— Прошу, не побрезгуйте угощеньем, — вспомнив одну из любимых дедовых присказок, сказал Вадим.
— Благодарствую, — иркутянин был предельно серьёзен. Отдав должное великолепному мёду и душистому, с запахом лета, варенью, мужчина перешёл к сути визита, — Вадим Михайлович, вы колдун?
— Вы верите в колдовство?
— Тогда по-другому, вы — экстрасенс? И в колдовство не верю, я существо приземлённое. Верю в вещи материальные, которые могу пощупать руками или увидеть глазами.
— Тогда вы не по адресу, — ответил Вадим, которого начал утомлять только что начавшийся разговор, — материальных свидетельств колдовства представить не могу.
Гость, видя резкую перемену настроения хозяина, пошёл на попятный:
— Я видел, хм-м, ночной инцидент...
— Вот оно что! Чего же вы хотите от меня?
— Посмотри Сергея, — от волнения бригадир перешёл на "ты".
— А что с ним не так?
История Сергея, парня двадцати трёх лет от роду оказалась проста, как мир. Не послушав наказа старших товарищей, тот попёрся на дискотеку. Чужих девчонок он не цеплял и вроде уже успел познакомиться с несколькими поселковыми парнями, чтобы их считать пусть не друзьями, а почти корешами. Но разгорячённым алкоголем задирам это оказалось далеко до фени, как и заступничество земляков. Парня вызвали в тёмную подворотню. Драки не было. Сергея сбили с ног и несколько раз пнули. Один из ударов пришёлся по позвоночнику. Парень на первый взгляд легко отделался, на теле у него не осталось даже синяков, так как пинавшие его были сами насинячеными до поросячьего визга. Но это на первый взгляд... Через месяц у него начали болеть руки, стала пропадать сила, пальцы разжимались сами собой...
— Приводите, — Вадим одним словом завершил разговор, поняв, что не может бросить человека с подобной бедой один на один. Оставался вопрос к строителям, почему они не обратились в фельдшерский пункт или не отвезли парня в город, техника-то у них есть. Ждали с моря погоды? Фомин поблагодарил за кофе, раскланялся и пошёл к бригаде.
Прошло пятнадцать минут, лай Снежка возвестил о новом визитёре или визитёрах. А где ты был, сторож хвостатый, когда приходил бригадир? В конуре сидел, прохиндей? Почему не лаял?
Фомин пришёл в компании троих подчинённых.
— У них тоже руки ослабли? — спросил Вадим. — Нет? Тогда я вас не держу. Сергей, останься. Калитку не забудьте закрыть.
Цветной ореол вокруг парня был блеклым, сильно проигрывая в яркости соцветию бригадира, на грудном отделе позвоночника больного поселилась серая клякса, в самом центре которой пряталась небольшая чёрная точка. Нашлась причина бед молодого человека..., что с тобой делать-то, клякса с ножками?
Вадим тщательно вымыл руки с мылом:
— Разденься до пояса, — приказал он Сергею. — Верх сымай, штаны можешь оставить и ложись на диван лицом вниз.
Сергей, на которого неожиданно сильно подействовали хриплые, гипнотические интонации в голосе молодого экстрасенса, впал в прострацию, на полном автомате скинул с себя свитер и футболку. Словно сомнамбула, на ногах-ходулях, он подошёл к указанному дивану, плашмя плюхнувшись на него. Действуя по наитию, Вадим кончиками пальцев, едва касаясь кожи, покрывшейся мурашками, провёл вдоль позвоночного столба парня. Подушечки едва ощутимо покалывало. В районе чёрной точки по рукам прошёлся странный разряд, невольному доктору показалось, будто у него засветились ладони, Сергей болезненно вскрикнул.
— Лежи, не дёргайся! — прошипел Вадим. — Терпи, казак..., хм-м, на этом пока всё. Одевайся. Придёшь вечером. Возьми сменное бельё.
Пациента не надо было упрашивать. Моментально облачившись, он, чуть ли не бегом сбежал от страшного соседа, хлопнув входной дверью. Через пару секунд скрипнула калитка.
