В конце моего трудового дня, уже в темноте наступившей ночи, разгоняемой лишь слабым светом жировой лампы, я, готовя постель ко сну, выслушал похвалу довольного духа:

— Молодец, Робинзон! Завтра мы спустим твою пирогу на воду, и кроме этого, ты подсчитаешь, насколько выросла скорость обработки древесины по сравнению с твоими первыми неуклюжими попытками.

Похвала ободрила меня, и я заснул уверенный в успехе нашего завтрашнего предприятия.

Спуск пироги.

Утром я снова, как уже стало постепенно становиться привычным, поднялся вместе с Солнцем. Мне ещё хотелось поспать, но на мои возмущённые мысли Скайнет лишь заметил, что во сне человек теряет треть своей жизни. Затем, взяв под контроль мои мышцы, дух заставил делать моё тело нелепые движения, назвав их утренней гимнастикой и объяснил, что она прогоняет сон и способствует укреплению здоровья. Что в моём положении предпочтительно, так как лекарств и лекарей, если, конечно, не брать в расчёт самого Скайнета, поблизости нет.

Я вспомнил, как страдал во время лихорадки, что свалила меня с ног во время сезона дождей, и был вынужден согласиться с духом.

Закончив "зарядку", мы занялись изготовлением якоря.

К полудню он был готов. Два рога, что отходили от нижней перекладины якоря, должны были, по словам Скайнета впиваться в землю при попытке его волочить. Что гарантировало закрепление в земле и неподвижность.

Сам якорь был простой и надёжной конструкции. Две вытесанные из ствола железного дерева балки, короткая и тонкая, длинная и толстая, скреплённые крест-накрест для крепления якорного троса, путём прожигания в толстой балке отверстия под тонкую, и закрепления её при помощи гвоздей. Внизу креста вставлена в прожжённое отверстие тонкая балка, в которые под углом 1/12 окружности по отношению к центральной балке якоря в прожжённых отверстиях закреплены две якорные лапы или рога, заострённые для лучшего сцепления с морским дном. Толщина центральной балки была пятнадцать дюймов, балок потоньше — восемь и четыре дюйма. Из-за необычайной плотности железного дерева забить в него гвозди было непросто.

Помучившись с первым гвоздём, который гнулся, как змея, но не хотел пробивать древесину, я по подсказке духа, выпрямил этот гвоздь при помощи двух топоров, обух одного из которых использовался как наковальня, а обух второго — как молоток. Затем, раскаляя его на пламени костра, прожог с его помощью канал, в который уже и забил другой гвоздь для скрепления частей якоря.

Ещё до начала изготовления якоря, во время утреннего отлива, я вытесал из заготовленной ещё вчера жерди сваю, которую забил при помощи обуха топора в морское дно. К полудню, когда прилив достиг максимума, я смог при помощи зарубок на свае установить его высоту и определить, куда мне волочить пирогу.

Заготовив и ошкурив четыре слеги, приступил к заключительной части затеи с пирогой — спуску её на воду. Для слег использовал уже высохшие прямые ветви срубленного мной для изготовления пироги кедра.

Дабы проверить идею с якорем, использовал его как точку опоры для таля, отказавшись от привязывания троса к стволам деревьев.

Положив якорь рогами вниз на землю, привязал к нему трос и, дотолкав пирогу, перекладывая катки, до места, где грунт уже был мягкий из-за близости воды, прикрепил таль к якорю. Вместо катков положил спереди по направлению движения пироги ошкуренные слеги.

Пирога, перейдя с катков на слеги, скользила по ним с незначительным увеличением силы трения. Мне для её уверенной, без напряжения буксировки было достаточно использовать одну лебёдку. То есть для протягивания пироги по слегам удесятерения моих усилий было более чем достаточно. Используя попеременно две пары слег, я двигал пирогу по мягкой земле. Слеги довольно сильно вдавливались в грунт, так что вытащить их для переноски на новое место было непросто. Так я, учитывая начавшийся отлив, дотащил пирогу до обнажившегося дна океана и продолжил её затаскивать, продвигаясь к месту, в котором вода прилива уже сама могла поднять пирогу.

