— Там никто не возьмется за это... С вашим донором, — тихо вымолвил главврач, быстро глянув в глаза гостю. — Можно попробовать поискать, но это несколько месяцев. У нас нет столько времени.

Гость еле слышно застонал.

— Но почему, почему это обнаружили так поздно?! — воскликнул он, ударяя кулаком по колену. — Кто в этом виноват? Скажите, кто?

— Никто, — хозяин кабинета снова покачал головой и повторил: — Никто. Рак такая болезнь, что обнаруживают ее, как правило, поздно — на ранних стадиях она никак не проявляется. А рак печени вообще "ловят" только случайно. У детей, к тому же, он практически никогда не встречается. Это уникальный случай.

— Ладно, — сказал гость после некоторого молчания, — если врачи бессильны, может пойти к другим? Есть же эти экстрасенсы, гипнотизеры и как там их еще. Газеты много о них пишут. И я одного знаю... Только он, к сожалению, не лечит...

— Пишут много, — еле заметная улыбка тронула губы главврача, — я тоже читал. Только я не знаю ни одного достоверного (на последнем слове он сделал ударения) случая излечения ими злокачественной опухоли. И коллеги мои не знают. Тем более на такой стадии. Из вас вытянут деньги, будете мучить ребенка...

В кабинете опять на короткое время установилась тишина.

— Но что же мне делать, что? — вдруг горестно сказал гость, и главврач поразился, бросив взгляд на его лицо. Он никогда прежде не видел это сильного человека, которого он к тому же побаивался, таким. — У меня никого кроме нее нет! И у нее, кроме меня. Брат с женой год назад погибли в этом проклятом самолете, осталась одна Вета, а теперь и она... Почему? А?

Хозяин кабинета промолчал. Он много раз слышал этот обращенный к нему и не к нему одновременно вопрос и знал, что на него человек ответить не может. А тот, кто может, всегда молчит...

— Так. Что теперь?

Главврач изумленно глянул на гостя. Голос его стал твердым и жестким, как прежде, и сидел он перед ним такой же, как и раньше, — сильный и уверенный в себе.

— Лучше ее, конечно, отсюда забрать. Хотя мы и отдельную палату для нее, как вы и говорили, сделали, все-таки... Хосписов у нас пока нет, пусть лучше она дома... Наймете сиделку, лучше всего медсестру, чтобы обезболивающий укол вовремя делала. Все.

— Я хочу, чтобы с ней был врач.

— Пожалуйста, — пожал плечами хозяин кабинета.

— Ваш врач, из клиники, — жестко сказал гость. — Которого она уже знает, к какому привыкла. Чтоб он жил у меня все эти... — гость запнулся, но тут же выправился, — недели. Чтобы от нее не отходил.

— Ну, — главврач замялся, — это лучше кого-нибудь из одиноких, — он задумался, — пожалуй, Комарова. Она девочкой постоянно занималась. И семьи у нее нет.

— Пусть будет Комарова, — гость встал. Встал и главврач.

— Вы с ней поговорите или мне?

— Вы ее начальник, вы и объясните. Вот, — гость вынул из внутреннего кармана пиджака две пачки купюр, перетянутых посередине бумажной лентой. — Одна вам, другая — ей. Через полчаса, чтобы девочка и эта были в машине. Я подожду.

— Все сделаем, — хозяин кабинета осторожно взял пачки из рук гостя, бросил их в карман белого халата и засуетился, провожая лысоватого к дверям. — Мы мигом.

— Леночка! — крикнул он секретарше, выходя в приемную, — позвони в детский, и чтобы Комарова через минуту была у меня. А я сейчас.

И он отскочил в сторону, пропуская гостя вперед...

* * *

Вечером этого же дня лысоватый сидел за письменным столом в своем кабинете, сосредоточенно просматривая лежавшие перед ним газеты. Газет было много, и судя по внешнему виду некоторых, были они не первой свежести. Часть вообще несли на белом среднике следы от дырокола — их явно извлекли из подшивок.

