Оно движется

— Опять мистика. Успеть до первых петухов?

— Ты сам недавно говорил, что мы имеем дело с зомби. Кроме мистики на ум ничего не приходит.

— И что это дает лично нам? Что нам ждать здесь до самого рассвета?

— Вряд ли. Думаю, гораздо меньше. Если я прав, и ему нужно успеть вернуться до восхода солнца, то здесь он должен появиться часа за два до рассвета.

— Почему?

— Ему только до "Заречного", где мы с ним столкнулись, топать минут 40, а он явно не в моем доме живет. От "Заречного" ему еще куда-то идти... Наверное... В общем, я так предполагаю.

— Это нам что, еще часа 4 тут ждать? — возмутился Коля, но бросить все и пойти домой — уже не предлагал. Не мог.

Собственно, он почти угадал. В общей сложности мы провели на берегу Медянки около четырех часов. Свет в окнах левого берега медленно гас, но даже когда часы показали полночь, освещенными оставались еще достаточно много окон. Пятница... Народ отмечал окончание рабочей недели, и лишь мы, как идиоты, отмораживали задницы на берегу.

Мы не увидели, как оно вошло в воду, игра света и теней на левом берегу полностью скрадывала любое движение на противоположном берегу. Пиво было допито, желудки требовали еды, а организм в целом — сна, и побольше. Но мы держались, хоть и клевали носом. Собственно, в тот момент, когда оно показалось из воды, мы почти заснули, поэтому почти пропустили этот момент.

Оно вышло на берег практически бесшумно, без единого всплеска и хлюпанья. Я услышал лишь, как льется вода с его одежды, и сквозь сковывающую меня дремоту подумал: "Дождь... Как я люблю дождь..." В этот момент моя голова как раз упала, и от этого я проснулся, чтобы увидеть, как ноги в мокрых брюках проходят мимо меня.

Я чуть не заорал от ужаса, поняв, кому принадлежат эти ноги. Пожелай оно убить нас, у него был прекрасный шанс сделать это, потому что мы проспали его появление.

От того, как вздрогнул я, проснулся и Коля, привалившийся ко мне плечом. Проснулся, вскинулся, понял, что произошло, и облегченно вздохнул.

— Слава богу, оно прошло мимо.

— Да. А теперь — узнаем, куда именно оно прошло.

Мужик шел все также стремительно и целеустремленно, не меняла его походку и мокрая одежда. Чем-то новым был разве что скрип мокрых туфель на его ногах. "Скрип-скрип" при каждом шаге, "скрип-скрип". Вот уж никогда не подумал бы, что неотвратимость будет издавать такой звук.

А еще у него в руках был пакет. Здоровенный такой пакет с логотипом "Ашана", ручки которого он просто намотал себе на правую руку и совершенно не замечал его веса. Эта надпись "Ашан" еще больше, чем скрипящие туфли, разрушала атмосферу мистики и жути. Ходячий мертвец: "Здравствуйте, вам пакет нужен?" Несокрушимый убийца в скрипящих туфлях! Бред! И если бы я своими глазами не видел, как он перешел Медянку по дну, я бы и сам сказала себе: "Андрей, ты — дебил, пересмотревший ужасов!"

Но я видел. Своими глазами видел, как он уходил под воду, неотвратимо, как сама смерть. А теперь так же неотвратимо он топал впереди меня назад, в сторону моего, между прочим, дома.

Переулки были пустынны. Даже вечно гудящий Купеческий тракт без особых проблем перешло в неположенном месте не только оно, но и мы следом за ним, настолько редкими были на нем машины. Узкий участок Кленовой, вечно стоящий в пробках, вообще пустовал, хоть гуляй посередине дороги, но оно дисциплинировано двигалось по тротуару, по правой стороне, чтобы не создавать помех встречным пешеходам, окажись они на его пути.

Когда ты мертв, нужно ходить осторожно...

