Прагрессоры Атлантики

Если уточнять по личностям, Костик и Ринат были верующие скромные, но какие-то настоящие, без фанатизма, но надежные. Витя был безбожник, там все неясно было, он не упирался в религию и веру. Я был неверующий православный. В детстве окрестили. На исповеди один раз был, исповедался и понял — пустое все это. В храмы не ходил, не интересно. Любоваться архитектурой я не любил, не понимаю этого. Один раз решил для себя: смогу перед смертью попа вызвать, может быть и вызову.

Мне были приятны языческие прибамбасы, многие другие религии, буддизм вставлял только держись! С христианством меня роднило одно: я поминал имя святое всуе. Есть такая черта у людей, когда их резко напугать — они либо чертыхаются, либо непроизвольно бога поминают. Я всегда вскрикивал: 'Матерь Божья!' Мария это католическая фишка. Но я был более спокоен, как Майк Науменко: 'Мария, я что-то не вижу нимба над твоей головой'. Костя знал, посмеивался надо мной, но не пудрил мне мозги, я тоже честно уважал его католичество. И мусульманство Рината мне нравилось.

Мир во всем мире мы не устроим, любовь у нас тоже будет избирательная и придирчивая. Но мы постараемся.

А кончилось все хохмой. Все у нас через истерику решалось. Заметно это было, как мы не хорохорились друг перед другом — всем было погано на душе. И страшно. Как страшно... без оружия, четыре сопляка, не желающие идти 'на поклон в цивилизацию' — да нас пытать начнут, посадят в камеру и будут выпытывать, как автоматы Калашникова делать. А мы промежуточный патрон нифига не можем сделать! Я сразу сказал, что Высоцкий — это святое — мы его песни обязательно споем, и Святой Владимир у нас уже есть в святых. Никто не был против. А потом я спросил насчет промежуточного патрона и пистолетов. И Ринат нас сразу расстроил. Четыре нагана они с Витей сделают, не спеша, но сделают. И капсюль он нахимичит, и порох, даже бездымный — правда очень мало. А вот патрон... только ручная работа, только малюсенькую партию. Про автоматы можно забыть — там технология, там материаллы на порядок выше, там металловедение и металлургия!

— Костя, все просто шикарно. Фома честнейший кекс. Там Еванглие — реально мистика и поле непаханное для работы. Ты мне вот что скажи, брат, апостол Константин, — я ему шутливо поклонился. — Как мы веру назовем? Христианство — Фоминианство... коряво звучит. Католичество — Фомичество, вообще на 'хомячество' похоже. Блин, Фома же — Хома — он хомяк! Наш кекс...

— Православие — Фомославие, тоже не подходит, — усмехнулся мне в пику Костя.

— Буддизм — Фомизм, прикольно, но мало солидности. Мусульманство — Фоминианство, а что-то в этом есть...

— Стой, Зубриков! Буддизм — Фомизм... неплохо... Томизм это целая наука...

Мы сидели и молчали, а потом я заржал. И самое удивительное, что Костя меня понял, это было волшебство, я сразу сообразил! Единство мысли...

'Вы чего с ума сходите 'отцы-основатели'? Чего вы тут напридумывали', — заглянул к нам Ринат.

Костик кивнул на меня, я не стал отказываться, реально ведь жуткая вещь пришла нам в голову: и смех и грех, и моща, против которой не попрешь:

— Мы название для нашей Веры придумали, — и в лоб ему с места в карьер выдал. — Фоминизм.

Ринат замер. Глаза метнулись по нашим лицам, но мы уже устали смеяться. Потом он присел и абсолютно серьезно сказал:

— А я не понял. А что смешного? Очень. Очень красиво и культурно звучит. А феминизм у себя мы никак не допустим. Нашим мальчикам понадобятся девочки. Мы и девочек возьмем на воспитание, — он сплюнул, перекосившись лицом. — Тьфу, как подумаю об этой дряни: 'выкупать детей из рабства' — шайтан мне дед, жалко, что автомат Калашникова не можем сообразить. Перестрелял бы всех шакалов.

