Мирон сын Мирона

— Зачем?.. Что вы хотите от меня?..

— Я?— он удивился, вернулся к ней, протягивая кусок чёрного хлеба с мясом.— Берите...— он, будто приказывал, и она подчинилась, взяла.

— Вы это едите?— посмотрела на хлеб и мясо в руке.

— Ну, может быть, это и не королевская еда, да и я не король... Вы ешьте, потом будете разговаривать.

Она откусила от бутерброда, стала жевать, а сама глядела прямо на Мирона. Тот тоже бросил в рот кусочек хлеба, жевал неторопливо, собирая бумаги на столе.

— Вы, в самом деле, пришли убить меня?— он обернулся и посмотрел ей в лицо.

— Да...— она смотрела в сторону.

— Почему же не убили?

— Не знаю...

— Вас бы казнили.

— Мне всё равно, вы так и так это сделаете,— она скривила губы решительно.

— А вашему отцу, брату тоже было бы всё равно?

— Какое вам дело?— резко отрезала и стала демонстративно стряхивать крошки хлеба с бархата платья.

— Вино будете?— предложил он вдруг, и, не дожидаясь ответа, налил два кубка. Подошёл к ней, подтянул носком сапога табурет с тремя ножками, сел, один кубок протянул ей.

Аэлла взяла и отхлебнула глоток, тут же закашлялась, ударяя раскрытой ладонью по ручке кресла. Отдышалась.

— Оно неразбавленное...

— Такого не пили?— он удивился. Она отрицательно покачала головой. Мирон поднялся, поставив свой кубок на подлокотник кресла Аэллы, ушёл к столу. Она перевела глаза на его кубок, и он показался ей каким-то родным, близким. От съеденного вернулись силы, а от глотка крепкого вина горячее тепло разливалось по груди, в животе, и та опаска Мирона пропала куда-то. Что это? Вино и еда так опьяняюще действуют на неё?

Идвар вернулся, сел на стул, отрезал принесённым ею сюда ножом пластинку яблока, тоже её, и протянул.

— Попробуйте с вином.

Аэлла взяла, глянула на зелёную кожуру, он даже не почистил его. Отпила вина и откусила от яблока. После вина оно показалось сладким более чем когда-либо, и кожура совсем не мешала, так даже вкуснее. Зачем их вообще чистят? Так учили её ещё с детства...

Мирон забрал свой кубок, отпил тоже, заел яблоком, как и она, но смотрел мимо.

— Что вы говорили про вашего отца?— напомнила она.— Что значат ваши слова? С отцом всё равно, что без отца... Это как?

Мирон долго молчал, она даже подумала, не ответит.

— Вам этого не понять, вы любите своего отца, как видно...

— А вы?— перебила она.

Он перевёл на неё глаза и усмехнулся:

— Мой отец считает меня выродком, я порчу королевскую кровь...

Аэлла долго молчала, глядя ему в лицо. Оно стало вдруг резким, да и движения его вдруг стали быстрее, резче, он резал яблоко пластинками и подавал ей, как не резался ещё от такого?

Разве так бывает? Разве может отец, хоть король, хоть кто, считать своего сына выродком? Этого не может быть... Что там за Мирополь? Что там за порядки? Она не понимала этого. Для своего отца она была украшением, отрадой, ей она дарил любовь и нежность. Айрил был для него гордостью и надеждой. А так... Так — разве может? Разве может быть так?

— Мне не нравится ваша страна!— произнесла она решительно. Идвар приподнял бровь и посмотрел на княжну вопросительно.— Друзей у вас нет, любимой тоже, нет матери, отца, брата, которого бы вы любили... Как вы живёте? Ради чего вы живёте?

Он усмехнулся:

— Я живу не ради, я живу вопреки...— залпом допил вино и поднялся, находу откусывая яблоко.

Аэлла тоже поднялась. Кубок с недопитым вином она поставила на ручку кресла. Спросила вдруг:

— Что вы теперь сделаете со мной?— Идвар повернулся к ней.— Как вы меня накажете?

— Никак...

— Тоже... вопреки?— мягко спросила она.

— Думайте, что хотите...

Она прошептала через минуту:

— Я пойду...