Казалось бы, ночь — время, когда даже насквозь мокрый верзила в скрипящих ботинках и со здоровенным пакетом в руках из которого капает вода, никого особо не заинтересует. Но как показал наш опыт, днем люди тоже не слишком обращают внимание на странных личностей. По дороге нам встретился лишь один пьяный в дымину прохожий: едва стоявший на ногах мужик неопределенного возраста со стеклянным взглядом. Куда более похожий на ходячего мертвеца, чем то существо, за которым мы следовали. Он пытался жестами и мычанием попросить у надвигавшегося на него громилы сигарету, но то ли вовремя сообразил, что на его пути лучше не стоять, то ли просто отшатнулся, едва не потеряв равновесие из-за переизбытка этанола в организме. Нас он то ли не заметил вообще, то ли предположил, что как раз с нами двоими лучше не связываться.

Как странно видеть, как люди игнорируют настоящую опасность, но видят ее там, где ее нет.

Мне вспомнился "Риддик". Один из охотников за головами, презрительно сбрасывающий с ноги крохотное существо, похожее на скорпиона, и тут же оседающего на землю от начавшего действовать яда. И слова Риддика: "У мелких яд сильнее"...

Настоящая опасность всегда приходит оттуда, откуда ее не ждешь. Например, выходит из глубин такой спокойной Медянки.

Или приходят с тихого кладбища...

Мы не произносили этого вслух. Мы вообще не сказали ни слова с тех пор, как оно вышло из реки и двинулось тем же маршрутом обратно. Но мы поняли, куда оно движется, миновав самую густонаселенную часть "Заречного". Километрах в пяти отсюда располагалось старое кладбище, территориально относившееся к селу Новополевое. Я никогда не был на нем. Но нередко проезжал мимо, поэтому прекрасно знал, где именно оно находится. Коля — тоже.

И у нас не было сомнений в том, куда движется существо, несущее что-то в "Ашановском" пакете.

Нужно было остановиться. Нужно было повернуть домой, достать с полки бутылку бренди, хранимую для особого случая, и пить изысканный французский напиток как косорыловку из сельпо: стаканами, залпом, чтобы захмелеть сразу, чтобы хмелем прогнать поселившийся под сердцем страх.

Но мы не могли. Мы шли за ним как привязанные, уже зная, что именно топает впереди нас, и догадываясь, что оно несет в своем пакете.

Мы не хотели знать, кому именно оно это несет.

И в то же время не могли не проследить за ним до конца. Не могли не узнать.

Страх притягивает, страх манит, а потом парализует и убивает.

Спилберговская "Война миров". Лучшая, на мой взгляд, экранизация Уэллса, и один из лучших фильмов нулевых годов вообще. Помните? Загадочная гроза, молнии, бьющие в одно место, подземный гул, пришедший в движение асфальт, и что-то огромное, ворочающееся под землей... Сотни людей, столпившихся вокруг, едва не падающие в образовавшийся в земле разлом. Страх притягивает!

Когда марсианский боевой треножник воздвигается из-под земли, поднимая клубы пыли и вознося свою уродливую башню выше самых высоких домов — сердце замирает даже у зрителя, сидящего перед экраном. Но персонажи фильма, от случайных жертв до главного героя, не двигаются с места. Страх парализует!

Все бросаются врассыпную, лишь когда инопланетная боевая машина открывает огонь. Как в тире, по идеальным мишеням, подошедшим слишком близко к стрелку. Так Каа подзывал к себе бандерлогов, чтобы обнять их своими смертоносными кольцами.

Мы шли в пасть Каа, и не могли остановиться.

И не хотели.

Пять километров до кладбища. Оно, не знающее усталости, и мы, вымотанные долгой ходьбой и бессонной ночью. Пять километров, чуть меньше часа молчаливой ходьбы. Мы были подобны ему — бессловесные, вышагивающие в одном ритме с ним, следующие за ним метрах в тридцати, не сокращая и не увеличивая это расстояние.

До самых ворот кладбища.

