенный бок. Вытянувшись звенящей струной, Лео ушел от злого острия. Пожалуй, даже очень неплохо. Неужто, он все-таки чему-то научился?!
Сморгнув с ресниц мелкие капельки пота, Леомир пригнулся, готовясь пойти в атаку.
— Пока довольно, перерыв, — сказал Циклоп, уперев кончик оружия в упругий настил.
Пожав плечами, Лео переложил фиоретту в левую руку и, морщась, стянул с правой неуклюжую тренировочную перчатку. Несмотря на толстую кожу, на ладони остались красные полосы от ребристой рукояти клинка. Неприятно, конечно, но чего он так боялся...
— Скверно, очень скверно, — мастер бесцеремонно прервал мысли воспитанника, — не понимаю, как человек с такими неуклюжими движениями может рассчитывать стать первым учеником.
Взглянув в лицо Циклопа, изображавшего скорбь о падении нравов в целом и в Палестре в частности, князь едва удержался от смеха. Ну что, съели, мастер оружейник? — мысленно улыбнулся Лео.