— Я провожу вас...

— Я знаю дорогу, это мой замок.

— Я провожу,— повторил настойчиво.

— Как хотите... Если меня арестуют, сделайте так, чтобы обошлось без пыток, я сама всё признаю...

Они медленно шли по коридору, спускались в темноте по винтовой лестнице. Чтобы не стучать каблуками, Аэлла сняла туфли и несла их в руке.

— Вы боитесь боли?— он резко обернулся, и в темноте Аэлла ударилась в него, уронила туфель, и он загремел по каменной ступеньке.

— Ой...— прошептала Аэлла.

Вместе с Мироном они начали искать туфель, шаря по ступенькам руками. И Аэлла чувствовала близко-близко тепло дыхания Мирона, его тело, и руки их, пальцы сталкивались в темноте. Это всё вино... Это оно виновато...

Наконец, Мирон нашёл злополучный туфель, выпрямился, и они с княжной оказались друг перед другом, только на разных ступеньках, лица оказались напротив.

— Х-х-х...— хрипло выдохнула Аэлла от удивления. Маленький лучик света от окна высоко над головой, наверное, лунный, отражался в огромных зрачках Мирона. Идвар вложил туфель ей в руки и долго не отпускал пальцы ладони, пока она сама не вырвала руку.— Да, я боюсь боли...— вдруг стала выше, поднялась на носочки, удивление скользнуло в глазах Идвара.— Ноги замёрзли от камня...

— Тогда быстрее...— Мирон подхватил её под локоть и потянул вниз, за собой. У самых дверей он вдруг развернул её спиной к стене, поймал за локти изнутри, приблизил лицо. Аэлла не могла оттолкнуть его, в каждой руке туфли, да и сама хотела ли?.. Это всё вино... Только оно...

Идвар нашёл в полумраке её сухие губы, она дышала испуганно, удивлённо. Поцеловал сначала осторожно, будто боялся, а потом ещё раз, уже дольше. Аэлла мотнула головой:

— Вы с ума сошли... Что делаете?

Он улыбался ей в глаза. Шепнул:

— Беги — ноги грей, красавица...

Оставил её и спиной отошёл в темноту. Она несколько секунд глядела в пространство, будто не понимала ничего, не видела, потом скрылась за дверью.

Идвар вернулся к себе. И сразу понял вдруг, какая при свете свечей пустая эта комната. Как сухо и бездушно выглядит мебель. Он допил вино из её кубка, и ему казалось, что оно даже пахнет ею... Он постепенно сходит с ума. Он медленно, неотвратимо влюбляется, влюбляется так, как никого никогда не любил, до боли душевной, до тоски, потому что любил он ту, которую любить ему было нельзя.

В десять лет он влюбился в дочку садовника, в простую девочку с зелёными, необычными для горцев, глазами. Отец узнал и отослал её подальше, а в саду появился новый садовник. Идвар страдал и даже плакал от тоски, но пожалеть его было некому. Отец в это время готовился к свадьбе на княжне Южных земель, с садовником он управился быстро, не задумываясь.

Больше после этого Идвар никого не любил, женщины в его жизни появились довольно поздно, он уже пережил свой первый военный поход, побывал в нескольких карательных экспедициях, но продолжал оставаться невинным. Сначала боялся осуждения отца, брата своего выбора, потом получил порцию насмешек от брата и тираду от разгневанного отца, его больше убедившегося в ущербности Мирона. А потом ему нашли взрослую женщину из дворцовых вельмож, ту, что была раньше в фаворе Майнора. Он и здесь был вторым после брата...

И вот сейчас он влюбился, влюбился по-настоящему, влюбился в ту, которую ни разу не видели ни отец, ни брат. Выбрал сам для себя — своим сердцем. И оно сейчас оглушающе стучало в груди, как тысячи конских копыт миропольской конницы...

* * *

Аэлла долго не могла заснуть, всё тело дрожало от непонятного ей возбуждения, которого она не испытывала ещё ни разу в жизни. Сердце стучало, озноб охватил её всю, аж зубы звенели друг о друга, сердце перехватывало от воспоминаний, пережитых за вечер.

