Там, за туманами Общий файл

— Чудная девчонка, — хмыкнул Хлебыч.

— Есьмь з роду сьеверь, не чудь есьмь, — проговорила она, будто поняла сказанное и возразила.

— Да понял я, дочка, понял, — хмыкнул Хлебыч. — Куда они эту глазастую везли, спрашивал? — сказал он Вовке.

— По воду, говорит, пошла. У реки они её и схватили. Силаю в наложницы. Гарем у него там, что ли...

Хлебыч снова взглянул на Улиту, на её милое совсем ещё детское личико; горестно вздохнул.

— Мнда, здешние нравы мне уже не по нутру, — проговорил он. — С 'Захаром' что, разобрался?

— Аккумулятор сел. В телефоне тоже. Наверно, это как-то с перемещением связано, — ответил Вовка. — Не беда, 'Захар' с кривого стартера хорошо схватывает. Я заводил так пару раз, пока новый аккумулятор не выписали.

— Хоть одна маленькая не беда в большой, по самые уши, беде, твою, канделябра, медь, — пробубнил себе под нос Хлебыч. — Ты, дочка, — обратился он к Улите, — дорогу домой знаешь?

Та помотала головой. Поди, разбери — не поняла вопроса или не знает.

— Ты вежу до Бусара ведаешь? — перефразировал Вовка.

— Ни, — ответила она. — Есьмь отьцьмь зарок, нельзь есьмь се широко ходити.

Перевод Хлебычу не понадобился, любому отцу смысл оказался бы очевиден: испокон веку ребёнку, особенно девочке, далеко от дома отходить запрещалось. Детское представление об окружающем мире всегда опиралось большей частью на слова взрослых, если не доводилось путешествовать вместе с ними.

— Всё ясно, — сказал Хлебыч. — Вы тут особо не рассиживайтесь, не на пикнике! Далеко эти апачи лагерем стоят или близко — это одному богу ведомо. Быстрый перекус и сваливаем отсюда подальше.

Не желая смотреть на то, как молодёжь рвёт зубами трофейных цыплят, Хлебыч, прихватив бинокль, отправился изучать окрестности. В первую очередь его интересовало направление, откуда прискакали всадники, прежде чем сделали остановку у затопленного туманом лога.

Где-то в глубине души Хлебыч надеялся, что и эти следы неподалёку прервутся. Если уж его с Вовкой, вместе с машиной угораздило провалиться в другой мир, то это же могло случиться и с Улитой, и с 'индейцами', и с их лошадьми. Место то же, время, условно, то же, так почему бы и нет? И нельзя исключить такого варианта, что перенесло их всех куда-то поближе. Например, в Петровские или Екатерининские времена, а лучше — в Хрущёвские или даже Брежневские. Нет, совсем хорошо, если в настоящее, только чуть в сторону откинуло: метров на сто-двести, от силы на километр.

Но следы от копыт прерываться не хотели, и Хлебыч терял надежду с каждым шагом, с каждым, вооруженным оптикой бинокля, взглядом.

Следить колёсами 'Захаром' у костра Хлебыч посчитал излишним, потому все трофеи побросали на кусок рогожи и таким 'санным' манером потянули к машине.

Улита шла позади, потому Хлебыч не сразу заметил, что сначала она замедлила шаг, а на изломе, увидев всё ещё залитый туманом лог, вдруг остановилась, попятилась.

— Нельзь ходити! — сказала она. — Нельзь! Думака прапата! Амба!

— Ты что, дочка, тумана испугалась? — хмыкнул Хлебыч, и протянул ей руку. — Пойдём, не бойся.

— Нельзь! — вдруг истерически завопила Улита, обвела злым, испуганным взглядом своих недавних освободителей, и побежала назад, прочь от лога. — Нельзь ходити, нельзь! — с надрывом вторила она.

Вовка было дёрнулся за ней, но Хлебыч остановил.

— Остынь, парень! Я бабскую породу знаю. Некуда ей бежать. Пусть дурь из себя ногами выбьет. А гоняться начнёшь, так только прыти ей добавишь. Иди, лучше, 'Захара' заводи. Мы тут тебя подождём.

Вовка продолжал смотреть вслед убегающей Улите.

— Иди, не боись, — снова повторил Хлебыч, — я присмотрю за этой истеричкой.