Мы достигли их в тот самый час, что зовут предрассветным. В час быка, в самый темный час. Оно миновало ворота, точнее — проем в ограде, и мы двинулись за ним, не раздумывая. Чувство опасности притупилось, ведь Каа танцевал в песке мертвого индийского города прямо перед нами, но не торопился впиваться в нас клыками или обвивать своими кольцами. Мы перестали бояться, мы шли прямо в логово зверя, забыв о том, что он несет боль и смерть.

И когда ворота миновали и мы, оно обернулось и сделало шаг к нам. Всего шаг, тут же напомнивший нам о том, что перед нами, напомнивший о его силе и опасности. Мы развернулись бы, чтобы побежать, но не смогли. Что-то держало нас! Воздух загустел, воздух превратился в болото, в котором мы оказались по самую макушку. Воздух стал кольцами Каа, сжавшими наши легкие так, чтобы из них не вырвалось ничего, кроме хрипа.

Оно приближалось. Оно остановилось перед нами, обведя нас оценивающим взглядом своих глаз с огромными зрачками. Разумных глаз, которые не могли принадлежать восставшему мертвецу, но принадлежали.

Медленно, оно поставило на землю свою ношу, раскрыло пакет и запустило в него обе руки. Медленно, смакуя сковавший нас ужас, оно вытащило руки из пакета, держа в них два предмета, принесенных с той стороны Медянки. Два жутких трофея. Два свидетельства его силы и ярости.

Но куда сильнее этого зрелища меня пугало чье-то присутствие у нас за спиной. Позади нас стоял кто-то еще. Кто-то, кто повелевал удерживавшей нас силой. Кто-то, кто поднял это из могилы, и кто легко и непринужденно мог уложить в могилу нас. Живыми. Вместе с мертвым.

Тот, кто стоял позади нас, вложил в мою голову эту мысль. Дал прочувствовать весь ужас от нахождения в замкнутом пространстве гроба вместе с тем, существом, что мы преследовали этой ночью себе на погибель. Медленную смерть от удушья в его медвежьих объятиях.

— Хотите? — раздался за моей спиной низкий, но несомненной женский голос.

Мы не хотели.

Когда я увидел, как оно выходит из воды, я думал, что сильнее испугаться я уже не смогу. Я ошибался. Тот страх не шел ни в какое сравнение с моим нынешним состоянием, с полной беспомощностью, с чувством неминуемого и мучительного конца. Еще чуть-чуть, и я перестал бы контролировать свой мочевой пузырь.

Мы не хотели. Мы отдали бы все, что угодно за то, чтобы не встречать это на своем пути. Все, что угодно за то, чтобы оказаться сейчас дома, в безопасности. Мнимой безопасности, потому что теперь мы знали: в этом мире есть силы, от которых не отгородиться металлическими дверьми.

Оно снова спрятало свои трофеи в пакет, развернулось и зашагало вглубь кладбища, растворяясь в темноте, совсем как сом, уходящий вглубь озера. А та, что стояла позади нас, осталась...

— Кем они были? — прохрипел я. Терять мне было нечего.

Давление ослабло, я мог пошевелиться, и тут же попытался это сделать, попытался развернуться...

Мою спину пронзило болью. Клыки Каа вонзились в позвоночник, и я закричал бы, если бы удерживавшая меня сила позволила сделать это. Боль уходила медленно, но на ее место вползала мысль, которую та, что стояла позади, вкладывала мне в голову: "Не нужно оборачиваться. Не нужно смотреть. Скажи спасибо, что живой!"

— Спасибо, — на полном серьезе сказал я.

— Он заслужил, — заговорила она, — он убийца.

— А она? — спросил я, уже зная ответ и ожидая новой вспышки боли, а может и ослепительной вспышки в голове. Кто знает, на что способна та, что может поднимать мертвых, делая их неуязвимыми и похожими на живых людей. Мертвец, проведший более двух лет в могиле, должен выглядеть совсем не так...

Но боли не было, а когда она заговорила вновь, я услышал в ее голосе сомнение.

— Она была с ним. Значит, заслужила и она. Она умерла быстро, почти безболезненно.

— А он?

