Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
"Я так и знал", — подумал Коске. Он встал в позу и воскликнул, имитируя гнев:
— Что за глупости!
— Все нормально, братик, — засуетилась Сакура.
— Нет, не нормально! — возразил Коске. — А вдруг что-то пойдет не так? Что будет тогда?
— Якумо-чан умрет, — произнесла Мориока после паузы.
Сакура вздрогнула.
— Что за бред?! — воскликнул Коске.
— А ты думал, здесь детские игры? — сказала негромко Мориока. — Сядь и замолчи.
— Снимите браслет!
Мориока промолчала.
— Если, — подала голос Сакура, — если сестренка говорит, что так нужно...
Оба они, и Коске, и Мориока, посмотрели на Сакуру. Она смущенно откашлялась и заговорила — тихо, жалобно, с искрой таланта:
— Братик... не ругай сестренку, пожалуйста. Браслет, да пусть! Если нужно, пусть будет. Я сестренке доверяю, она ведь хорошая и зла нам не причинит, я знаю! Ты ей тоже доверяй. Хотя бы ради меня.
— Л-ладно, — сказал, стискивая кулаки, Коске. — Ладно, ладно!
И сел.
Мориока закрыла глаза и тяжело вздохнула. Ее нижняя губа вновь задрожала.
"Какая чувствительная. Надо ее дожать", — решил двуединый Такамура.
Коске взял свою чашку, поболтал немного, чтобы шоколад на дне расплескался, и — выдержав нужную паузу — сказал, тихо, но с нажимом:
— Вы знаете... это отвратительно. То, как вы с нами поступаете.
— Неужели? — приоткрыла глаза Мориока.
— Она ведь маленькая девочка! Вдруг вы действительно убьете ее? Вы об этом подумали?
— Нет.
— Почему?
— Я не привыкла думать, — теряя терпение, произнесла Мориока, — о маленьких девочках. И о чужих проблемах.
— Вы ужасный человек, — Коске едва сдерживал смех. Однако Мориоке, судя по всему, было очень тяжело, и разговор этот казался ей неприятным.
— Давай прекратим, — попросила она.
— В самом деле, братик, — "вмешалась" Сакура.
— Прекратим, — сказал Коске. — Вы только ответьте мне, Мориока-сан: вы и вправду такая мерзкая, какой кажитесь? Я уже сомневаюсь, стоит ли иметь с вами дело.
Тут он спохватился, что говорит от имени Коске, не Сакуры, не "Якумо-чан", поэтому сомнения эти выражать не стоило — но было уже поздно.
— Тебя здесь никто и не держит, — с тихой яростью произнесла Мориока. — Не понимаю, что вообще здесь забыл, обезьяна, болван, макака. Убирайся отсюда.
"Ох, это столь оскорбительно!" — млел двуединый Такамура. А сам сказал, в тоне Мориоке:
— Я не оставлю Якумо-чан, — тут он перешел на трагический шепот. — Тем более — сейчас. Тем более — с вами. Мы с ней выросли в одном приюте, всю жизнь провели вместе, и я не прощу себе, если с ней что-то случится. Понимаете? Да нет, разумеется. Вам не понять. Вид у вас, Мориока-сан, такой, словно вы вообще никогда не дружили, ни с кем! Куда уж вам понять!
— У меня много друзей! — прошипела Мориока.
— Ага, как же!
— У меня... у меня... — Мориока глубоко вздохнула и постаралась успокоиться. — Не будем об этом.
"Уже сдаетесь, Мориока-сан?"
"Может, она просто решила не спорить", — возникла вторая мысль.
Зачем, действительно, спорить — учитывая, что Коске абсолютно прав?
— Хорошо, — сдалась Мориока. — Твои аргументы выглядят убедительными.
"Вот-вот".
— Оставайся, если хочешь. Одно лишь условие. С этого момента ты молчишь. Не смей разговарить со мной. Вообще.
— Почему?
"Фух, и чего я спрашиваю? — рассмеялся про себя Такамура. — Понятно ведь почему".
— Ты мне омерзителен, — сказала Мориока, обиженно сморщила губы и сама этого не заметила.
— Не говори так о братике, — вскинулась Сакура. — Он...
— Он молчит, а мы разговариваем. Так будет, и это условие, мое условие.
— Хорошо, — сказал "братик".
