Бунтовщики выступили за восстановление в Тайграде храма Тайры, требовали установления самовластия в собственных землях. Их поддержали и в Алмааге, хотя на острове не дошло до открытого вооруженного столкновения. Тем не менее, в городах звучали разгневанные тексты поэтов, разыгрывались сценки на площадях о плаче богини Тайры, а ученые, заседавшие в Академии, направили государю протест, в котором поставили в вину неравномерное обложение морийских стран, утрату главенствующих позиций Алмаага в деле управления страной, расцвет язычества, ибо бунтовщики приносили жертвы Тайре из числа захваченных морийских солдат, прогоняли прочь видиев и, кое-где поговаривали, даже призывали упырей, дабы поменять свою сущность, наполнить кровь мощью богини и дать отпор колдунам, заселившим скалистый остров.
Войска повстанцев, собранные на территории Далии, Релии, Рустанада, Аманы и Легалии, возглавлялись двадцатилетним принцем Дарвином. Юноша и его матушка Авиа, взбудоражившие южные окрестности государства до самой Серебряной Стены, блуждали с армией своих сподвижников по землям Мории, угрожая мечами её жителям. Ежели горожане не были лояльны и щедры к бунтарям, их моментально записывали в сторонники государя Ортензия и не щадили за это ни женщин, ни детей. В первый год восстания перед алмаагскими судами были закрыты все южные порты, из Рустанада и дворянских городов прогонялись государственные чиновники, следившие за исполнением законов Мории. Войска, вышедшие из Лемаха для наказания мятежников, не получали точных сведений об их местоположении, им было отказано в продовольственном снабжении соседними поселками, и командор Дюшер слал гневные донесения в Лемах и Алмааг с просьбами покарать неисполнительных мирных жителей, пособников бунтарей. Но Ортензий приказал не принимать никаких мер, и полчища его солдат замерли на границе с Рустанадом. Между тем минорские и алмаагские торговые караваны стали обходить стороной южные порты, останавливаясь в Мидгаре, а в Аватаре степняки, заключившие с Ортензием союзнические договора в самом начале его правления, не принимали корабли под флагами мятежных стран.
Неповиновение южан продолжалось около двух лет. Первым власть Алмаага признал Рустанад, ибо в разгоравшихся спорах между тонами и русами советники приняли решение вновь установить равноправие с присутствием третьей стороны, о чем они написали государю Ортензию. При этом рустанадцы требовали отмены всех запретов на морскую и сухопутную торговлю, которая стала развиваться через Горный Перевал и Межгорье. На границе Рустанада и Легалии Дюшер, наконец, настиг разваливавшиеся войска Дарвина, которые в разгар битвы в многочисленном количестве перешли на сторону командора. Сражение было проиграно молодым принцом, но части восставших удалось скрыться под командованием младшего брата главаря, Норина. В 561 году принца-наследника Дарвина и его мать принцессу Авиа привезли в Алмааг в качестве пленников, изменников, поднявших оружие на государя, которому присягали на верность. Историки Мории записали, что главной причиной поражения самого масштабного восстания в Мории, её раскола на две равных, но неравномерных частей, ибо южные земли было безусловно намного богаче и самостоятельнее своих северных соседей, явилось неспособность Дарвина вовремя перейти от войны к миру. Принц собрал многочисленную армию сторонников в начале своих действий и смог доказать её силу, однако не перешел к мирному управлению завоеванных земель, установлению среди людей справедливого уклада жизни. Но иного итога у этой кампании быть не могло, ибо по сути большая её половина подняла в руки мечи с криками о Тайре, а другая правящая половина с желанием вернуть себе право господства над первой, о чем дворяне боялись даже заикнуться, осознав ярость и неистовство южан, обрушивавшихся на врага с кровожадностью и свирепостью.