Женщина ответила не словами, но я получил ответ на свой вопрос. Ответ, заставивший зашевелиться волосы на моей голове. Медленно. Очень медленно... Но не так медленно, как ей бы хотелось. Она бы предпочла, чтобы его мучения длились несколько суток.

— Уходите, — велела она, — медленно развернитесь через левое плечо, и уходите. Вам нечего здесь больше делать. Вам незачем видеть, в какую могилу он ляжет, и что произойдет потом. Довольно крови, довольно смертей. Тот, кто должен был умереть, умер сегодня ночью.

— Последний вопрос, — попросил я, и, восприняв молчание как знак согласия, задал его: — Человек, за которым мы шли, это...

— Мой муж.

Удерживавшая нас сила тюлевой занавеской упала к нашим ногам. Слова больше не были нужны. Медленно-медленно, словно под дулом автомата, мы развернулись, как она и велела, через левое плечо, и вышли за ворота кладбища, не посмев оглянуться. Мои ноги дрожали, и эта дрожь не была дрожью усталости от долгой ходьбы.

Мы молчали до самого моего дома. Мы не шли, мы переставляли ноги, которые сами вели нас по заданному маршруту. Мы были похожи на мертвецов больше, чем то, что укладывалось сейчас в свою могилу, а, может быть, уже улеглось. Мы радовались каждому встреченному человеку, просто потому, что он был живым, но радость не отражалась на наших лицах. На них не отражалось вообще ничего.

Шок стал отпускать только дома. Мы вошли в мою квартиру, не разуваясь прошли на кухню, где я, как и собирался, налил нам по стакану бренди. Крепкий напиток опалил горло и расплавленным металлом пролился на сердце, все еще сжатое ледяными тисками страха. Жидкий огонь растопил лед, мы снова обрели способность говорить, и мы заговорили, перебивая друг друга, выплескивая все то, что осело под сердцем за эту жуткую ночь.

Мы завалились спать, когда за окном уже рассвело, и на весь день, почти до самого заката, провалились в крепкий сон, без кошмарных сновидений.

Оно ушло.

Я нашел в себе силы сходить на кладбище через неделю, да и то потому, что день был ясным и солнечным. Я пришел туда в полдень, в ясный субботний полдень, и часа два бродил между могилами, вглядываясь в фотографии на надгробиях.

Я нашел бы его раньше, если бы не пропускал парные могилы, стоящие рядом в одной оградке. Но я нашел его. Нашел их. Он умер 16 ноября 2012 года, больше трех лет назад, в возрасте 35 лет. Под ее фотографией стояла дата: 30 июля 2016 года. Последняя суббота июля. Тот же день, ранним утром которого она говорила со мной у ворот этого же кладбища. Ее могила была свежей и совсем пустой: ни венков, ни цветов, только надгробие из черного гранита с датой рождения, датой смерти, именем и одним лишь словом, доминирующим на памятнике.

И, конечно же, фотография. Ей было 37, когда она умерла, и она была красивой. Совсем не похожей на свой голос. Впрочем, может быть в тот момент, когда она стояла позади меня, она уже была мертвой, и выглядела совсем иначе, чем при жизни? Может быть для того, чтобы поднять умершего, нужно было принести в жертву себя? Кто знает...

На его могиле не было ни малейших свидетельств того, что ее разрывали, или вообще делали с ней хоть что-то, но это не заставило меня усомниться в собственной памяти. Я видел то, что я видел. Я чувствовал то, что я чувствовал. Мне не важно, как именно оно поднялось из могилы, мне важно было знать, что сейчас оно там, глубоко под землей. К тому же, если ты способен поднять из мертвых человека, пролежавшего там три года, и вернуть первозданный вид и его коже, и его одежде, то... Можно не продолжать, верно?

В нескольких шагах от могилы я наткнулся на "ашановский" пакет, ветром наколотый на ветку березы. Преодолевая страх и брезгливость, я заглянул внутрь, чтобы увидеть именно то, что и ожидал увидеть. Следы крови. Много следов крови.