— Ну, Пелагея Матвеевна, ну, удружила. Век тебя помнить буду, — смахнув со лба крупные градины пота, сказал новоявленный знахарь. — И, что мне теперь со всем этим делать, а? Я и так в чудиках хожу, только славы злобного колдуна мне для полного счастья не хватало, — он посмотрел в окно, выходившее на бывший дом Ширшихи, сейчас там половина бригады обступила кругом его клиента, по-видимому, выпытывая подробности. — Не сиделось вам на берегу Ангары, ловили бы себе омуля, нет, припёрлись...
День прошёл тихо и буднично (зубрёжка химии и биологии, повторение русского и английского языков), за исключением того, что Вадим растопил баньку. Интуиция подсказывала ему — следующий этап лечения должен быть именно там. Сергей появился в половину восьмого вечера, провожали его будто на убой. Несчастный, сейчас его злобный колдун разберёт на ингредиенты для зелий. Но ожидания клиента сотоварищи не оправдались. Вместо алхимической лаборатории его отвели в жарко натопленную баню, где хорошенько отхлестали веником, после чего, распаренного до одури, положили на пороге между парной и мойкой. На красную, как у рака, спину поклали свежий берёзовый веник, ручку которого обстучали обушком небольшого топорика.
Вадим, с чувством выполненного долга смотрел на свою работу. Черная точка исчезла, будто её не бывало, серый цвет кляксы сменился на молодую зелень, да и сами границы бывшей мутной области расплылись и потеряли очертания, сливаясь со здоровым ореолом. Влив в Сергея сто пятьдесят грамм водки, он отправил его восвояси, наказав на неделю воздержаться от работы, в противном случае знахарь ни за что не ручается. Опьяневший от водки и от счастья парень, не чувствуя ставших привычными болей, рассыпался в благодарностях, сулил деньги, говорил, что он теперь должник до гробовой доски. Увидев протянутые ему мятые тысячные купюры, Вадим озверел, выхватил деньги, запихав их бывшему пациенту за пазуху, и на пинках выпроводил того из бани. Придурок, какой придурок...
— Ты прости его, — сказал утром Фомин, — не держи зла на Серого. Молодой он, глупый, не знает, что для таких, как ты, взять деньги — грех. Мы лучше тебе беседку у ручья поставим, материала у нас навалом, хорошо?
— Как пожелаете, ты только не нагружай его с недельку, да вместо матраса пусть на досках поспит, — почему на досках и почему неделю Вадим и сам не мог сказать, но так было надо, так было правильно.
Через месяц, в последних числах февраля, Снежок остановил у калитки ещё одного посетителя, прибывшего с берегов Седого Байкала — Степана Загоруйко. Здоровенный детина, родители которого, коренные харьковчане, по комсомольской путёвке приехали строить БАМ, да так и приросли корнями к сибирской землице, работал у Фомина и крановщиком, и кровельщиком, и плиточником, и мастером на все руки. Стёпа серьёзно сошёлся с Тоней Павловой, сельской почтальоншей, миловидной тихоней среднего росточка. Кроме симпатичного личика и спокойного характера у Антонины были два несомненных преимущества — красивая грудь и богатая коса, опускавшаяся ниже пояса. Несмотря на милый характер, холостячка Антонина который год давала всем потенциальным женихам от ворот поворот. Бабы уже начали говорить про неё нехорошее, но тут неприступная крепость почти сдалась... Под таким напором любая бы выбросила белый флаг. Ухаживал Степан красиво, дарил цветы, которые привозил после рейсов в город, встречал и провожал с работы и на работу (как ему Фомин спускал с рук прогулы?), на почте отремонтировал двери и перегородку, сколотил новый стенд. Местные мужики, наученные горьким опытом, делали ставки, когда Тонька запульнёт ухажёра куда подальше, но та не спешила радовать общественность. Эксперты сарафанного радио поголовно сходились во мнении, что начальнице почтамта надо срочно подыскивать новую работницу, ибо нонешняя не сегодня-завтра помашет Таёжному голубым платочком. Весна приближалась, любовная лихорадка набирала обороты. Уж кого-кого, а встретить у порога Стёпу, Вадим ожидал меньше всего.