Все граждане, поддержавшие мятежников, были обложены уплатой огромных возмещающих сумм в казну государя, а те, кто сражался на их стороне с оружием в руках, были сосланы на каторгу в Истару. Главари — Дарвин, Авиа, Норин, принц релийский де Геори, графы Далии Ропри и Диош — были приговорены к смертной казни. Иного наказания для изменников власти государя не существовало. Казнь мятежников была проведена в главных городах их родных стран. Дарвина и Авиа обезглавили на площади Аллиина, второго порта в Алмааге. Дарвин за время бунта провозгласил себя Возрожденным, сыном Тайры, но на самом деле он так и оставался смертным человеком, хотя сполна заслужил погибельную участь кровососа. Младший принц избежал рассправы. Он скрылся от глаз и рук правосудия государя. Однако спустя шесть лет его настигло возмездие народа. В Атрате, столице Легалии, после серии убийств, приписанных клыкам упыря, на городской улице обнаружили труп молодого человека, в котором опознали бывшего принца Норина. Голова алмаагца валялась в нескольких локтях вдали от туловища. Тут же разнесся слух, что это и был кровожадный убийца, которого растерзали свои же собратья-упыри или неизвестный мститель. Голову принца как трофей выставили на неделю на всеобщее обозрение в Атрате, а после отправили в ящике в Алмааг в подарок государю. Полученные известия из Легалии привели Ортека в бешенство. К этому времени он издал приказ о помиловании Норина и ожидал, что принц возвратится во дворец, а в ответ на это получил гнилую башку. Элбет заверил государя, что нет никаких признаков подтверждавших, что Норин действительно был кровопийцей, однако не было никаких доводов считать обратное. Убийство вблизи Атрата после этого случая прекратились, но тайна гибели принца, последнего кровного наследника морийского престола, так и осталась неразгаданной.
Ортек спрыгнул с каменной ступени в глубину холодного мрачного храма и медленно прошел из одного его конца в другой. Солнце уже закатывалось за горизонт, а тишина этого заброшенного места еще не была нарушена. Он не любил ждать. Она должна была приехать. Она сама заговорила об этой встрече после стольких лет молчания. Её посланец скакал неделю по жаркой пустыне, чтобы привести короткое письмо, скрепленное царской печатью, о том, что она готова увидеться с государем морийским в самое ближайшее время и переговорить с ним сглазу на глаз, без лишних свидетелей в безопасном для обеих сторон месте. А что изменилось за эти годы, что она, наконец, ответила ему? Он покорил гарунов?! Это произошло более года назад, когда пала провинция Э-Мир. Почему же только сейчас она согласилась на встречу, ведь опасения за будущее её владений должны были родиться, едва он вступил на эту землю?! Едва Мория решила стать единственной державой западных земель... Хотя нет, она скорее переживала о себе, чем о собственном государстве.
После покорения гарунов в Межгорье государь Морийский дал народу Ал-Мира чуть более пятнадцати лет для того, чтобы объединиться и осознать мощь и безграничные амбиции северного соседа. Однако этого времени жрецам Ал-Гаруна явно не хватило. Морийские войска высадились на берегу Южного моря напротив алданского порта Аватар, близ столицы Э-Мира Миргуна. Когда армия под предводительством самого государя вторглась в земли Со-мира, к северному побережью которого пристали новые морийские суда, гаруны прекратили всяческое сопротивление. Западная провинция Со-Мир и южные края Юш-Мир, заселенные черными племенами, которых гаруны использовали только в качестве рабов в поле, признали господство морийского правителя и обязались выплачивать ежегодную дань в размере сотни тысяч золотых. Около месяца назад в Рамире данные соглашения были подписаны между всеми временными правителями алмирских провинций и морийским государем. Ортензий отказался от заселения народом Моря данных земель, потому как вряд ли это было возможным и желаемым решением, но собирался оставить на побережье немалые силы для поддержания клятв верности гарунов. Ал-Мира признало собственную зависимость от Мории, и Ортеку следовало лишь присматривать за каждым из временных правителей, дабы страна не сумела вновь объединиться под властью единого Ал-Гаруна.