— Рин, не надо, всем противно. Гнилая тема. Но, я рад, я честно рад, что мы не 'мерисьюшники', хотя мы реальные мерисьюшники, с компами, яхтой, модель револьвера есть. С автоматами наперевес нас бы быстро перерезали. Круто, что тебе вкатило про Фоминизм. Это синергия, чувак. Совпадение энергетик сознания — я читал, это понимать надо.

Доплыли к обеду до островка, до большого острова Розы не стал тянуть Витя. Отличный типичный островок Карибского моря: пальмы, сосенки мелкие, ненастоящие какие-то, и много цветов и всяких лиан. Но не джунгли, не влажно, ветер с моря продувает насквозь. Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья — навсегда! Шашлыки и ананасы. Бананов не было видно. С кокосами возился Ринат, и даже что-то наковырял в миску, чтобы добавить вкуса к маринаду. Они с Костей как дикари суетили по островку, маленький он был в несколько футбольных полей площадью, никаких родников, ручейков, но растения зеленели — непонятно. Я над углями и мангалом шаманил. Шашлык это серьезно. Жаль, что Ринат уже наложил мораторий на овощи, помидорок не хватало в маринаде. Но Аматов прав — никто не спорил — у нас будет банк семенного фонда! Все местные сорта отдыхают, Витя — красавчик родной, заразился в штатах идеями экологически чистого питания, овощи прикупил фирменные, посмотрим, что эти амеры по пакетам напихали.

Павлов заякорился и решил нажраться. Бывает. Я его понимал. Присосался Витя к бутылке и только успел начать нытье на тему: 'Какой же я дурак! Три года фигней страдал, в джаз игрался и по Атлантике на яхтах гонял, дебил, синкопу мне в жопу! Лучше учился бы, как батя предлагал — на нефтехимика, сейчас бы всех выручил... Химия же царица наук, и муж у нее Математик!'

Ринат сразу подскочил к нему и забрал бутылку:

— Витька, ты же говорил, что не бухаешь. Придурок, по жаре, без закуски, погань всякую глотать из горла. Пробку отдай, — он взял протянутую Павловым пробку, сделал глоток сам, выдохнул шумно и завинтил горло бутылке. — Витек, сейчас, брат, все вместе припьем. Сейчас Лешка зашашлычит мясцо. Он жрачку готовит классно. Правда только салаты, плов и шашлыки!

Мы втроем рассмеялись. Я мог немногое сварганить на кухне, Ринат еще забыл, что я умел готовить классные 'морковчу и хе' по корейским рецептам, меня кореец учил.

А мозги мы ему промыли под горячее, выдумал бред какой! Он капитан — у него корки есть — три года сходить с ума по яхтингу... он псих, конечно, я над ним всегда посмеивался — от зависти.

Витька в детстве подслушивал разговоры отца и был первым, кто мне сказал, что у нас обычный капитализм, что Россия хочет быть как весь мир, поэтому СССР перестроили. Но там очень страшно, в бизнесе этом. Наши отцы не лезли никуда — урвали кусочек и тихо прижали попы, в компании таких же как они интеллигентов — 'КПП', как отец шутил, 'Клуб Пьющих Патриотов'.

Витька после школы решил честно глянуть на этот самый Западный капитализм. Его отпустили. Он глянул и признался мне, что погано ему там. Яхту он купит, и будет у него 'дом под парусами'. Начнет жить как рантье, с процентов от папиного капитала, но поднимется — даже яхтой можно на жизнь заработать, туристам экскурсии делать. Яхты перегонять. На саксофоне вроде чутка он смог на сигареты себе надуть.

Мы все не бухали по жизни, ребята бутылку допили и хватило. Витя сбегал на яхту, в душе мозги себе прополоскал. Вернулся бодрячком и сразу начал нас настраивать на обустройство базы у моря-океана. Не интересно ему было лезть на сушу. Он прав. Он был чертовски прав — на яхте всегда можно удрать от неприятностей, нашу красавицу никто не догонит. И необитаемый остров это отлично, и Мадера, и Азорские острова тоже хороши: климат мягкий, теплый, всегда весна. Азорские круче, там их много!

