Отрывки

Рыцарь протянул мне руку для рукопожатия.

В ответ я протянул свою, но руку жать не стал, намекая на то что пальцем не двину больше необходимого.

Рыцарь этого как бы незаметил и крепко пожал мне руку, — сердце дало сбой, а потом и вовсе остановилось, а мою грудь пронзила боль.

Сознание я врод как не терял, но как оказался на земле скрученый бубликом вспомнить несмог. Подняв голову и оглядевшись, увидел воина приведшего лошадей и сейчас копавшегося в привязанных к сёдлам мешках. Точней как я расмотрел мгновением позже он их перевязывал с одной лошади на другую.

— У-у, — застонал я, — голова раскалывалась как прямое сосновое полено под колуном а правую грудь стянуло как будто от ожога. — Какого пряного растения сразу по голове то бить? — был мною задан вопрос неизвестно кому — воин говорил на латыни или каком другом дочерним языке и можно было смело предположить, что русского он не знает.

"Деревенщина, дуб крестьянский, с чего только решил, что кто-то будет его по голове бить".

— А это ещё что такое — глюк? — вслух спросил я, вскочив в полном недоумении.

Описать осознанную мной фразу можно было только как чужую, но... я не медик, но это не ветрянка, а целый сквозняк в крыше.

В следующее мгновение я как будто получил под дыхло — по груди разошлась волна тупой боли.

"Это тебе за "такое", а за глюк я спрошу позже, когда разберусь — что он значит".

Вот только мне раздвоения личности ещё для полного счастья не хватает, — сплюнул я, смотря на война, закончившего возится с одной лошадью и нацелившегося на другую.

"Вот неуч. Не бойся, юродивым ты не стал. Ты — это ты, я — это я сэр Андриан Толтон, а связывает нас соглашение душ, по которому я буду обретаться при тебе, пока ты не исполнишь взятые на себя обязательства".

Нервно оглядевшись по сторонам, посмотрев вверх, и даже заглянув под подстилку, на которой лежал, — я пришёл у выводу что это не чьято дурацкая хохма, а шутки моего поехавшего сознания, как возможно и всё видимое вокруг.

"Ой шут, Ой не могу, Я сейчас второй раз помру — со смеху".

Недовольно нахмурившись, поднял взгляд вверх и попытался посмотреть себе на лоб, — где по моему мнению находилась моя шиза. Просидел я так до тех пор, пока ко мне не подошёл воин, успевший до полной темноты погрузить трупы и всё имевшееся и найденное имущество на лошадей разбойников.

— Сэр Андриан, пора идти, — обратился ко мне воин, подведя вплотную одну из лошадей.

— Ты это мне? — спросил я, оглядевшись и не увидев никого кроме себя, к кому тот мог обращаться. — Вообще-то я Артём.

— Сэр Андриан сговорился с тобой что ты займёшь его место — значит ты сэр Андриан, — пояснил мне свою позицию воин. — Так что сэр Адриан, — слово "сэр" он произнёс как "серь", показывая своё отношение к такому моему именованию-титулованию. — Прошу поторопиться, иначе я должен буду для вашего же блага озаботиться вашим же перемещением, как озаботился ранее о телах наших погибших товарищей.

Намёк был толст и ясно виден как бетонный столб опоры моста, так что я брыкаться не стал и как говориться полез в дутку, то есть сел на лошадь. Сел — это громко сказано, я в своей жизни на лошади сидел лишь раз — на пони в парке, так что правильно сказать, что я на сие транспортное средство даже не взобрался, а был взгромождён воином как мешок картошки.

Воин, после того как усадил меня, с лёгкостью профессионального наездника вскочил в седло своей лошади вместе со всем оружием что было на него навешано, и подобрав поводья передней из связаных друг за другом лошадей с поклажей двинулся на восток. Так как моя лошадь ни к чему привязана не была, то значит, предполагалось, что рулить ею я буду сам, — о том, чтобы поинтересоваться имею ли я такой навык воин, по-видимому, не только не задумался, его это никак не интересовало.