— Хорошо, — с неохотой сказала Сакура.
— Вот и славно.
Добившись своего, Мориока чуть повеселела.
— Тогда завтра, — сказала она, — мы посетим Рио Такахико, и заберем то, что должны забрать.
"Неуклюжая формулировка", — отметил Такамура.
— Тогда закончим на сегодня? — спросил Коске. — Мориока-сан?
Его проигнорировали.
Мориока взяла катану, поднялась из-за стола и кивнула Сакуре:
— До завтра, Якумо-чан.
— Пока, сестренка!
Сакура махала рукой до тех пор, пока Мориока не вышла из кафе "Kill Time", пока не закрылась за ней стеклянная дверца.
И лишь тогда сказала, тонким голосом маленькой девочки:
— Ну что за замечательная бака!
Браслет сидел как влитой. Двуединый Такамура решил, что снимет его позже.
Накахара Аюми — типичная антигероиня, бунтовщица, хулиганка; несмотря на это, привязана к своим друзьям (их у нее немного) и готова ради них на все. Имеет ярко-рыжие волосы и взрывной характер. Цундере. Физически развита, спортивна и энергична, любит утренние пробежки и по воскресным дням посещает плавательный бассейн. Не склонна к мистицизму. Презирает фатализм и фаталистов. Фобии: боится кошек, телевизионных спасателей и роботов. Заводится, когда ей напоминают об этих слабостях.
Дата рождения: 1 апреля
Группа крови: A
Рост, вес: 163 см, 41 кг
Любимое блюдо: кунжутные булочки
Любимый цвет: красный
Любимые группы: классическая музыка
"Кого я обманываю?" — подумала Аюми и, чуть помедлив, вычеркнула последний пункт. Теперь осталось лишь заполнить следующие категории:
— Любимый ТВ-сериал
— Любимое телешоу
— Любимый телевизионный герой
— Любимая книга
Аюми расставила ответы так:
— Нет
— Нет
— Нет
— Пошли вы к черту
Закончив, она раздраженно отбросила анкету — сборник анкет, симпатичную розовую книжечку — куда-то в сторону; книжка ударилась об угол стола и рухнула на пол. Аюми же вытянулась на кровати, подложив руки под голову; хотелось сейчас же встать, схватить какое-нибудь оружие для уверенности, баллончик или хотя бы шариковую ручку с выкидным лезвием — и отправиться на поиски. Искать... что именно она собралась искать? В тот момент Аюми не смогла бы ответить определенно. Мать, наверное. Да, мать. Накахару Рейко.
Аюми попыталась вызвать в памяти облик матери. Маленькая, с пухлыми щеками и глупой прической: волосы ниспадают на лицо, закрывая глаза — глупо же; Аюми не стала бы так издеваться над собой ради одного только стиля.
"Дура", — подумала Аюми, обращаясь не то к матери, не то к себе. Зачем-то стукнула кулаком о стену. Раздался мягкий гул; звук этот немного успокоил Аюми. Она перевернулась на живот. Прядка рыжих волос свисала теперь со лба и щекотала щеку. Рыжие волосы. Будь они прокляты. В детстве Аюми только и дралась, и все из-за них. Дети недолюбливают своих рыжих сверстников; пожалуй, сильнее рыжих их раздражают лишь те, чей цвет волос вообще нельзя назвать человеческим — зеленый, синий, фиолетовый; таких бьют еще в детском саду, и бьют больно, бьют толпой, бьют палками и пластмассовыми солдатиками, игрушечными грузовиками и стянутыми у отца роботами. Аюми тоскливо посмотрела в окно. Вечереет. Она вспомнила, как однажды ее ударили в висок большим, хорошо склеенным Заку. Заку сломался. Грустно. Рыжие волосы. Знали бы они, что с некоторых пор у Аюми стали расти волосы и в других местах, не только на голове; волосы эти были не просто рыжими — оранжевыми. Задрать бы юбку и показать им. Пусть смотрят. Всё оранжевое-оранжевое. Всех Заку не хватит, чтобы уничтожить столько оранжевой поросли.