Потом Ринат сказал, что химию он гарантирует! Потихоньку, очень не спеша, но с химией все будет хорошо. Вот с физикой и инженерией у нас плохо. Мы согласились. На наших компах и ноутбуках не было ни энциклопедий, ни справочников по... да ни фига не было, кроме материалов по яхте и навигации. Книжки у меня были по альтернативной истории — очень смешно, обхохотаться можно. Хотя, были альтернативщики, упертые в факты. Я не любил их читать, не книжки а набор цитат из Википедии: где какие ресурсы, какие ТТХ у оружия — сейчас нам такие книжки пригодятся. А про экшоны нам не надо заливать — в гробу я видал такие экшоны и приключения, как с нами случилось.

Шашлык поспел. Я громко позвал друзей: 'Садимся жрать, пожалуйста!' Уселись на песке, у мангала, листья заменили скатерть, принесли посуду и зашашлычили. Мясо жрали как проглоты, это от стресса, наверное. Беседовали на важные темы. Кто виноват? Обойдемся без поисков виноватых и судей. Что делать? Выживать будем и жить в свое удовольствие.

Свою точку зрения на ситуацию всего этого прогрессорства я постарался выразить четко, фигвам всем чужим дядям:

— Я тотальный патриот. Россия мое отечество. Это полный дурдом, с языком так дружить. Патриот, это от патрос — отец, мужского рода. Отечество — среднего рода. Родина — женского рода. Отчина, Отчизна — вообще загадочные слова, вроде про мужчину, но женского рода. Ладно, не отвлекаемся.

Тотальный, значит полный, абсолютный. У меня есть Родина и другой мне не надо. И не понимаю тех, кто недоволен иностранцами. Не понимаю, по каким причинам их ругают, ненавидят. С какой целью негативят на иностранцев — это уже вопрос другой, конкретный, там детали знать надо, кому выгодно других грязью поливать.

Главное вот в чем — возьмем конкретно англичан, потому что нам русским всегда 'англичанка гадит'. Наглы — достойны уважения, они враги России. И это нормально. Англичанин просто обязан любить свою Англию, и все остальные страны рассматривать противниками интересов Англии. Все на этом держится: люби свою Родину и гноби иностранцев. Не правильно сердиться на дождь за то, что он мокрый. Русский император, тот еще рыболов который, высказался очень прямо, недопустимо прямо для политика такого уровня, назвал кошку кошкой: 'У России только два верных союзника — ее армия и флот'. Эту часть цитаты знают все. Но все, почему-то, не припоминают откровенное, даже циничное, продолжение цитаты: 'Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас' — прямым текстом русский император указывает на врагов своей страны.

Самое страшное в том, — я вздохнул и закончил продуманную мысль. — Что нет теперь у меня здесь никакой Родины. Вон моя родина — на якоре стоит.

Я кивнул головой в сторону яхты и продолжил:

— Создадим Отечество для людей — честь нам и хвала. А остальных давить надо, просто потому, что они иностранцы.

— Жесток. Бескультурен, — хмыкнул Костя.

— Нет, Костенька, — не согласился с ним. — Ты еще увидишь мою культуру общения! О, я буду улыбаться, я буду выражать искреннее внимание к иностранцам. Но только с ножом за пазухой. И при первом удобном случае я задавлю любого иностранца ради выгоды нашей Родины.

— В истории ты всякие веришь, Леша, цитируешь нам слова царя Александра, — улыбнулся хитро Ринат. — Я номер его не помню, но я знаю, что он Миротворцем назван в народе. Только, признаюсь вам честно, парни, вот не верю я в историю. Пишут победители, переписывают новые победители, и нет этому конца и края. Факты настоящие — вообще не подлежат разглашению. Жуткие просто потому что. За родную сторону не пожалеют и жену. Тарас Бульба вон сына расстрелял. На уровне большой политики все надо держать в секрете. Навсегда. Если мы решим укокошить какого-нибудь короля. Мы же его реально сможем исхитриться и 'тогось'. Надеюсь понятно, что об этом будем знать только мы четверо и все. Да, блин, ребята — вы новое христианство выдумывать собрались — это же вообще страшное дело. А без религии никак. Нам вера строить и жить помогает.