Якорь оправдал себя полностью. При буксировке пироги он углублялся рогами в землю и обеспечивал хороший упор для буксировочного троса. Мало-помалу я дотянул пирогу до нужного места. Затем, убрав якорь и трос в пирогу, начал приспосабливать вёсла, что остались у меня от разбитого яла. Я давно снял с него уключины и сейчас закрепил их в бортах пироги.

За всеми этими делами, я и не заметил, что начался прилив. Покачивание пироги заставило меня осмотреться вокруг — и я увидел, что океан поднял мою пирогу со дна. Я плыл!

Радость моя по поводу успешного спуска пироги на воду не поддаётся описанию. Если бы не качка, я наверно пустился бы в пляс от переполнявших меня чувств. Дух, нужно заметить для справедливости, в моё ликование не вмешивался, так что его ничто не омрачило.

Наконец успокоившись, я сел на банку (поперечная скамья в лодке) и, взяв вёсла в руки, погрёб к месту крушения моего корабля. Из-за величины пирога слушалась вёсел хуже, чем я привык. В остальном управляемость и остойчивость пироги были удовлетворительными. Чтобы проплыть пару миль до берега, куда меня выбросило в самом начале моего пребывания на острове, потребовалась почти вся оставшаяся часть дня. Солнце уже касалось воды, когда нос пироги врезался в песок пляжа, на котором я впервые вступил на землю моего острова.

Глава 5. Совершенствование Пироги. Великая Стройка начинается.

Вытащив якорь и положив его на песок подальше от уреза воды, благо что пристал к берегу во время прилива, я проверил трос и узел, которым он был закреплён на якоре. Остро встала необходимость найти для пироги защищённую бухту, чтобы не лишиться своего сокровища во время частых здесь штормов.

До своей крепости дошёл быстро. Улёгшись в гамак, я стал размышлять над дальнейшим совершенствованием пироги. Очевидно, сегодняшняя гребля это хорошо показала, такому судну нужно парусное вооружение. Одними вёслами много не на-машешь. И скорость низкая. Вспомнив парус, что был на баркасе, на котором я бежал из рабства, решил соорудить на пироге нечто подобное. Здесь в мой ход мыслей вмешался Скайнет.

Бесцеремонно вторгнувшись в ход моих мыслей, дух заявил:

— Хоть мысль оснастить пирогу парусом правильна, твоё решение об его устройстве не выдерживает критики. Ты забыл главную деталь, что отличает твою пирогу от того баркаса. Догадаешься?

Минуту я пытался понять, что имеет в виду дух, но по истечении минуты сдался:

— В чём отличие?

— Эх ты, а ещё моряк! Ты должен отвечать на такие вопросы вообще без размышления!

— Извини, но я не кораблестроитель и не капитан. И даже не боцман. Я был простым моряком, матросом. Причём недолго. Морским волком меня назвать нельзя.

— Хорошо, олух. Я тебя просвещу. У твоей пироги отсутствует киль. Что неизбежно приведёт к раскачиванию её под действием ветра и волн. И центр тяжести твоего судёнышка расположен слишком высоко. Центр тяжести — это такая точка, вокруг которой вращается тело как целое под действием внешних сил. Парус только усугубит эту проблему, ещё подняв центр тяжести, что уменьшит остойчивость судёнышка. Так что если бы ты отправился на пироге в то безумное плавание в поисках своих, не пережил бы и лёгкого шторма. Перевернулся, особенно если бы вздумал идти под парусом.

— Так что, придётся обходиться вёслами? — уныло подумал я.

— Нет. Парус можно поставить, но пока небольшой. И плавать в ясную погоду, при небольшом волнении, дабы твоя утлая посудина не поймала резонанс.