Она осторожно касалась губ кончиками пальцев и не могла поверить, что пережила поцелуй мужчины, настоящий поцелуй того мужчины, который стал для неё вдруг таким близким, таким родным. А ведь она хотела убить его...

И смерть отца, и боль утраты, и даже это покушение на жизнь Мирона — всё ушло куда-то назад, на второй план, вперёд вырвалось последнее — поцелуй, прикосновения его, лёгкие и осторожные, огромные взволнованные глаза. И было стыдно даже, что она думала сейчас именно об этом, хотя эти три дня так страдала.

Душа замирала от внутренних чувств, она испытывала восторг и смятение одновременно. Понимала, что он враг, что он из Мирополя, что он косвенно виновен в гибели отца, но ничего не могла с собой поделать... Может, он и будет думать, что она доступна, что она простодушна, и он легко добьётся её расположения. Тем более, что она никогда никого не любила, не имеет опыта... Она даже не дружила никогда с мужчиной, и, вернее всего, отец бы не одобрил то, что она делает. Но она любит, просто любит... А разве это плохо? Разве она в этом виновата, что сердце её потянулось к первому мужчине, отличному от всех, кого увидела, да, чужого, да, противника, но именно он заставил её думать и дышать по-другому.

Она влюбилась.

* * *

Целых два дня она не видела его, извелась и измучилась вконец, думая об одном и том же: где он, что с ним, почему он не ищет встречи с ней? И когда вечером третьего дня её пригласили на ужин, она не смогла удержать в груди сумасшедшее сердце, бьющееся оглушительно громко. Она готова была бежать тут же, ей было всё равно, что на ней надето, что у неё с волосами, пока служанка не осадила её. Аэлла замерла, осознав вдруг, куда она бежит, как она будет выглядеть в его глазах, важно ли это. То, что было два дня назад, это совсем не то, что сейчас... А, может, всё уже изменилось, может, всё показалось ей в ту ночь? Ничего не было, а эта любовь её — просто ошибка? Она возомнила себе, навоображала невесть что, какая может быть любовь в её положении? Она здесь в плену, она под арестом, участь её ещё не решена, может, по приказу короля её ещё казнят. Она ничего не знает об Айриле, страна её в руках врагов, отца нет в живых. Какая вообще может быть любовь?

В столовую она зашла сдержанной и прямой в глухом тёмно-бордовом платье с золотой отделкой. Мирон по-прежнему в белоснежной рубашке, брюках, сапогах, смотрел сверху такой же, сдержанный и прямой. Будто и не было ничего. Не было того поцелуя, того похода по лестнице в темноте, не было горящих глаз, от которых, казалось, с ума сходишь. А ведь это был её первый поцелуй в жизни! Первый мужчина рядом! Не слуга, не приставленный отцом рыцарь, а чужой молодой человек... О-о-о...

За ужином она заговорила вдруг:

— Вас долго не было видно...

— Два дня,— он ответил не глядя, ломая пальцами печенье, украшенное сверху орешками.— Мы объезжали земли вокруг города, смотрели подступы, мы ждём князя с его войсками...

— Айрила?— она подалась вперёд, сминая салфетку.— Что вы знаете о нём?

Идвар помедлил с ответом.

— Мы думаем, что он где-то на севере княжества, собирает войска...

— На севере?— она переспросила озадаченно.— Князь этих земель давно порывался выйти из-под власти отца, вряд ли он сейчас поддержит Айрила, это будет чудом... Скорее всего, как мне кажется, он где-то на востоке, у местных маркграфов, они охраняют границы... у них постоянно есть войска... Правда, не знаю, сумеют ли они договориться, они постоянно требуют новых земель, да и...— она покачала головой с сомнением, исподлобья посмотрела в лицо Мирона.

Тот усмехнулся и заговорил, двинув подбородком:

— На востоке, значит... Это хорошо... Надо усилить сторожевые посты с востока, послать отряд навстречу...

— Зачем?— она перебила его резко, с вызовом. Мирон пожал плечами:

— Для безопасности.

— Вся страна у вас, сидите в городе укреплённом, войска вон какие, и вы ещё чего-то боитесь? Чего-то боитесь?