Империя Ал-Мира была покорена, куда же отныне обратить взор? Как бы ни хотел Ортек забыть о той стороне света, но глаза не отрывались от востока. Там была его родина, его страна, о возвращении в которую он мечтал, но даже не надеялся на это. Глупо было думать, что черноморцы примут в свои земли колдуна. Безнадежными, но все же первыми действиями юного государя в начальные дни его восшествия на престол стали установление отношений с Черноморьем. Однако то давнее посольство трудно было назвать дружеским. К Аватару, порту степняков, пристал военный корабль алмаагцев с сотней лемакцев на борту. Это войско высадилось в порту с самыми мирными заверениями в сторону степняков, ибо государь уже вел переговоры со старшинами города о сотрудничестве. Государю Ортензию были лично известны многие степняки: прежний Веллинг Черноморья Релий отправлял своих детей в богатые города побережья поднабраться опыта, знаний и хороших знакомых. В тот же год Ортензий направил своему старшему брату Веллингу Орелию послание, в котором просил освободить престол, который тот незаконно занял, ибо воля их отца так и не была исполнена ни одним царевичем, чтобы претендовать на власть в стране. Тогда Ортек не требовал, чтобы Черноморье присягнуло на верность Морийскому государству, тогда он не имел на это сил, желания и права. Он лишь надеялся, что сможет охладить горячие заявления брата о вражде морийского народа к черноморцам, снискавших по их вине немилость богов и обличье зверя, предотвратить неминуемую схватку. Он верил, что между двумя государствами установятся мирные отношения, пусть до того времени черноморский царь посылал в сторону морийцев лишь гневные проклятья.
Сотня воинов, выступившая к реке Алдан, на восточном берегу которой начиналась граница черноморских краев, была посмешищем в глазах черноморцев. Кто собирался прислушиваться и замечать солдат государя без государства — Мория тогда сотрясалась от междуусобиц. Нынче же на эту сотню смотрели как на зуб дракона: такой же острый и устрашающий, но все еще неопасный, пока не появился его хозяин. А хозяин не торопился вот уже который год. С одной стороны, в Черноморье уже не произносили угроз в сторону народа Моря: прежний владыка умер, и на троне сидела его вдова, да к тому же проклятье черноморцев, в котором обвиняли морийскую ведьму, похоже, исчезло само по себе. Но с другой, черноморцы также как их дальние соседи последние годы расширяли собственные территории и укрепляли войска. Эрлиния ныне платила черноморцам дань и отправляла юношей под знамена царицы Антеи. Посмеет ли эта женщина вступить с ним в открытый конфликт? Готов ли был он, государь морийский, нарушить клятву, данную самому себе в честь памяти отца? Он обещал, что ступит ногой на родную землю не иначе как с живой водой. Но история о живой воде теперь покрылась легендарными подробностями, и мало кому было ведомо, что за истина скрывается под этими рассказами. Колдунам живая вода была совсем без надобности, нынче она стала бесполезной и для черноморцев, их проклятье осталось лишь в многочисленных могилах в глубине земли. А вот ненависть к колдунам еще не поросла высокой степной травой забытья.
Войска морийцев стояли у границы Черноморья с первого года правления Ортека. Он знал, что не двинет их ни на шаг далее, ибо не мог позволить ступать морийцам по своей родной земле в облике врагов и захватчиков. Но он всегда хотел, чтобы два государства, две страны, поделившие власть в водах Южного моря, нашли общие интересы и точки общения. Он знал, что отныне он чародей и мориец, но он никогда не забывал, кем был рожден. Он был черноморцем. И он хотел, наконец, встретиться с женщиной, уже более двадцати лет управлявшей от лица магов его народом. Узнать её, чтобы разобраться в своих чувствах к бывшей отчизне, а также проникнуть в намерения властной прекрасной царицы по отношению к его державе. Он ждал Антею.
* * *
— Ваше Величество, она приехала, — раздался голос Ниамея, прокатившийся по высокому своду храма.