— Поймала что? Какой резонанс? Что это? — меня, откровенно говоря, сильно злили непрерывные насмешки духа, но понимая свою беспомощность перед ним, я решил всё-таки усваивать знания, что давал мне дух. По крайней мере, я пока не видел в них ничего дьявольского, всё было понятно.

— Ты, Крузо, качели видел? Детишки любят привязывать верёвку к толстой торчащей ветке дерева и качаться на ней.

— Видел.

— Тогда ты должен знать, что раскачаться на качелях можно, если толкать верёвку в определённом ритме. Иначе раскачаться не удастся. Вот этот ритм и называется резонанс. Волны, качающие пирогу в ритме, совпадающем с её собственным ритмом раскачивания, будут подобно качелям усиливать качки, пока пирога не перевернётся. Вот чтобы этого не происходило, а также, чтобы дать судну дополнительную опору о воду при движении под большим углом к ветру, и придумали киль.

— Понятно. Разговор с духом утомил меня, и я заснул.

Подняв меня рано утром, Сканет безапелляционно заявил:

— Есть способ сделать твою пирогу мореходной без возни с килем. Воспользуемся опытом аборигенов Полинезии...

— Кто это такие? — недовольным тоном спросонья подумал я.

— Жители островов Тихого Океана.

— И чем мне могут быть полезны их поделки? Разве есть у дикарей, безнадёжно отставших в своём развитии от белого человека, хоть что-то полезное?

— А ты, Крузо, дурак. Практически полный, — грубо оборвал меня дух.

— Это почему? — возмутился я. Да, я многого не знаю, но уж сравнивать меня с дикарём...

— Кретин! — ещё жёстче выговорил мне дух. Научись уважать тех, кто живёт в одно время с тобой. Раз эти дикари до прихода белого человека успешно выживали, то их "примитивными" считать никак нельзя! Изготовить хороший лук, стреляющий стрелами с кремниевым наконечником, да будет тебе известно, не проще, чем хороший мушкет! А что касается знания природы — повадок животных, полезных растений, изготовления из подручных средств, предметов и орудий первой необходимости, — любой дикарь даст рядовому жителю городов Англии сто очков вперёд!

Безцеремонно перехватив управление моим телом, и не обращая внимания на мои возмущённые мысленные вопли, демон погнал меня выполнять задуманное им.

Выбрав из заготовленных ранее брёвен подходящее, ствол кедра примерно полутора футов толщиной, дух обрезал его с двух сторон, а затем, принялся обтёсывать.

Спустя три часа напряжённой работы, из бревна было изваяно нечто, напоминавшее округлый корпус очень узкой лодочки. Длина, которой, тем не менее, была без малого равна длине моей пироги.

После придания формы, дух расколол "лодочку" пополам. После чего принялся выжигать древесину изнутри раскола. В конце концов, получились полые внутри половинки. Обработав края, и подвергнув обжигу половинки, что привело к их пропитке смолой — использованное бревно было очень смолистым, Скайнет провертел две пары отверстий в половинках лодочки, а затем приступил к изготовлению брусьев из стволов железного дерева.

За ними нам пришлось отправляться в рощицу этих деревьев.

Когда я пошёл за бакаутом, дух, наконец, сменил гнев на милость и изволил заговорить со мной.

— Догадался, Крузо, что мы делали?

— Странную лодку, даже скорее лодочку. Зачем она? Плыть на ней невозможно — перевернётся! Вдобавок ты её расколол. Зачем?

— Затем, что это не что иное, как поплавок-стабилизатор. При этих словах, перед моим взором возникло призрачное "окно", в котором я увидел, что собственно говоря, делал.

Оказалось, предназначение этой "лодочки" было дать моей пироге запас остойчивости!

Расположенная рядом с моей пирогой, по правому борту, и соединённая с ней при помощи брусьев из бакаута, лодочка резко увеличивала площадь опоры на воду, и как результат, на пирогу можно было устанавливать парусное оснащение!