Вовка согласился идти лишь, когда увидел, как девчонка, споткнувшись о кочку, шлёпнулась на четвереньки и, как будто, немного успокоилась; уселась прямо на снег и теперь, насупившись, поглядывала, явно не понимая, почему за ней не погнались.

Туман в логу всё же немного рассеялся. Отсюда, с излома, 'Захар' казался оставленной на мокром листе бумаги акварельной кляксой. Размытые его очертания не давали представления ни о размерах машины, ни о её цвете.

Хлебыч раскинул тулуп рядом с рогожей, уселся на него, отвернувшись спиной к Улите, вытянул ноги и принялся отдирать с унтов сухие колючки репейника, коих собралось там немало.

Скоро снизу долетело слабое лязганье. Вовка, похоже, принялся совмещать кривой стартер с храповиком двигателя. Скоро звяканье усилилось, и Хлебыч понял, что не очень-то у Вовки получается завести машину. Надо было бы пойти, помочь, но из-за капризов девчонки приходилось сидеть и ждать.

Улита подошла тихо. Лишь лёгкий хруст наста под сафьяновыми сапожками выдавал её робкое приближение. Села рядом, бочком, по-женски, и тихо повторила:

— Нельзь думака ходити, прапати мога.

— Мога, — так же тихо согласился Хлебыч. — Вот мы с Вовкой и прапати, к етёна мати. А мне, Уля, дочку, вот, чуть постарше тебя, замуж выдавать, прикинь.

Хлебыч пошарил по карманам штанов, извлёк оттуда барбариску в цветастом фантике, протянул девчонке. Та взяла конфету и принялась разглядывать мелкие цветочки на обёртке.

— Смотри сюда. Разворачиваешь и ам, — Хлебыч на своей конфете показал, как надо управляться с бумажкой, и что с этой янтарной штучкой делать дальше. — Небось, слаще пареной репы в жизни ничего не пробовала? Давай, давай, не боись, это вкусно.

Улита сначала понюхала, после осторожно лизнула конфету. Глаза девчонки зажглись восторгом, она отправила барбариску в рот и звонко засмеялась.

— Я же говорил! — авторитетно заметил Хлебыч. — Это я так курить бросаю. Не особо помогает. Так, абы во рту сладенькое покатать, охоту сбить. Ну и денёк, Уля, у меня выдался, его, канделябра, медь! Сумасшедший денёк, скажу я тебе. Совершенно дурацкий. А что впереди, и подумать страшно. Как вы тут живёте? Что мне тут, у вас, делать? Да ладно, ты не отвечай. Вижу, что ни бельмеса не понимаешь, что я тебе рассказываю. Молчи, слушай себе, а я хоть выговорюсь, лады?

Выговориться Хлебычу не дала отчаянно звякнувшая внизу железяка, а следом взревевший, как раненный зверь 'Захар'. Улита, секунду назад сидевшая рядом, мгновенно исчезла из поля зрения и появилась вновь с нацеленным в сторону машины хазарским луком. Произошло это настолько быстро, что какое-то время Хлебыч, раскрывши рот, смотрел на новоявленную амазонку с изумлением.

— Эй, — выдавил он из пересохшего вмиг горла, — ты чего, дочка, сдурела? Вовка там на... — Хлебыч вдруг осознал, что объяснить то, теперь уже что неминуемо должно произойти, он просто не в состоянии.

— Змий з думака! — со злобой проговорила Улита. — Вовка амба! Змий ев Вовка!

— Да нет же! — вскочив на ноги, воскликнул Хлебыч. — Не съел змий Вовку, нет! Вовка сейчас на машине здоровенной такой приедет! Не понимаешь? Ну... на печи, вот! Сказку про Емелю читала? То есть, слышала?

Улита мельком взглянула на Хлебыча и вновь прильнула к луку, явно целясь в стоящего пока 'Захара'.

— Вовка едет на печи, везёт Уле калачи! Разумеешь так-то во? — сказал Хлебыч и тут же проговорил вполголоса: — Что я несу, твою, канделябра!..

Улита посмотрела на Хлебыча, как ему показалось, с насмешкой.

— Короче, дай сюда лук! — повысив голос, потребовал Хлебыч. — Не бабское это дело, в железных змиев стрелять!

Хлебыч не рассчитывал, что Улита вот так просто подчинится, но это произошло. Она опустила лук, сняла стрелу с тетивы и протянула ему.