Человек за столом что-то явно искал на пожелтевших и еще белых страницах. Некоторые газеты он откладывал в сторону, большинство пренебрежительно бросал на пол. Так продолжалось долго. Наконец, он выбрал несколько, судя по цвету страниц, не самых старых и взял со стола маленькую черную коробочку с антенной.

— Зайди! — сказал одно слово.

Почти тут же дверь в кабинет распахнулась и на пороге возник широкоплечий мордатый охранник.

— Приведи сюда эту, докторшу, — сухо распорядился хозяин кабинета. — Если уже спит — разбуди.

Охранник также беззвучно, как и появился, исчез, и через несколько минут на пороге появилась заспанная женщина в белом халате.

— Подойдите, — нетерпеливо сказал лысоватый и, не дожидаясь, пока она сделает это, придвинул отобранные газеты на ближний к порогу край стола. — Я хочу, чтобы вы прочли и сказали, что думаете на этот счет.

Пока женщина читала, он нервно прохаживался от двери к столу. Наконец, женщина оторвала взгляд от газет.

— Ну?

— Это правда, — тихо сказала она, — этот человек действительно многое может.

— Откуда вы знаете?

— Я была у него, — брови лысоватого удивленно поднялись, и женщина торопливо пояснила: — на приеме.

— Помог?

— Да.

— А почему пошли к нему? Вы же медик, в клинике работаете?

— В моем случае медицина сделать ничего не могла.

— Ясно, — хозяин кабинета на мгновение задумался, — как считаете — девочке он сможет помочь?

— Не знаю, — робко ответила женщина, — случай очень тяжелый.

— Ладно, идите! — отрывисто сказал лысоватый. Подождав, пока дверь за ней закроется, он достал из ящика стола маленькую белую карточку, похожую на визитную. Только на этой ни имени, ни фамилии владельца не было — только цифры. — Ты не знаешь, этот скажет, — тихо промолвил он про себя и пробежался пальцами по кнопкам стоявшего перед ним телефона...

Однажды на прием к Панову явился необычный пациент. Впрочем, как скоро убедился Панов, пациентом гость как раз и не был. Замерев на пороге "кабинета", незнакомец несколько секунд пронзительно смотрел на Панова. Высокий, тощий, с седыми всклокоченными волосами и длинной острой бородкой какого-то серого цвета, гость выглядел весьма странно. И глаза у него были неприятные — глубоко упрятанные под надбровные дуги, какие-то блеклые, словно выстиранные.

Нечаянный гость вдруг принялся водить в воздухе руками, бормоча одновременно какую-то чепуху, вроде "вабалла-ассамбулла"...

На мгновение Панову стало жутко. Ему уже приходилось сталкиваться с психами во время приема, но то были тихие больные люди — он выпроваживал их без особого труда. Этот же оказался не таким, и Панов струхнул, не зная, что предпринять. Но почти тут же понял, что странный незнакомец не сумасшедший. Его блеклые глаза пристально следили за его, Панова, реакцией, в них светился интерес и живой ум.

И тогда он разозлился. Не на шутку. Без долгих объяснений поймал в воздухе кисть гостя, завернул ему руку за спину, левой ухватил незнакомца за шиворот и вытолкал в коридор. Миша, увидев все это, остолбенел от изумления, а потом бросился на помощь. Вдвоем они выволокли упирающегося незнакомца на лестницу, прямо к изумленной таким зрелищем толпе. Пациенты прижались к стене, и вокруг зашелестело: "Вогес, Вогес..." Панов понял, что странный посетитель здесь известен, и это разозлило его почему-то еще больше. Он с размаху пнул ботинком непрошеного гостя прямо в тощий зад, и Вогес с жалобным криком засеменил вниз по ступенькам.

После этой сцены Панов еще с полчаса приходил в себя, работалось ему в тот день плохо и он закончил прием раньше обычного. Вечером, когда он расслабленно сидел у телевизора, в дверь позвонили.

Жены почему-то в это время в квартире не оказалось, и Панов пошел открывать сам.