— Привет, Степан.
— Привет..., — Загоруйко упёрся взглядом в подтаявший сугроб у завалинки, покраснев, как маковый цвет. Как всё запущено-то...
— Я это, — промямлил Степан.
— Стёпа, ты рожай быстрее, не тяни резину.
— Ну, это, лучше в доме...
— Понял, не дурак. Был бы дурак, не понял, — Вадим пригласил краснеющего мужика в дом, на всякий случай оценивая состояние его ауры и цветовую гамму органов. На первый взгляд всё было в порядке, гость просто светился богатырским здоровьем. — Слушаю, Степан Борисович.
Загоруйко сорвал с головы шапку, принявшись переминать её в громадных кулачищах как застоявшееся тесто:
— Я это, — завелась волынка по второму кругу, — Вадим Михайлович, с девками..., бабами у меня..., того...
— Только не говорите мне, что ни разу ещё не "того", — усмехнулся Вадим.
— Да нет, того, но у меня не того..., не стоит, вот...
— Интересные пироги, а как же вы с Антониной?
— Ну-у, мы ещё..., она такая..., ну-у..., — лицо Степана стало настолько пунцовым, что переспелые помидоры скисли бы от зависти.
— Ладно, — Вадим еле сдерживал себя, чтобы не рассмеяться в голос. Похоже, у Степы был сдвиг в мозгах и проблемы прятались в психологическом буреломе, в остальном здоровья у него было, хоть отбавляй. — Помогу я вашему горю или счастью, тут как посмотреть. Железные деньги есть с собой?
— Есть, — Степан пошарил в кармане штанов, выудив оттуда три металлических десятирублёвки. — Вот, больше нету, я сбегаю, принесу ещё, если надо.
— Стой. Куда собрался? Трёх десяток хватит.
Вадим забрал у него монеты и демонстративно пошептал над каждой, после чего протянул их хозяину:
— Держи, я тут заговор сделал на мужскую силу, сошьёшь в трусах кармашки, в них будешь вкладывать монеты. Трёх дней хватит за глаза, чтобы всё наладилось. Одна десятирублёвка на один день, смотри, не переборщи, Казанова.
— Спасибо, — Загоруйко смотрел на блестящие дензнаки, как на величайшее сокровище. Да-а-а, припекло мужика, ни отпечь, ни пережарить. — До свидания.
Прошла неделя, Вадим пошёл за хлебом в продуктовый магазин, возле которого встретил буквально светящихся счастьем влюблённых голубков. Судя по довольному виду Антонины, в постели у них было больше, чем отлично, что подтвердилось через несколько секунд. Загоруйко незаметно подмигнул благодетелю и показал ему большой палец. Самовнушение — вот великое чудо! "Благодетель" улыбнулся в ответ и встал, как вкопанный. Доигрались голубки — в животе Антонины горела яркая искорка...
— Степан Борисович, Антонина Сергеевна, можно вас на минутку?
— Что-то случилось? — тень беспокойства набежала на лицо Степана.
— Можно и так сказать. Извините, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но, какие у вас планы?
Степан расплылся в улыбке:
— Мы заявление в ЗАГС подали, если ты про это?
— Хорошо, — тут Вадим позволил себе расслабиться и улыбнуться в ответ. — Антонина Сергеевна, вы, — шепнул он будущей мадам Загоруйко, указав взглядом на плоский, скрытый шубкой животик, та мило покраснела и неверяще стрельнула глазами. Вадим подтвердил новость тихим голосом:
— Поздравляю. И с тем, и с другим.
О том, что ему не поверят, он не думал. Новость, что в посёлке появилась вторая Ширшиха, точнее Ширших, а ещё точнее, что Белов оказался знахарем, давно разлетелась по дворам и была достаточно обсосана на кухонных посиделках. Бабы доказывали друг другу, что они знали, что по другому просто быть не могло. Кто, скажите, в здравом уме будет жечь покойников? Вадим чуть не выпал в аут, когда узнал, что ещё его дед летал на шабаш... Какие сказки тысячи и одной ночи? Вы по российским деревням пошукайте, вам та-ако-ое порасскажут.
