Архивы Конгрегации

Он усмехнулся и покосился на ежа.

— У селян начала пропадать мелкая живность. Куры, гуси, кролики... Естественно, сначала они грешили на лису. Но поставленные капканы игнорировались с великолепным презрением, а в единственном сработавшем нашли хлебные крошки. Со временем размер жертв таинственного хищника начал расти: в дело пошли овцы, козы, новорожденный теленок... А главное — никаких следов. Когда же, наконец, в одной из семей пропал ребенок, крестьяне решили, что дело нечисто. И отписали в Инквизицию.

— Что, неужели ёж-оборотень? — скептически покривилась Нессель. Курт пожал плечами.

— Я был готов рассмотреть и такую версию. Но все оказалось еще интереснее. Как выяснилось, неподалеку от той деревеньки, в глуши, обитал пожилой иудей-алхимик со своей женой. Я так и не понял до конца, то ли он сам решил уехать из общины, то ли его изгнали за не соответствующие еврейским обычаям опыты... Когда мы вышли на его укрывище, они оба — и старик, и старуха — были уже мертвы. Причем полуразложившиеся тела были явственно поедены, но следов зубов обнаружить не удалось — от них словно отщипывали по кусочку.

Нессель сморщилась, и Курт кивнул.

— Да, зрелище было не для слабонервных. Зато в доме алхимика я смог отыскать его записи. Не на иврите — на латыни. Наш покойный мечтал повторить опыт Йехуды Ливы бен Бецалеля[18] — то есть оживить неживое.

— Погоди, я что-то такое слышала... — нахмурилась ведьма. — Голем. Мама упоминала это слово... Но ведь это нельзя отнести к некромантии?

— Строго говоря, нельзя, — согласился майстер инквизитор. — Однако практическая каббала — сложный для рассмотрения вопрос. Мы по этому поводу сейчас ведем активную переписку с самыми авторитетными раввинами — поверь, они тоже кровно заинтересованы, чтобы у Конгрегации не было к ним претензий. Кстати, эти сведения секретны.

— Я ценю, — промолвила Нессель. Курт продолжал:

— Если вкратце — наш отшельник смог воспроизвести эксперимент пражского ребе и даже в чем-то его превзошел. Его голем был сотворен не из веществ, олицетворяющих те или иные стихии, а из хлеба.

— Но это даже разумно, — задумалась ведьма. — Зерно есть средоточие жизненной силы, и хлеб можно рассматривать как...

— А вот это ты, будь добра, сформулируй поподробнее и попроси, чтобы Бруно прислал кого-нибудь из писцов с допуском, — перебил Курт. Нессель помрачнела, но нехотя кивнула. Он улыбнулся ей ободряюще и продолжил повествование:

— Но что-то пошло не так. Возможно, дело было как раз в природе материала, а может, шем[19] был составлен неправильно — не знаю. Суть в том, что хлебный голем получился, как метко выразился один из местных следователей, "неудовлетворенным желудочно". Грубо говоря, он все время хотел жрать. И начал с дедушки да бабушки.

Нессель снова задумалась. Даже ёж прекратил шебуршиться в своем загоне — вроде как прислушался к рассказу. Курт откашлялся.

— Почему тварь не доела тела — не очень понятно. Может, временно насытилась и укатилась, а может, алхимик смог ее прогнать, а умер уже позже, от кровотечения... В итоге нам пришлось ловить прожорливую булку на живца: поставили на видном месте барашка пожирнее и сели в засаду. Знаешь, до сих пор вспоминаю тот момент, когда Krapfenmann[20] — так его окрестили потом деревенские — выкатился на поляну, под свет луны. Жуткое зрелище.

Следователь выразительно передернулся, и ведьма непроизвольно улыбнулась.

— Вы с ним справились, — утвердительно заявила она. Курт пожал плечами.

— Иначе я бы тут не сидел. Но разожралась тварь — будь здоров. А план был прост — мы растянули сети вокруг приманки и тупо застропили, когда голем подкатился ближе. Признание из него выбивать, естественно, не стали — так и сожгли, а шем я отвез в коллекцию артефактов отца Альберта.