Это был не пациент. Пациенты никогда не звонили в дверь — жена Панова быстро отучила их от этого. У человека, стоявшего перед Пановым на пороге, был такой взгляд, что он невольно попятился. А тот, ни слова не говоря, вошел следом за ним в прихожую и прикрыл за собой дверь. (Панов не уловил никакого движения со стороны гостя, только услыхал, как щелкнул замок).

В прихожей гость снял с голову черную фетровую шляпу и протянул ее хозяину. Панов машинально взял ее и повесил на вешалку. Гость удовлетворенно кивнул и, не подумав даже снять ботинки, направился мимо него в комнату. Все еще не пришедший в себя Панов потянулся следом.

Здесь он рассмотрел незнакомца. На вид тому было около сорока, густые черные волосы с заметной льной проседью красиво обрамляли его гладкое бледное лицо. Одет незнакомец был в неброский темный костюм (даже с беглого взгляда было видно — отлично сшитый и дорогой), ворот белой сорочки под костюмом был расстегнут и из этого треугольника под шеей выпирал узел изящно повязанного черного шелкового платка. В комнате необычный посетитель сразу же уселся в кресло, бросив ногу на ногу, и сцепил на колене узкие холеные руки с длинными тонкими пальцами. На одном из пальцев красовался массивный золотой перстень-печатка с ящеркой. Та, казалось, шевелилась.

На миг Панову стало неудобно за свой не первой молодости спортивный костюм и всклокоченные волосы, но потом он вспомнил, что находится у себя дома, а этот, в черном, к нему только что нахально вломился. И, выключив телевизор, он с вызовом уселся в кресло напротив.

Незнакомец одобрительно кивнул и сказал добродушно:

— Давайте знакомиться. (Голос у него был густой, уверенный, с легким акцентом — Панов так и не понял каким.) Вас как зовут?

— Дмитрий Иванович, — неожиданно для себя послушно отозвался Панов.

— Значит тезки, — гость расцепил руки на колене и протянул ему правую ладонь. Рукопожатие его было сильным, но в то же время каким-то и мягким. — Рад познакомиться. Наслышан, — продолжил посетитель все тем же добродушным тоном. Вот, случилось быть проездом в вашем городе — решил заглянуть. Не возражаете?

Это звучало почти что издевательски, но тон, каким был задан вопрос, был вполне доброжелательным, и Панов невольно кивнул.

— Тогда рассказывайте.

— Что? — удивился Панов.

— Все, — спокойно пояснил гость. — С самого начала.

Панов снова хотел возмутиться, но необычный посетитель пристально посмотрел на него своими темными, с какой-то странной прозеленью глазами, и Панов вдруг послушно стал рассказывать. О всем, начиная от спора с Вовкой и кончая сегодняшней стычкой с Вогесом. Гость слушал внимательно. Иногда в течение рассказа уголки его тонких губ трогала еле заметная усмешка, а когда Панов поведал, как вытолкал Вогеса, гость широко улыбнулся, показав ровные белые зубы.

— Правильно вы его, — заметил он одобрительно, — надо было еще и по шее.

— Вы знаете Вогеса? — удивился Панов. Гость кивнул.

— Кто ж его не знает в этом городе? Разве что вы, Дмитрий Иванович. (Смысл сказанного незнакомцем вновь вступил в противоречие с тоном.) Это один из тех старых шарлатанов, что, прочитав книжонку по оккультизму, причем, заметьте, Дмитрий Иванович, часто и не дочитав ту до конца, принимаются уверять людей в том, что они великие маги и посему могут все. Исцелить любую болезнь, отправить вас в путешествие по времени и пространству, наслать порчу и ужасные болезни на ваших недругов, а также добрых друзей. Только платите. Дорогу вы ему перешли, Дмитрий Иванович. Кого-то из его пациентов сманили и, что того хуже, исцелили. Сам-то этот ваш Вогес и мухи не исцелит, вот и притащился попугать. Он на такие штуки мастак. Думал, что вы жулик, вроде него, только, из начинающих. А вы оказались не таким. Вот и получил свое...