— Есьмь с муже з щит, — сказала девчонка и отступила за спину: видно, вспомнила, что деваться ей некуда, что волей неволей придётся довериться этим странным людям.

Хлебыч, под неодобрительный взгляд Улиты, откинул лук и стрелу на рогожу.

— У меня ружьё на это дело есть, — повертев мелкашкой по сторонам, сказал Хлебыч. — Если что, я этому твоему змию промеж глаз шмальну, поняла? Стой там и ничего не бойся. Будет тебе и щит, и муж. Кстати, тебе Вовка нравится? Он парень холостой, не запойный, не разгульный. По вашим временам, наверняка профессором работать может, ага. Будет у тебя муж — интеллигент. Чего молчишь?

'Захар' взревел громче и медленно пополз наверх. Хлебыч чувствовал как затрепетала девчонка, как вцепилась в его плечи, и вдруг подумал, что сейчас ему нужно быть начеку. Через мгновение Улита увидит Вовку внутри зелёного ревущего монстра, ползущего прямо на них.

— Ты не думай, не съел он Вовку, не съел, — на упреждение сказал Хлебыч и похлопал девчонку по руке.

Глава 4. Новая ляда

Появление 'Захара' не могло не произвести впечатления на Улиту. Видимо, Вовка это тоже понимал. Он остановил машину метрах в двадцати от излома, взобрался на кабину и принялся там кривляться, пытаясь изобразить то ли Георгия Победоносца, то ли дикаря, убившего мамонта. Вместо копья он использовал ружьё, и, судя по долетевшему звуку, слегка стукнул стволом по крыше. В ответ на эту неловкость Хлебыч погрозил кулаком. Улита, поначалу напуганная приближением жуткого монстра, вдруг запрыгала, замахала руками. Глаза её засветились радостью. В Вовке она, похоже, видела настоящего героя.

— Вовка одолех змия! — воскликнула она. — Вовка воин!

— Смотри-ка, а малый не дурак, хоть и дурак немалый, — хмыкнул Хлебыч и, обращаясь к Улите, сказал: — Это такой железный конь. Захаром кличут. Домой на нём поедешь?

— Конь Захар?! — удивлённо переспросила девчонка. — Вельми велик! Иако хоромы! Си конь везе домови?

— Домой, домой, — подтвердил Хлебыч. — К мамке с батькой.

— Мати год ак мерети, — сообщила Улита.

— Прости, не знал, — стушевался Хлебыч.

Улита не решалась подойти к машине, тем более что глушить её, пока не зарядится аккумулятор, было бы глупо. 'Захар' урчал на малых оборотах, а девчонка стояла поодаль, рассматривала эту огромную 'живую' телегу, заглядывала под неё, видимо, пытаясь отыскать там мощные конские копыта, что с такой лёгкостью втащили немалую тяжесть на горку.

Хлебыч живо покидал в кузов трофеи, распахнул дверцу и жестом пригласил Улиту залезать в кабину. Девчонка сделала робкий шаг вперёд, но вдруг остановилась, зачерпнула в ладони горсть снега, поднесла к губам, что-то прошептала. Скоро от её пальцев потянулся пар, и она какое-то время всматривалось в эти тонкие струйки и завитушки. Возможно, это был какой-то здешний ритуал, обряд или просто девичье гадание.

Хлебыч повторил приглашение. Улита улыбнулась, легко вскочила на ступеньку, влезла внутрь, уселась. Лавка оказалась неожиданно мягкой. Девчонка удивленно поёрзала, попрыгала на сиденье и, подвинулась ближе к Вовке, дабы освободить место Хлебычу. Захлопнулась дверь, Вовка подмигнул Улите, включил первую передачу и мягко стронул 'Захара' с места.

Следы, оставленные хазарскими лошадьми, по разумению Хлебыча, должны были привести их жилью, к дому Улиты. Но скоро эти самые следы углубились в дубраву, проехать сквозь которую на грузовике делом оказалось нереальным. Вовка остановил машину.

— Куда теперь? — спросил он.

Мысль о том, что с дорогами в стародавние времена было, мягко говоря, неважно, тревожила Хлебыча ещё с момента прогулки с биноклем. Одно дело — большие тракты, по которым шли караваны, скажем, из Китая в Византию (если вообще шли, конечно), и совсем другое — то, что при наличии сёл, можно было бы назвать просёлочной дорогой. В лучшем случае, здешние обитатели могли возить пожитки на санях, на розвальнях. А много ли ширины саням надо? Полтора, от силы два метра — вряд ли больше. На санях можно без особых проблем прямиком через дубраву махнуть.