— О чём вы шепчетесь? — вновь проявил беспокойство Степан.
— Да так, о своём, о женском, — отмахнулся Вадим, направляясь в магазин. — Тоня как-нибудь расскажет. Ещё раз поздравляю.
— А? Ну, ладно, спасибо.
— Спасибо! — крикнула Антонина, обрадованная доброй вестью.
...Россия. Н-ск. Секретный научный центр...
— Чёрт..., — несколько минут напряжённой тишины, и хриплый голос вновь поминает нечистого, — ЧЁРТ!
Обладатель хриплых обертонов вскочил с удобного кожаного кресла на колёсиках (от резкого движения со стола слетело несколько листков, но человек не обратил на них никакого внимания, все его мысли были заняты другим), прошёлся перед своим рабочим столом, постучав костяшками пальцев по рабочей поверхности предмета интерьера.
— Чёрт! — в третий раз разнеслось в кабинете. Говоривший, прищурив глаза, посмотрел на интерком. Со стороны могло показаться, что аппарат офисной связи неким образом загипнотизировал человека.
Закончив буравить интерком взглядом, человек протянул к нему руку, придавив толстым пальцем одну из кнопок.
— Слушаю вас, Илья Евгеньвич! — из динамика громкоговорителя донёсся приятный женский голос.
— Настя, вызови ко мне Савушкина.
— Его нет...
— Как нет? — удивился Илья Евгеньевич.
— Вы же сами разрешили ему выезд в город, — секретарша выдала не меньше удивлённых тонов, поражаясь забывчивости шефа, за которым ранее ни разу не замечалось склероза.
— Да-да, припоминаю. Как не вовремя... Кто-нибудь живой из его заместителей есть?
— Иону.
— Угум, Василий с физической фамилией...
— Пригласить?
— Будь добра и, Настюш, сооруди мне кофейку.
— Что-нибудь ещё?
— Нет, спасибо.
Закончив разговор и собрав с полу рассыпавшиеся бумаги, Керимов застыл посреди кабинета, провалившись в тяжёлые думы.
— Что это, ошибка или...? — спросил он у самого себя, оборвав мысль на полуслове. — Если..., нет, невозможно...
Тут в дверь осторожно постучали.
— Разрешите? — в кабинет опасливо заглянул Василий Иону, успевший навести справки у секретарши шефа, колдовавшей у кофеварки, что тот несколько не в настроении.
— Входите, — разрешающе махнул рукой Керимов, усаживаясь в кресло. — Присаживайтесь, Василий Николаевич, поверьте мне — в ногах правды нет. Разговор у нас будет недолгий, но тяжёлый. Что вы можете сказать относительно этого?
Керимов придвинул к подчинённому папку с подборкой документов, с которыми знакомился несколько минут назад.
— Материалы готовил я, — ответил Иону, стрельнув по бумагам глазами.
— Замечательно. Это позволит нам избежать некоторых ненужных вопросов. Перейду к сути. Больше всего меня беспокоят результаты полевых измерений, изложенные во втором приложении. Вы показываете существенный рост напряжённости магнитного поля в аномалиях. Средняя разница между показаниями, снятыми прошлой экспедицией и последними данными составляет около пяти процентов. Здесь не может быть ошибки?
— Нет, — качнул головой Иону, — я потому и акцентировал пояснительную записку на результатах полевиков, что установленные в указанных точках стационарные приборы фиксируют устойчивый рост.
— Какой?
— Две сотых процента. В день.
— В день?
— Да.
— Та-а-к, почему я узнаю об этом последним? — казалось, в кабинете резко упал столбик термометра и выморозился воздух от нешуточной угрозы, прозвучавшей в голосе Керимова. Василий невольно втянул голову в плечи, стараясь не смотреть в полыхавшие яростным огнём гнева глаза нависшего над ним начальства. Во взгляде Ильи Евгеньевича читалось обещание тысячи и одной ночи адских мук. — Почему, я вас спрашиваю!?