Гость помолчал.

— Не надоело еще, Дмитрий Иванович? — спросил он вдруг.

— Что? — не понял Панов.

— Вот это целительство?

— Как это? — растерялся Панов. — Ведь люди же...

— Люди, дорогой Дмитрий Иванович, не заслуживают того, чтобы их исцеляли, — спокойно возразил гость. — Во-первых, в своих болезнях они виноваты сами. Во-вторых, лечить их хлопотно и скучно — одно и тоже изо дня в день. В-третьих, это не слишком прибыльно. Если на то пошло, то гораздо прибыльнее делать наоборот.

— И вы этим и занимаетесь? — не удержался, чтобы не съязвить Панов.

— Иногда, — гость усмехнулся. Казалось, он не заметил тона, с каким был задан вопрос. И Панову вдруг стало не по себе. — Если это вам, Дмитрий Иванович, так хочется знать. Я никого не убиваю, не пугайтесь. В этом нет нужды. Люди все делают сами. Достаточно их об этом попросить. Иногда — и просто посмотреть...

— И что? Любого...

— Нет, конечно. Вам вот, например, нечего бояться — вы под защитой. Пока. И еще кое-кто. А вот другие... — гость вдруг пристально посмотрел на него и спросил: — В Бога веруете?

Панов замялся.

— Понятно, — усмехнулся гость. — Но Библию хотя бы читали?

Панов кивнул.

— Значит знаете, что Бог вложил в душу каждого человека ощущение, какие поступки его правильные, а какие нет, что делать можно и нужно, а что нельзя никак. И каждый, Дмитрий Иванович, это знает, хотя может быть и не отдает себе в том отчета. Однако, люди не любят поступать по заповедям Божьим. Грешат и грешат, и ощущение вины — если бы вы только знали, какой еще, порою, вины! — сидит внутри каждого, да еще растет, накапливается. И вот когда накопится достаточно — а у многих, Дмитрий Иванович, этого уже с избытком, — тогда достаточно человеку сказать, что ему больше нечего делать в этом мире. Остальное он исполнит сам. Разумеется, сказать надо так, чтобы понял.

Панов подавленно молчал, а гость продолжил как ни в чем ни бывало:

— Поверьте, Дмитрий Иванович, вы не заслуживаете того, чтобы окончить свои дни в роли провинциального экстрасенса занюханой столицы этого занюханого молодого государства. А вот я бы мог, будь на то ваше желание, взять вас к себе в ученики — возможно даже сразу на вторую ступень — и обучить многому.

— Зачем? — тупо спросил Панов.

Гость пристально посмотрел на него. Покачал головой.

— Раз спрашиваете, значит время еще не пришло. Рано я. Ничего, скоро поймете. Поисцеляйте пока, — он в очередной раз усмехнулся уголками губ, — многие, если на то пошло, с этого начинали.

Он встал и протянул руку.

— Покажите мне этот ваш шар.

Панов безропотно повиновался. Гость вытянул ладонь с тяжелым металлическим ядром перед собой, и оно вдруг резко взмыло вверх и повисло в полуметре от этой холеной ладони, бешено вращаясь вокруг своей оси. Так продолжалось несколько секунд. Затем тяжелый шар мягко упал в ладонь гостя.

— Держите, — он протянул его хозяину. — И можете не таскать его больше с собой — это фантом. И не рассказывайте больше никому то, что говорили мне. Особенно журналистам.

— Они уже тут были, — виновато сказал Панов.

— Да, — гость сморщился. — То-то я смотрю здесь у вас толпы. И что вы им сказали?

— Ничего.

— Ну и правильно. Особенно избегайте этих, с телекамерами. Не то потом даже на улицу не сможете выйти. Мало того, что к вам будут приставать, может запросто случиться, что какой-нибудь сумасшедший набросится (нет, не вас — вы, как я сказал, под защитой), а на ваших родных. Что, сами понимаете, неприятно. Вам фотографии без вести пропавших уже приносили?