— И ваш брат поступил бы точно так же...— он был спокоен, хотя было видно, что слова её не прошли бесследно, под глазами какая-то тень пролегла.

— Я...— она растерялась, несколько раз моргнула, дрожа ресницами.— Я вам просто рассказала, по простодушию, даже не думала, что вы так... что использовать мои слова начнёте...— бросила салфетку на тарелку.— А вы ведь просто убьёте его... Просто — убьёте...— прошептала последние слова.

— Даже, если я его не убью, даже, если в плен возьму... отец его казнит, а он военный, он рыцарь и князь, это его долг, он будет сражаться до последнего...— тряхнул головой, отбрасывая пряди волос со лба, повторил упрямо, настойчиво, через зубы:— И я на его месте поступил бы так же...

— Да что вы заладили? "Так же... Так же..." Надоело!— она резко поднялась из-за стола, громыхнув стулом, сверкнула сверху глазами,— захватили город, спрятались за такими стенами, всю территорию под контролем держите, понаслали отрядов по округе, а ещё боитесь чего-то... Тошно аж!— она повысила голос, кривила губы.— Нашли себе противника! Да ваша армия, те, с кем вы сюда пришли...— усмехнулась.— Нашли себе врага, вы сюда-то пришли... С кем воевать?— она торопилась, заговаривалась, срывалась на шёпот.— Вы убьёте его... Просто убьёте его... А потом... меня...

— Ещё ничего не известно...— он смотрел снизу, стуча подушечками пальцев по столешнице.— Может быть, мы ещё сможем с ним договориться, хотя...— он сделал паузу, пожал плечами.— Я не думаю, что он на это пойдёт...

— А, может, его вообще здесь не будет?— она сузила глаза, сдерживая в себе ярость. Каким уверенным, каким сильным он выглядел здесь, в Райроне, за высокими стенами, с огромной армией за спиной.

— Будет,— и голос такой уверенный, всё-то мы знаем, всё нам известно. И, наверное, он говорил правду, военного опыта у него было достаточно, несмотря на молодость. Миронами у них становятся в шестнадцать лет, у него опыта лет десять... Он может предугадать действия противника, может защитить своё положение, тем более что сейчас оно у него более чем выгодное. А, значит, что бы она ни делала сейчас, что бы ни говорила, её слова ничего не изменят, если Айрил решится прийти сюда, он погибнет, и его армия тоже. И никого, никого из Райронских князей не останется... Одна она, и то, что с ней будет дальше неизвестно...

Она встала боком, отвернулась, опуская голову, чувствуя, как глаза сами собой заполняются слезами, слезами боли, отчаяния, жалости к себе самой, к своим близким, которых она потеряла и никогда больше не увидит. Ярость её, злость выходили сейчас слезами бессилия и тоски, хотя стояла она неподвижно.

Мирон заговорил опять:

— Ну хорошо, ладно, я могу и не посылать отрядов на восток, но это ничего не изменит... Он всё равно будет тут, он соберёт войска, соберёт и придёт сюда.— Идвар ударил кулаком по столу, глядя снизу на отвернувшуюся княжну.— И попытается взять Райрон теми силами, какие у него будут. Что я могу сделать?.. Я дам ему отпор и да, возможно, убью его...— его голос стал выше, звучал теперь на весь зал столовой, и слуга в углу вжал голову в плечи, одна Аэлла не шелохнулась.— Вы потеряли эти земли, пора это уже уяснить. Ваш отец затеял эту войну, это он захотел выйти из вассальной зависимости короля, не имея для этого достаточно сил... Теперь, выходит, это я в этом виноват? Это моя вина, что слуга перестал слушаться господина? Что нашёл в себе силы бросить вызов?.. Это же смешно!— он и в самом деле усмехнулся, дёрнув подбородком с нескрываемым раздражением.— Отец ваш погиб, как герой, и брат ищет того же... Что я-то могу сделать? Я выполняю приказ, я действую в интересах своей страны и своего короля, и ваш брат действует в своих интересах, и я выиграю его, потому что я сильнее, потому что сначала я брал Райрон, а теперь пусть он попробует взять его...— он замер, переводя дух, и поднялся, нахмуриваясь.— Вы... вы что, плачете? Княжна?.. Плачете?