Ортек отошел от прозрачной стены, через стекло которой наблюдал за заходом солнца над песчаным горизонтом. Его лоб пронзила глубокая морщина подозрения и замешательства. Черноморец не заметил в сумерках её каравана и не услышал шума от его прибытия. Он замер на месте, держа руки за спиной, выражая своей высокой стройной фигурой готовность к долгожданной встрече.
— Пропустите женщину и всех её людей, — Ортек слегка кивнул головой в сторону своего солдата, отдавая приказ. — Можете не обыскивать их и оставить все оружие при владельцах. Своих людей держи наготове, Ниамей, но я не хочу вашего присутствия в храме. Следите за округой.
— Будет исполнено, Ваше Величество, — мориец ступил ногой обратно к двери, но развернулся при выходе и добавил более тихим голосом: — Только она совсем одна. На колеснице с возничим.
Замечание стражника вызвало любопытную улыбку на губах Ортензия. Он обратил взор на темное помещение храма, и высоко под потолком зажглись яркие фонари, излучавшие мягкое синеватое сияние. Он не двигался с места, наблюдая, как через приоткрытую тяжелую дверь храма внутрь вошла женщина. Она ступала чуть слышно по каменным плитам пола. Её фигуру окутывали легкие шелковые одежды, придавая ей изменчивую форму: длинные рукава и разноцветные ткани, спадавшие на пол и развевавшиеся от каждого движения. На голове красовалась тонкая вуаль, достигавшая подбородка, а на спине виднелись собранные и переплетенные драгоценностями густые темные волосы. Царица вышла на середину храма и закинула голову к потолку, несомненно, любуясь светильниками, созданными с помощью чар хозяина этих мест. Ортеку показалась улыбка на её лице, хотя вуаль полностью скрывала от глаз черты царицы.
Одеяние Антеи более походило на эрлинский наряд богатой молодой девушки. Её плавные движения привлекали и радовали взор. Трудно было поверить, что перед ним черноморская царица. Женщина, заслужившая репутацию жесткого правителя, прибравшего к своим рукам эрлинские города на всем побережье Южного, или, как его называли на востоке, Черного моря, безжалостно каравшая изменников, наладившая связи государства с дальними восточными соседями, выторговав право для своих купцов владеть кораблями во внутреннем Золотом море брессов, о землях которых в детстве Ортек лишь слышал диковинные рассказы. У царицы был взрослый сын, которого она полтора года назад оставила без законного престола, ибо срок её регентства уже истек, и молодой царевич в двадцать лет должен был принять титул Веллинга, то есть царя Черноморья и всех подчиненных ему земель.
Быть может это совсем не Антея, мелькнуло в голове у государя. Ведь он никогда не видел лица царицы. В Морию даже доходили слухи, что за годы своего правления она не разрешила ни одному художнику запечатлеть её черты на холсте. Даже Веллингу Орелию она отказала в этом, когда он велел перед их свадьбой провести портрет красавицы-невесты по всем городам Черноморья. Но тем не менее Антея никогда не скрывалась от глаз своих подданных. Из уст в уста переходила молва об её красоте, бездонных черных глазах, мягких алых губах и шелковых волосах. Путешественники и торговцы, сумевшие узреть лик царицы, говорили, что даже с прошедшими годами её красота не померкла, но нередко добавляли, что для этого пришлось лишь добавить больше красок и масел на лицо. Благодаря этим историям мода на яркие подрумяненные лица, раскрашенные глаза и выделенные ягодным соком губы пришла в Морию на балы алмаагских дворян. А затем это явилось лишь поводом того, что релийцы и далийцы вновь вслух высказывали свое недовольство островными морянами, равнявшимися на черноморских статуй, ибо именно куклой, по их замечаниям, была женщина, раскрашенная во все цвета радуги и благоухавшая на поллиги в округе. Хотя скорее всего истинная причина возмущений заключалась в том, что женам и дочерям этих дворян были не по карману эрлинские румяна и запахи после всех бед и разрухи, пережитых их поместьями.