"Поспать бы", — мелькнула мысль, но вопреки ей Аюми встала с кровати, постояла немного перед зеркалом, расчесывая волосы, и осмотрелась по сторонам: это ее комната, в ней она выросла и в ней же проводила примерно половину из тех 24 часов, что отпущены на сутки. Кровать с розовым покрывалом; оно было когда-то вызывающе красным, даже алым — но после многочисленных стирок выцвело и утратило прежний оттенок. Шкафчик с книгами. Шкафчик с одеждой. Зеркало. Стены — расклеены плакатами, изображавшими разных актеров; имен их Аюми почти не помнила. Стол с гладкой глянцевой поверхностью; на нем установлена лампа, с лампы свисает брелок — игрушечная панда.
— Как я все это ненавижу, — пробормотала Аюми.
После чего направилась в главную комнату; там, где раньше спала мать, обитал теперь Его Величество Императорский Пингвин, он же Моришима Такео, младший брат Накахары Рейко — и дядя Аюми. Узнав, что сестра (нээээээээ-сан, как звал он ее) пропала, Такео развил бурную деятельность: немедленно связался с племянницей, что лежала в больнице с сотрясением мозга, пообещал защиту и любой каприз, после чего приехал из Киото — притащив кучу своего барахла — и вселился в квартиру сестры. "Я твой опекун, я должен тебя оберегать", — заявил Такео растерянной Аюми. Пока она не выписалась из больницы, Такео жил в свое удовольствие: переставил мебель в квартире, выкинул несколько важных вещей (например, альбом, где хранились фотографии с ненадежным Накахарой Такуей, отцом Аюми), поджег случайно занавески, разломал и криво починил телевизор. Каждый вечер в квартире раздавались веселые — чрезмерно веселые — крики; то Такео приводил своих друзей; вместе они играли в маджонг. Но всему однажды приходит конец. Закончился и золотой век Моришимы Такео — вчера Аюми выписали. Она вернулась, вдохнула сильно прокуренный воздух и подумала: "Вот я и дома", а после пинком разбила горшок с петунией; горшок этот Такео выиграл в карты и поставил зачем-то в прихожей.
Аюми-чан. Так он называл ее. Аюми-чуаааан. Она въерошила свои рыжие волосы. Нужно разобраться с ним, раз и навсегда; пусть не думает, что он, со своими прокуренными дружками и пропиской в Киото, имеет право опекать ее — Накахару Аюми; должна же и у нее быть хоть какая-то гордость?
"Сволочь, — думала Аюми, медленно, неторопливо отмеряя шаги. — Сволочь, какая же он сволочь".
У нее под кроватью, схваченный двумя полосками скотча, был спрятан отбойный молоток. Оружие возмездия. Им можно уничтожить кого угодно. Даже всесильного Кацуджи Когу. На слабосильного же Моришиму Такео хватит всего одного удара.
Кога-кун.
Мысль была слишком важной, чтобы обдумывать ее на ходу; поэтому Аюми отложила ее пока — а сама вошла в комнату матери.
В нос ей ударил сильный запах табака.
Моришима Такео сидел на полу, скрестив ноги, и читал "Звездный пот" — научно-фантастическую мангу. На нем были темные штаны и просторная рубашка цвета хаки. Волосы Такео, волнистые и ярко-зеленые от рождения, слиплись от пота. В комнате больше не работал кондиционер. Такео его сломал.
— О, Аюми-чуааан, — воскликнул он, увидев племянницу. — Ты только послушай, что говорит этот идиот. "Я орошу весь Млечный путь кровью" — ну не дурак ли? Все ведь понимают, и он в том числе, что Юкемия-кун на своем верном Буцефале-МК-78 разрушит орбитальные станции и спасет галактику. Ведь понимают же? А он? Он? Дурак! Сдавайся уже, Кастемару, сдавайся! Ты проиграл, проиграл в тот самый момент, когда перешел дорогу Юкемии-куну!
— Он тебя не слышит, — сказала Аюми, не скрывая раздражения.
— Да я знаю, — согласился Такео. — Аюми-чуааан, хочешь, сходим сегодня в кинотеатр? Показывают третий фильм "Ньювея". Будет весело.
— Ты похож на педофила, — сказала она. — Со мной тебя никуда не пустят.
— В самом деле?
Такео извлек из кармана небольшое зеркальце и начал себя рассматривать.
— Прекрати это, — сказала Аюми.
— Аюми-чуааан?
Ну вот, началось. Ссора. Пингвин не хочет ссоры, но ссоры хочет она. Ссора нужна ей, чтобы прогнать пингвина.