К моей радости доставшаяся мне лошадь как только я её легонько хлопнул по крупу, сама пошла в нужном направлении.

В ночной тьме ехать было тяжело, несмотря даже на луну свет от которой позволял даже читать, если кому-то это было нужно. Главной бедою было не малое количество света, а цвет окружавших растений и деревьев, — серый. Серые деревья серая трава серое неразличимое полотно ночных теней. В добавок непонятно откуда на дорогу наполз лёгкий вечерний туман, размывший и так ели различимые границы между оттенками серого разных предметов. К счастью дорога была одна и на ней имелась небольшая но заметная даже на ощупь ногами колея, так что с дороги мы сбиться просто не могли, и гдето через час-полтора по внутреннему ощушению мы вышли к небольшой деревушке.

— Открывай, — заорал воин, замолотив обухом секиры по закрытым деревенским воротам. — Не заставляй сэра рыцаря ждать если не хочешь встретить утро с верёвкои на шее.

— Сейчас-сейчас открою, — затараторил из-за двери пожилой голос. — Одно мгновение достопочтимый сэр рыцарь, одно мгновение.

Вот деревяные ворота из плотно составленых расколотых пополам вдоль жердей со страшным деревяным скрипом отворились и к нам навстречй вышел типичный крестьянин начала средних веков. Выглядел сельский житель не слишком презентабельно, тощий обросший в рубахе и штанах из грубой домотканой материи обутый в лапти, с накинутой на плечи по ночной прохладе шерстяной безрукавке грубой вязки.

— Въезжайте милы люди, — предложил ночной сторож отступая чуть в сторону. — Въезжайте пожалуйста, милости просим.

Проехав в центр села, мы остановились возле самого большого дома видимо принадлезащего главе этого странного поселения. Странным в селе было всё начиная с окружавшего его частокола и заканчивая внешним видом пары местных жителей коорых удалось увидеть по дороге от ворот к центру села. Частокол был настоящий — средневековый, и как и следовало бы ему быть не содержал в себе ни одного гвоздя, — по крайней мере их небыло видно. Дома — низкие бревенчатые избы в большинстве под соломеными крышами — тоже могли претендовать на признание шедеврами древнего зодчества. Про местных жителей следовало бы рассказать отдельно, так как не смотря на то что сыграть недалёкого крестьянина вроде как проще простого на самом деле сделать это так чтобы было достоверно а не воняло фальшивкой за километр для современного человека почти что невозможно. Их взгляд был полон насторожености и подозрения а позы и мимика выражали полнейшую покорность, и всё это было настоящим, идущим от сердца, чувствами а не мыслями порождаемым.

— Открывай ворота, — снова изначально ударив в ворота обухом секиры, закричал воин. — Сэр Андриан у вас на постой встаёт, так что шевелитесь там.

— Сейчас-сейчас, сейчас открою, — раздался со двора старческий, но всё ещё громкий и твёрдый голос.

— Как мил человек говоришь, зовут высокоуважаемого благородного сэр? — спросил вышедший из ворот пожилой мужик среднего телосложения одетый в рубаху до колен из домотканого грубого серого полотна подпоясанную плетёным из шнурков поясом и серые штаны. На ногах мужика были лапти обутые на "голу ногу". Сам он был лохматый и бородатый, большего в тусклом свете луны было не разобрать. В общем образ у мужика был соответствующий его предполагаемому статусу старейшины средневековой деревни.

— Сэр Андриан решил оказать вам честь, встав на постой в вашем доме, — громко и пафосно заявил воин, имени которого я так до сих пор и не узнал, и более тихо, но так же разборчиво прошипел. — Сболтнёшь чего лишнего пеняй на себя, к этому мешку вообще лучше близко не подходи, — показал он на мешок в котором было тело бывшего сэра Андриана.

— Не беспокойтесь, сейчас в мазанку положите его, и я её на ключ запру.

— Да я и не беспокоюсь, — пожал плечами воин. — Это ведь ваши головы полетят прочь случись что, вот они пусть и болят, а их хозяева беспокоятся.

— Эй ты, помоги сэру Андриану слезть с коня, — крикнул воин парню лет пятнадцати высунувшемуся из дома. — Да что ты руки то свои поганые тянешь, на четвереньки становись — большего от тебя не требуеться, — рявкнул он на худющего паренька, когда тот подошёл ко мне и протянул руку.

Пацан тут же встал на четвереньки рядом с лошадью, не выказав даже тени неудовольствия.

Вставать на спину парня похожего на скелет было страшно, да и просто было жаль паренька. Да что я сам слезть не могу? — мысленно возмутился я, глянув на воина смотревшего в мою сторону; и только я хотел сказать это в слух как мой рот как будто кто-то прикрыл рукой.

"Только попробуй чего не будь учудить, рад не будешь, что на свет родился. Ты что, моё имя опозорить хочешь, червь? Ты вспомни, как ты задницей вилял, когда на лошадь лез. Позорище", — зло прошипела моя шиза.

Как хочу — так и лажу, чай не благородный рыцарь чтоб заботится о какой-то там мифической чести и блюсти приличия, — гордо ответил я своей шизе, — видимо начав сходить с ума по настоящему.

"Как это не благородный рыцарь?" — аж завизжала от возмущения шиза. — "Или постой, ты что, не понял до сих пор что произошло? Ну ты и неуч, где только такие купцы водятся, или ты не купец? Да нет, такое даже недалёкие крестьяне и то знают".

Чего знают то? — скорее от неожиданности и непривычности вести разговоры с шизой чем от истинного интереса спросил я, и тут же решил подцепить её, — а насчёт неуча, так от неуча слышу, мы смею напомнить, вместе учились.

"Ты действительно ничего не понимаешь?" — В голосе шизы проскользнули нотки подозрительности. — "Ты не знаешь что такое "соглашение душ"? Это ведь знают даже далёкие от чудодейства крестьяне; правда, они в основном всякие сказки-страшилки друг другу рассказывают про продажу души Извращённому, но чтобы совсем не знать. Из какой дыры ты только вылез".

Нет, не знаю, и про чудодейство тоже, — раздражённо бросил я шизе. — Хоть по смыслу и понимаю что, чудодейство — это чудесное действо, или по другому чудесное деяние, короче чудо.

"Вот Извращённый подсобил, ведь чуствовал что тут чтото не так, как только мне понадобился человек для "соглашения душ" как нате вот он как две капли воды похожий на меня молодец — в такое совпадение даже чудодей неповерит. Точнее чудодеи в совпадения и не верят, но это для нас в общем-то не важно, важно нам то что ты простых вещей незнаешь. Что ж, придётся заняться твоим обучением серьёзней чем я думал; но это позже, а сейчас давай слезай с лошади, а то на твои "посиделки" уже вся деревня собралась посмотреть, и только попробуй что небудь выкинуть". — Во время последних слов шизы я почувствовал, как будто кто-то взял меня за яйца ледяной рукой, — ужасающие своей перспективой ощущение.

Оглядевшись, я увидел что и правда, все смотрят на меня, а паренёк так весь вспотел что будто был только что из парной.

— Позвольте вам помочь сэр Андриан, — воин подшагнул и взял у меня из рук поводья.

— Уж с лошади то я как не будь сам слезу, — раздражённо ответил я, гордо задрав подбородок, — совсем уж идиотом я не был, и суть ситуации просёк.

Перекинув правую ногу через спину лошади на её левую сторону, чуть оперившись руками о седло, приспустился и быстро поставил её на спину парня, — ощущения были странными и крайне необычными в психологическом плане, противно привлекательными. Желая побыстрее сойти с живого человека — заторопился, и как следствие нога застряла в стремени вынуждая меня в попытках вытащить её несколько раз переступить-подпрыгнуть наваливаясь на спину паренька всей своей не тощей тушкой.

"Убожество, какое убожество, это не достойно не только воина, но даже косорукого крестьянина".