— Хорошо, я тебя поняла, — внезапно Нессель направилась в сторону ежиного вольера. — Я попрошу его, чтобы он ушел обратно в лес.

— Да ладно, не надо, — так же неожиданно смутился Курт. — Пусть живет. Только чтобы не нападал на меня из засады. У меня все-таки профессиональные рефлексы.

Ёжик утвердительно чихнул. Инквизитор и ведьма переглянулись, и их лица озарили тщательно скрываемые улыбки.

Дар и путь

Автор: Александр Лепехин

Краткое содержание: паренек из провинциального городка обнаруживает в себе супернатуральный талант

— Эй, Римлянин!

Йохан с неудовольствием дернул плечом и перевернул страницу. Отвлекаться еще на каких-то там... За окном тем временем не унимались.

— Римлянин, что ты там залип, как муха на варенье? Экзорцизм вычитываешь?

Отложив "Критический разбор "Compendium Maleficarum[21]", для демпфирования иррациональных страхов среди населения составленный", Йохан потянулся всем телом, сочно зевнул и спрыгнул со стола.

— Сколько раз тебе нужно растолковывать, Тилле, что моя фамилия не имеет отношения ни к Риму, ни к Византии. Нет, ну конечно, если покопаться в этимологии...

Приятель, успешно отвлекший юношу от чтения, перемахнул подоконник.

— Смотри, книжник, голова от умных слов лопнет. Или ослепнешь, как отец Иммануил. Вот старый сыч, ни черта уже не видит...

Вознамерившийся было убрать книгу обратно на полку, Йохан резко обернулся и легонько хлопнул товарища мягкой обложкой по лбу.

— Во-первых, не богохульствуй. А во-вторых, отец Иммануил не ослеп. Он просто не любит носить эти свои стекляшки: говорит, оправа переносицу натирает. И в-третьих, вот расскажу ему, как ты поносишь священника у него же за спиной...

Тилле в притворном ужасе вскинул руки.

— И что? Ну вот что он мне сделает? Прочтет персональную проповедь об уважительном отношении к старшим вообще и к священству в частности? Или сразу сдаст Инквизиции? Брось, Римлянин, даже pater noster[22] знает, что я неисправим. А следовательно, нет никакого смысла...

— Инквизиция, мда... — задумался Йохан. — А ты знаешь, Тилле, это мысль.

— О, Господь всемогущий! — воздел руки к потолку приятель. — Ты снова за свое? Что, опять узрел Сатану в юбке?

Вопрос был задан скорее в шутливом тоне, но во взгляде товарища была отчетливая настороженность. Йохан в ответ только вздохнул и принялся наводить в лавке ему одному понятный порядок. Тилле с сочувствием полюбовался на этот сизифов труд, а затем уселся на стол — ровно туда же, откуда до этого слез сам Йохан.

— Кстати, об Инквизиции. Мне тут дошел один слушок... Из Штутгарта к нам заявлялся конгрегат. По какому-то своему делу докапывался до рыночной шпаны, те вроде как его послали по известному адресу, но тут же отгребли по сусалам — десятеро от одного. Сейчас всем дружным кагалом сидят в бараке при караулке и жалуются друг другу на судьбу, а конгрегат беседует со старостой: мол, что это у нас тут такое развелось. Так ты бы, Римлянин, накатал ему анонимку, что ли — должна же и от твоей грамотности быть польза.

Йохан вздохнул еще безысходнее.

— Спасибо, Тилле. Нет, серьезно. Ты мне пусть и не веришь, но хотя бы поддерживаешь. Насчет написать в Инквизицию... Ты же понимаешь, чем мне это грозит?

Тилле аж весь передернулся.

— Брось, я ж пошутил. Избавь Господь от такой будущности...

Будущность действительно могла оказаться вполне себе безрадостной. Йохан, рано осиротевший и принятый на воспитание бездетным и холостым дядюшкой Вилли, братом матери, справедливо опасался после своего opus anonymus [23]оказаться на костре. Дело было в том, что с раннего детства ему постоянно мерещились странные существа, скрывавшиеся во вполне обычных, казалось бы, людях. Такое случалось нечасто, но каждый раз Йохан испытывал неподдельный ужас: твари были жуткими, словно сошедшими с фресок, живописующих ужасы демонических сил. А то, что кроме него их никто более не видел, наводило на удручающие мысли: не есть ли то дьявольское наваждение? Не насылает ли Князь Тьмы на сего отрока обманные и смутительные видения за какие-либо прегрешения?

Будучи допущенным к исповеди, Йохан сразу же обо всем рассказал отцу Иммануилу. Тот пожевал губами, отпустил грехи и предложил принять свою долю со всем возможным смирением. Помимо же всего прочего мальчику было рекомендовано заняться собственным образованием, "дабы свет знания развеял тьму невежества и укрепил дух в вере в себя". За неимением лучшего Йохан согласился, да и дядюшка был только за: в лавке травника всегда пригодится грамотный и начитанный помощник.

Собственно, "Критический разбор" был выдан отцом Иммануилом как раз для укрепления духа. Чтение было увлекательным, особенно в силу того, что ложилось на благодатную почву. Буквально пару дней назад в лавку к дядюшке Вилли заявился крайне благообразный старичок-пасечник, обитавший в известном отдалении от их городка. Дедуля и хозяин лавки с азартом перебирали cвязки трав, утыкаясь в них носом, обсуждали особенности сбора и хранения тех или иных частей растений... А Йохан сидел в кладовке и молча возносил молитвы всем святым: для него почтенный пчеловод выглядел практически ровно так же, как и его питомцы — с поправкой на рост, двуногость и отсутствие крыльев. Зрелище было абсолютно потусторонним.

А кроме того, в какой-то момент Йохан понял: он видит их — а они видят его. Существа, скрывавшиеся под личинами, замирали, когда замечали его ошарашенный взгляд, начинали пристально всматриваться в ответ, ухмылялись своими безобразными ртами — ну, у кого были рты. Правда, второй раз никого из них Йохан более не встречал. Тилле, регулярно высмеивающий "бзик" своего приятеля, тем не менее, предположил, что твари боятся быть раскрытыми — и потому быстренько покидают окрестности. Версия была вполне себе убедительной.

— А дядя Вилли где? — поинтересовался товарищ, когда Йохан закончил с попытками стереть несуществующую пыль и выровнять ящики по линейке. — Оставил тебя, балбеса, одного?

— У него встреча с крупным заказчиком, — покривился юный помощник травника. — Сказал, что я уже почти взрослый и справлюсь сам. В общем-то, он прав. Только все равно как-то не по себе.

— Ну хочешь, я с тобой посижу?

Предложение было более чем щедрым. За окном бушевал солнечный, но в меру жаркий летний день. С Неккара[24] доносились лихие вопли и плеск воды. В общем, искушений хватало, и задерживать приятеля в пропахшей травами лавке было бесчеловечно.

— Еще раз спасибо. Я справлюсь, ерунда. В крайнем случае, если заявится какой-нибудь monstrum[25], дам ему в лоб, — криво усмехнулся Йохан, и Тилле отзеркалил его гримасу.

— Ну смотри, Римлянин, если что — ори в голос, не стесняйся. Будем тебя спасать.

— Не дождешься, — буркнул тот и покривился, когда товарищ сиганул через подоконник в обратном направлении. — А что, двери у нас отменили?

Но Тилле уже и след простыл. Издав невесть какой по счету за сегодняшний день вздох, Йохан высунулся в окно, осмотрел улицу, никого подозрительного не увидел и вернулся к чтению.

Время летело незаметно. "Разбор" подходил ко второй трети, покупателей практически не было, и Йохан начал расслабляться. А скоро вечер, он закроет лавку, почитает еще немного при свете лучины и ляжет спать. И никаких тебе чудовищ. А завтра уже и дядюшка должен вернуться...