— Думал, не пригодится, — сказал Хлебыч, вглядываясь сквозь стеклянный колпачок в крохотную стрелку компаса на рукоятке охотничьего ножа. — Не пользовался ни разу. Работает или нет, понятия не имею, — вздохнул он. — Ладно, кажется, засёк направление. Рули вдоль опушки, а там видно будет, — сказал он Вовке.

Улите явно понравилось восседать на мягкой лавке в самоходном тарантасе. Девчонку слегка убаюкало, укачало в тёплой кабине. Монотонный гул двигателя погружал её в дрёму. Заметно было, что страх давно оставил её. Ушла и робость. Люди, коим доверила она себя, хоть и отличались говором, но, ни похоти, ни злобы в глазах их не видела. Вовка, похоже, и вовсе казался ей эдаким былинным богатырем. Мало того, что укротил он выползшего из тумана змея, обуздал его, нарёк Захаром, так и сам статен, ростом высок, лицом красив. Засматривалась на него Улита, как только тронулись в путь. А Вовка и вправду воспрянул, расправил плечи. Хлебыч поглядывал со стороны и дивился быстрой этой метаморфозе, сотворила которую большеглазая белокурая девчушка. Куда девался тот понурый юнец, живущий одной лишь надеждой — когда-нибудь выбраться из жалкого своего состояния, из убогого флигеля? Когда успел он преобразиться, сменить осанку, возмужать? С такой нарочитой гордостью место ему, скорее, за рулём новенького, с иголочки, автопоезда: хоть монеты чекань с такого брутального профиля.

Проехали мимо просеки или природной пустоши, рукавом уходящей в чащу. Поперёк лежало, закрывая видимость, поваленное дерево. Ни пеших, ни конных следов заметно не было. Вовка с Хлебычем переглянулись.

— Двигай дальше, — решил Хлебыч. — Авось закончится лес, не век же ему тянуться, канделябра его медь.

Но лес не закачивался. Стрелка компаса медленно уплывала, выворачивая выбранный азимут наизнанку.

— Кругом пошли, — недовольно выдавил Хлебыч. — Этак мы на исходную, к логу, вернёмся. Рули назад, в тот рукав сунуться попробуем. Может, правда, просека.

— Это вежа? — спросил Улиту Вовка, останавливая машину у поваленного дуба.

— Си аки до ляду сека. Мога вежа, мога ни, — неуверенно ответила девчонка.

— До какого ещё ляду? Вовка, ты понял, что она сказала? — спросил Хлебыч.

— Сомневается. Говорит, что это похоже на просеку к ляде... Это такая делянка в лесу, её выжигают под посевы, — пояснил Вовка.

— И откуда ты всё это знаешь? — Хлебыч хмыкнул, пожал плечами.

— Так я же колхозник, дядь Саш, — усмехнулся Вовка. — Ну что, будем пробовать? Вон там, вроде, дерево объехать можно.

— Давай, рули, — отозвался Хлебыч. — Другой дороги всё равно нет.

Просека оказалась достаточно широкой. Местами 'Захар' подминал под себя мелкую поросль, ломал выступающие сучья, царапал бока о валежник. Когда нависающие ветки принимались хлестать по лобовому стеклу, Улита в страхе прикрывалась руками и едва не соскальзывала с сиденья на пол. Стекло тут же забрасывало ошмётками коры и снегом. Вовка включал 'дворники', а Улита, услышав новый скрип, выглядывала из-под руки. Забыв на время об осторожности, о страхе, она удивлённо следила за мелькающими щетками, даже пробовала прикоснуться к ним, остановить пальцами. Хлебыча это от души веселило, но смеяться он себе не позволял. Лишь растягивал губы в улыбке, а то и отворачивался, когда делалось уж совсем невмоготу. Скоро девчонка привыкла, осознала, что в кабине ей не страшны ни хлесткие ветки, ни осыпающийся с деревьев снег. Однако время от времени она всё же вздрагивала и пыталась уклониться от, казалось бы, неминуемого удара, утыкалось лицом в Вовкино плечо. Хлебыч заметил, что парню это по душе, что он пользуется моментом и сознательно подставляет 'Захара' под удары.