Наконец вытащив левую ногу из стремени, быстро соскочил со спины паренька, — сделал одолжение мать его.

На глазах выпрямившегося паренька я заметил слёзы, а ещё он потирал руки испину, пытаясь это делать незаметно. Обязательно научусь верховой езде, как только выберусь из этих "заколдованных" земель, — пообещал я себе, отведя взгляд от паренька. Отойдя чуть в сторону, и встав у столба поддерживающего крышу над крыльцом, стал наблюдать за распряганием лошадей и прочей рабочей суетой поднявшейся на дворе.

— Прошу в дом уважаемые, — позвал нас в дом его хозяин, после того как отдал ключ от замка повешенного на дверь саманного сарая обозванного мазанкой воину. Ключик бы вверг в шок любого медвежатника, железина на глаз весом около килограмма с одним единственным выступом на одном конце и воротом на другом.

Первым за старостой пошёл воин, за ним я, следом все остальные.

Дом был избой-пятистенкой — избой с пятью бревенчатыми стенами, одна из которых делила её на две комнаты.

Сени в которые попадал входящий в дом были построены из колотых пополам брёвен, или скорее даже жердей; изнутри их стены были покрыты лубками, перекрывавшими щели в них. Вместо потолка в них были со стены на стену переброшеные жерди на которые была подвешена всякая всячина в разных мешках и корзинах. Единственая причина такого неудобного размещения вещей пришедшая мне на ум была предохранение их от порчи мышами.

За сенями шла задняя, в которой по середине стоял небольшой самодельный стол вокруг которого стояли три короткие лавки, у противоположенной от входа стены находилась печь в простенке между которой и стеной избы были видны двухъярусные полати. У ближней стены встык стояли два больших сундука, на которых была разложена подстилка из овчины. Напротив печи на стене были полочки уставленные разной мелкой посудой, там же стоял столбик с воткнутой в него горящей лучиной. Вкусно пахло щами и древесным дымом, оттеняющим противную кислую вонь прогорклого сала и прокисшего пота.

Далее мы прошли в переднюю. Большой стол в левой передней части, нары в задней, плита-голландка в правой. Между плитой и стенами как и в задней двуярусные полати прикрытые занавесками. Вдоль левой и передней стены длинные лавки, у стола две короткие, пара табуреток, в красном углу горит масляная лампа, на стенах на палочках-вешалках висят разные мелкие вещи.

— Прошу уважаемые господа.

Вчера я был обычный.

Немного нелогичный.

До серости привычный.

Такому даже куклы за даром не дают.

Теперь я попадашка.

Крутая потеряшка.

И каждая милашка.

При встрече мне сразу тело отдаёт.

...

Сублимация реальности.

Книга первая.

Часть первая.

Глава первая.

Всё началось с банальной простуды, перетекшей в атипичную пневмонию и закончившейся госпитализацией. Сколько прошло времени — я не знал даже приблизительно, меня лихорадило так, что даже определение день сейчас или ночь было крайне сложной задачей. Приливы жара под сорок два градуса Цельсия приводили к крайне забавным ощущениям и галлюцинациям, троилось не только в глазах, но даже в ушах, а тело иной раз и вовсе выкидывало такие фортеля, что отвергало такие основополагающие законы мироздания как гравитация, угрожая (естественно только в моём восприятии) взлететь к потолку. Падение же температуры тела до тридцати приводило к "режиму ленивца" настолько замедленному состоянию, что даже поворот головы мог затянуться на несколько минут. Я думал, что пришёл мой конец и с минуты на минуту придёт костлявая и выдаст билет в один конец, и измученный болезнью дух так устал, что был вроде как не против хоть такого конца череды страданий, но страх и воля, раз за разом поднимаясь в контратаку, заставляли меня всеми силами цепляться за жизнь. В последние периоды ясности моего сознания я стал чувствовать как мою кожу на груди буквально обжигает даденый бабкой якобы очень древний могущественный амулет, и я всё хотел попросить его с меня снять, но почему-то не смотря на все мои мычания в поле зрения так никто и не появился.