Когда откуда-то сзади раздался слабый, но хорошо различимый шорох, юный дежурный по лавке дернулся и тут же застыл. По спине прокатилась холодная волна, заставив волосы на шее встать дыбом. Спокойно, сказал он себе, это наверняка мыши. Пора, давно пора завести кота, сколько раз он уже дядюшке говорил. Вот был бы кот — и грызунов бы не завелось, и понятно было бы, кто это там шуршит в неурочный час...

Шорох повторился. Йохан сколь возможно бесшумно соскользнул со стола на пол, пригнулся и шмыгнул за угол. Звуки доносились со стороны кладовой, но не той, где он обычно прятался, а той, где хранился товар. А туда так же можно было попасть со стороны заднего входа... Возможно, что кто-то так и поступил. Возможно, что это просто воры — хотя воровать "сено", это ж надо еще додуматься.

Господи, взмолился Йохан, пусть это будут банальные, заурядные грабители! Пусть они залезли в их дом по ошибке — не местные, наверное, что с них взять. В мечтах он уже представлял, как грубые, неотесанные мужики шарятся по лавке, разбрасывают аккуратные пучки трав, ругаются при виде дневной выручки, плюют на пол и уходят несолоно хлебавши... Да пусть они даже найдут его самого, пусть даже поколотят с досады от малости добычи — только бы это было не...

Чудовище. Оно воздвиглось посреди помещения как-то разом, одним быстрым движением, как самый настоящий паук, скользящий к центру паутины по тонким, блестящим нитям. Йохан с ужасом узнал старика-пчеловода — никакой он не старик, конечно же, вон как жвалами водит... Существо тем временем со знакомым шорохом развернулось в сторону замершего подростка и вполне человеческим голосом произнесло:

— Значит, ты меня видишь.

Все, на что хватило Йохана — это судорожный кивок. Руки вцепились в "Критический разбор", хотя по уму полагалось бы держаться за дешевый, но все же серебряный нательный крестик. "Dominus pascit me, et nihil mihi deerit..."[26] — вспомнилось тут же. — "Nam et si ambulavero in valle umbrae mortis, non timebo mala..."[27]

"Зло", коего не рекомендовалось "убояться", тем временем вытянуло суставчатую лапу и подтянуло к себе табурет.

— Скверно, парень, скверно, — изрекла тварь, умащивая свое вполне человеческое седалище. — Я-то надеялся, что до этого не дойдет.

Йохан сглотнул.

— Д-д-до чего не дойдет?

— О, смотри-ка, язык еще не полностью отнялся, — почти с удовольствием подметило существо. — Однако же именно это и скверно. Пойми, мне от вас, от людей, ничего толком не нужно. Но ты же начнешь носиться кругами, орать "волк, волк!" и поднимать прочий хипеш... А оно мне надо?

Логика в словах создания была. Чуть осмелев, Йохан все же выпростал наружу висевшее под рубашкой распятие и крепко сжал в кулаке.

— Откуда мне знать, надо вам что-то или не надо...

— Тоже разумно, — согласилась тварь. — Как тебя зовут-то? Ай, да и не важно. Ты умный парень для своего возраста. Будет даже жалко...

В горле "умного парня" окончательно пересохло, но он все же смог просипеть:

— Жалко что?

Существо с каким-то даже сочувствием посмотрело на него и встало с табуретки.

— Ну а ты сам-то как думаешь?

И тогда Йохан заорал. Ровно так, как советовал Тилле. Без особой надежды на чью-либо помощь, просто выпуская на волю весь свой страх, все напряжение, всю обиду на жизнь, наградившую его этим опасным даром... Тварь даже подняла лапы к ушам — ну, примерно туда, где у нормального человека должны были быть уши.

И тут входная дверь, до сего момента уже закрытая на ночь, распахнулась и с грохотом жахнула в стену. Существо резво отпрыгнуло в сторону, а Йохан подавился криком. На пороге стоял относительно молодой парень в одежде темных тонов, с мрачным, но вместе с тем ухмыляющимся лицом. В руке у него был короткий меч, на поясе пара кинжалов, а сбоку еще и небольшой арбалет. Поверх куртки из плотной кожи висел поблескивающий сталью медальон.