Витя вдруг рассмеялся:

— Мы тупые! И это хорошо. Мне страшно подумать, что мы могли бы натворить, будь мы специалистами в металлургии, химии и прочей машинерии, инженерии. Мы не прОгрессоры. Мы прАгрессоры. От слова 'агрессия'. У вас все мысли движутся на развитие технологии убийства. Но я понимаю. И мне это не нравится. Терроризм это вонючее дело.

— Терроризм не наш метод! — даже вскочил с места Ринат и погрозил, почему-то в мою сторону, пальцем. — Можно сделать мощный огнестрел, у тебя в запаске стальных трубок полно оказывается! Можно располовинить бинокль и сообразить оптический прицел. Но нельзя! После нескольких убийств подумают на нас. Терроризм сразу объявляет нас врагами всему миру. А оно нам надо? Наш метод — это тайна — диверсия и шпионаж! Допустим, есть объект — Ришелье, гений политики и управления. Он за свою родную Францию никого не пожалеет. Сначала его агитируем за нашу власть. А если не сдается — травим! Именно тихо ликвидируем и запускаем слухи об 'убийстве мудрейшего кардинала его врагами и завистниками'. В стране врага растет анархия и бардак. А нам только и польза. И мы белые и пушистые.

— И прошу не путать, — добавил я на это. — Терроризм это подло, это жутко — убивать мирных людей. 'Лес рубят — щепки летят' — это вообще подлейшее оправдание для политика. Политик — это уже не мирный человек. Взялся за власть — не бойся пропасть. Точка. И да — я за Джеймсов Бондов — шпионаж, мы все такие из себя красивые, мы им принесем радостей полные штаны.

— Наркоту я синтезировать не стану, Зубриков, — нахмурился наш фармацевт.

— Что ты, что ты! Окстись, татарин, какой ты грозный доктор, — завопил я во весь голос. — Никогда. Никакой. Наркоты. Первый закон нашей... нашего государства. С этой дрянью свяжешься, сам по уши испачкаешься. Вы что, мужики — поверьте нам с Костяном, ужасы, детская наркомания это хуже, чем ужасы. Я после того, как с темой ознакомился, спать не мог от кошмаров. Наркота не лечится.

— Никакой наркомафии, — согласился Костя. — Изобретайте автоматы, хоть бомбы, но без наркоты.

— У тебя и сравнения, — удивился Витя.

— Витя, бомбы они сразу выдают умника, изобретателя, — пояснил Костик. — Наша пара Штирлицев на бомбы не согласятся. Они давно спелись. Представляешь, они против гарема!

— Я за многоженство, — поправил я Костю. — Я не знаю, что такое гарем. Выглядит симпатично, но там очень серьезные надо устанавливать порядки. Восток дело тонкое. Нет, не надо с этим связываться. А две-три жены... это еще можно разрулить. Вспомните культуры общения. Два человека это слабо. Троица, уже начало солидной компании. Фоминизм одобряет.

— Два придурка, — рассмеялся Витя, но добавил. — Фоминизм, дело нужное. Без опиума для народа никак. И ты зря, Костя меня за неверующего держишь. Вы крысы сухопутные, океана не видавшие.

Витя отложил шампур и серьезно нам рассказал:

— Все эти моря, заливы и проливы — все это ерунда. Мы люди ограниченные. Мы цивилизованные — горожане, одним словом. Нас окружают стены. Со всех сторон ограничивают нашу точку зрения. В квартире, в коридорах, на улицах — стены домов, машины ездят, деревья стоят, люди организованными группами ходят. Мы привыкли к ограниченности, и нас это не колышет. Это как оправа у очков. Человек с плохим зрением не парится, не замечает ее. Океан все ломает. Ты уходишь от берега и попадаешь в иной мир. И этот новый мир, он потрясающий. Он безграничный. Яхта не мешает — она, как та оправа. Ты сроднился с ней, ты сразу чувствуешь, если непорядок: ты слышишь яхту, она не молчит, она разговаривает. Проходит всего пара дней вдали от берега и вот тогда... 'не бывает атеистов под огнем'. В открытом океане хорошо по мозгам бьет. Вам быстро в извилинах порядок наведут.