От размышлений на тему собственной недогадливости меня отвлёк мысленный возглас духа:

— Посмотри-ка Робинзон, на это дерево! Тебе неслыханно повезло, что оно растёт на твоём острове!

Я уставился на туземное дерево, которое указал мне Скайнет.

— Чего в нём такого? Дерево как дерево, разве что выглядит чуть иначе, чем деревья около моей бывшей крепости...

— Это гевея. Ценнейшее растение, если знать его свойства! В будущем ради его сока создадут гигантские плантации, фактически искусственные леса, где будет расти только оно. Тысячи туземцев, аборигенов Бразилии и других стран Южной Америки будет согнано на эти плантации, где за несколько пенни в день они будут собирать сок гевеи...

— И чем особенность этого сока? Я, воспользовавшись тем, что демон вернул мне контроль над моим телом, подошёл к дереву. Поковыряв его ножом, я увидел, как из разреза потёк сок белого цвета, очень похожий на сок одуванчика.

— Если собрать этот сок и дать ему постоять, то выделится белая тягучая масса — латекс, или иначе, сырая резина, — тем временем продолжил пояснять дух. Это вещество, если знать, как с ним обращаться, годиться на многое. Например, с его помощью можно придать ткани свойство водо— и воздухонепроницаемости, что позволяет делать непромокающие плащи, надувные лодки и много других полезных изделий. Правда, люди не сразу открыли, как правильно использовать латекс. Долгое время им пропитывали плащи, но на жаре они становились липкими, а на холоде — ломкими. Но, однажды в 1844 году изобретатель Чарльз Гудьир смешал латекс и серу, а затем случайно уронил образец смеси на раскалённую плиту. Кусочек обуглился, и когда Гудьир его обнаружил, то очистив, удивился, что липкая прежде масса латекса, сохранив пластичность, утратила тягучесть и липкость. Превратилась в вещество, которое можно сильно деформировать, но которое затем возвращает себе исходную форму! И жара и холод более не страшны "вулканизированной" резине, как назвал процесс обработки нагревом латекса Гудьир.

Смешивая латекс и серу в разных пропорциях можно получать резину, как позже стали называть обработанный таким образом латекс, разной степени пластичности. Вплоть до твёрдого, но упругого вещества, — эбонита. Из которого можно делать корпуса сосудов, устойчивых к действию минеральных кислот.

Закончив монолог, Скайнет вновь перехватил управление моим телом и заставил меня срубить стоящий неподалеку сухой бамбук, ради колен, из которых он наделал сосудов, и, закрепив их при помощи верёвки на стволах обнаруженных деревьев гевеи, насёк на их коре "елочку". Под насечками он вколотил в кору вырезанные из бамбука желобки.

Сок, что обильно выделился из мест разрезов коры, стал довольно быстро стекать в бамбуковые сосуды.

— Раз уж ты расковырял одно дерево, было бы глупо не попытаться собрать сок, — с этими словами демон вернул мне контроль.

Закончив устанавливать приёмные ёмкости, я направился к своей цели — роще бакаута.

Роща железных деревьев росла сразу за кущей гевей, и я довольно быстро, направляемый Скайнетом, который существенно помог мне, обогатив мой опыт целым арсеналом сугубо специфических приёмов лесорубов, свалил пару стволов. И даже не затупил свою пилу. Всёж сабельная сталь заметно превосходила по качеству сталь ножовочного полотна.

— Конечно, никакого сравнения! — согласился со мной дух. Где сабли и где пилы! На ножовочное полотно сейчас пускают самую убогую углеродистую сталь, что могут произвести! А вот сабли — это оружие, и даже самое убогое куётся из более "правильного" железа. Что кстати, наглядно характеризует положение в обществе "работников ножа и топора" и близких им по используемому инструменту лесорубов.

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