— Хватит звать меня "Аюми-чуааан", — сказала она. — Это мерзко, знаешь ли.
Такео захлопал глазами. Отложил зеркальце в сторону, поднял в примирительном жесте руки:
— Хорошо. Аюми-чан...
— Ты меня достал. "Аюми-чуааан". Ты такой отвратительный. Приехал и... — Аюми сглотнула. — В общем, ты меня достал. Проваливай отсюда.
— Аюми-чан, не горячись, — Такео жалко улыбнулся. — Давай все обсудим. Если хочешь, я сегодня же уеду. Но...
— Да. Хочу.
— Но я не могу! Не имею права. Аюми-чуа.. Аюми-чан, я же твой опекун. Пока твоя мама не вернется, я должен защищать, оберегать тебя. Ты просто сама не понимаешь, как опасно юной девушке жить одной, Аюми-чан.
— А с таким озабоченным как ты — что, не опасно?
Такео не обратил внимания на эти слова.
— Аюми-чан, вот что. Давай я поживу у тебя еще неделю. Постараюсь устроить твои дела. Может, подыщу тебе другого опекуна. А может, — тут Такео зачем-то подмигнул ей, — ты еще поймешь, что даже самый закоренелый злодей однажды перевоспитывается, и что Моришима Такео не такой уж и плохой человек. Как тебе такой расклад?
— Нет.
— Аюми-чан...
— Нет, — повторила Аюми.
И вышла из комнаты. Прочь, прочь отсюда. В коридоре она перешла уже на быстрый шаг. Зашнуровать кроссовки. Пальцы заплетаются. Ноготь сломался. Больно. Аюми закончила, наконец, и — не обращая внимания на нудение Такео над ухом — вышла, точнее, выбежала из квартиры. Лишь на улице ее расстроенные нервы чуть пришли в порядок. Она перевела дыхание и глубоко вздохнула.
Почему ее так раздражает Моришима Такео? Дело, конечно, не в "Звездном поте" и не в запахе табака. Такео символизирует то, что в представлении Аюми было чем-то вроде конца света — Такео символизирует смерть (маловероятную, конечно) Накахары Рейко, ее матери, ее опоры и оплота; Аюми помыслить не могла о том, что матери однажды не станет. А вот пришел Такео. И всем видом своим он сигнализирует: конец света наступил. Матери нет. Матери больше нет рядом с ней.
Пусть же он уйдет! Ей станет легче. Может, и мать вернется — конечно же, она вернется; да, стоит убрать Такео, и мать вернется.
"Глупости", — сказала себе Аюми.
Надо успокоиться.
Аюми подняла глаза к небу. Такое розовое, такое спокойное... Вечер. Белесые облака текут на запад, в жаркую пасть заката. Западный пес пожирает белых птиц неба.
Аюми была в шортиках. Немного легкомысленно, но, пожалуй, сойдет. Не на свидание же она идет.
Не зная, чем занять себя, Аюми направилась в сторону школы.
Теперь... теперь, когда она одна, пора бы подумать и о действительно важных вещах.
О Коге-куне.
"Не беспокойся, Аюми-чан, найду я твою мать", — сказал тогда Кога-кун, и на душе у Аюми стало легко-легко, как в детстве, когда отец брал ее на руки и подкидывал в воздух — вверх-вниз, вверх-вниз. Аюми почувствовала, что теплеют щеки, они буквально пылают — и залилась краской еще сильнее. Кога спас ее от белого пламени и пообещал свою помощь, свою защиту; тоже самое пообещает впоследствии и Моришима Такео — но Такео вообще-то императорский пингвин и довольно подозрительный тип, а Кога — Кога внушает доверие, несмотря на свои идиотские гримасы (когда он чем-то недоволен — хмурится и жует щеку изнутри) и свои странные моральные принципы. Что он сказал ей? "Право на жизнь есть у каждого?" Завзятый моралист... Зануда редкостный. Интересно, а отец был таким же?
Переход. Мигнул светофор, и Аюми остановилась. Пусть проедет электричка. Вот и она, бело-синяя, едет, вышибая искры из рельс.
... А Кога пропал.
Может, его машина сбила? И он пролежал в коме три недели. А потом очнулся, вот только без памяти — вообще без всяких воспоминаний. Или он на Окинаву улетел. И лежит себе, ест осьминогов. С завязанными глазами разбивает арбузы.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |