Хронопроцессоры

— Пока вы болтаете, броненосцы вражеские вмажут сосредоточенными залпами. Кто живой останется, продолжит митинговать в воде. Потом приплывут акулы, чтобы резолюцию вынести.

Из последних сил — так долго он не говорил даже на защите кандидатской диссертации — Рома вставил положенные слова про буржуев, которые вернутся, постреляют бунтовщиков и отберут обратно землю и другие завоевания революции. В заключение он напомнил, что атаман Каледин уже начал бить революционеров на Дону.

— Поэтому надо мягко и без жестокостей арестовать Корнилова, Духонина и других генералов,— сказал он, допивая мерзкий заменитель чая.— Не надо разжигать вражду между сословиями. Попробуем по-мирному жить. Чтобы не брат на брата войной пошел, а мы всем народом встали против внешнего врага.

Как оказалось, кроме полусотни матросов, их внимательно слушала тихо вошедшая товарищ Лара. Переждав одобрительное ворчание балтийской братвы, комиссарша насмешливо поинтересовалась:

— Вы идеалисты, товарищи... Неужели в Совнаркоме разделяют ваши наивные мечтания?

Постаравшись не выдать взглядом неприязни, Гога произнес уклончиво:

— Несколько народных комиссаров поддержали нашу точку зрения. Потому и отправили нас в набег на Быхов.

Товарищ Лара смотрела на них пренебрежительно, однако дискуссию устраивать не стала. Лишь сухо приказала Селютину послать гонца в задние вагона и передать командирам подразделений, что на станции Орша состоится большой разговор в штабном бронепоезде.

На перроне возле переднего вагона собрались Назар Селютин, еще два моряка, четыре пехотных большевика и два красногвардейца — командиры разных отрядов, ехавших в их эшелоне. От бронедивизиона пришел почему-то Антон Колесов. Роман и Георгий не сразу заметили мамаевского предка, занятые организацией охранения. С немалым трудом удалось убедить взводных расставить по три человека с винтовками с каждой стороны поезда. Прислушавшись к их матюгам, два "солдатских" вагона и один "рабочий" также выделили часовых.

С неохотой возвращаясь к паровозу, дышавшему струями горячего пара и распространявшему неприятные запахи, они печально рассуждали, где бы заморить голод или хотя бы наладить горячее питание в эшелоне.

— Верно, дядя Роман,— печально подтвердил неожиданно появившийся возле них Антон.— У пехоты есть полевая кухня, но никто не знает, успеют ли растопить и харчи приготовить...

— А где же твой командир? — лениво полюбопытствовал Гога.

— Меня послал...— Антон опустил взгляд.— Боится он, офицер все-таки. Вы не подумайте, штабс-капитан — честный человек, справедливый, всегда с нижними чинами ладил. Мы сами его командиром выбрали. Только боится незнакомых... говорит, они же меня не знают — стрельнут в спину...

Они уже поравнялись с вагоном, перед которым разгуливали моряки полуроты.

— Надеюсь, не стрельнут... и вы тоже командира охраняйте,— Рома вдруг вспомнил прадеда.— Мы в Порт-Артуре отца твоего видели, но в самом начале войны. Как там Серафим Иванович, вернулся домой? Цел-невредим?

— Так точно,— дед заулыбался.— Мы думали, его в японский плен отправят, так мамка все причитала: привезет, кобель старый, косоглазую девку на сносях — я, мол, и ему, и ей глаза повыцарапаю... Только папаша не попал в плен, быстро домой добрался. Гражданских японцы выпустили, на германском пароходе в Питер отправили. Теперь в заводском комитете, большой начальник стал. Вспоминал, как жандармы про вас выспрашивали...

Матросы их роты слонялись перед вагоном, кого-то послали за выпивкой. Возле паровоза выстроился красногвардейский взвод, там же стояли командиры — товарищ Лара, трое мужчин в кожанках и один в пальто. К ним приближалась группа суровых товарищей — вероятно, начальство с других эшелонов и бронепоезда. Не без труда хронокорректоры уговорили братву построиться в две шеренги, выставив вперед командиров и сами встали на фланге.

Руководители военной экспедиции двинулись вдоль поезда. Большой моряк с "Авроры" и седой офицер без погон одобрительно глянули на четкий строй моряков Школы Оружия. Ларка-комиссарша не преминула наябедничать: мол, эти двое присланы Совнаркомом и затеяли диспут с анархистами, приводя сомнительные доводы в пользу большевизма.

— Смогли же народ убедить,— негромко сказал Дед Трофимыч.

Покивав, штатский в пальто протянул руку, проговорив:

— Склянский, член коллегии военного комиссариата. Поговорим о большевизме, когда время будет.

Матрос-авроровец тоже представился:

— Тарусов, командир бронепоезда "Солнце свободы".

Офицер оказался подполковником Авдеевым и командовал батальоном Онежского гренадерского полка. Неожиданно гражданский, которого трудно было заметить за монументальной фигурой Тарусова, произнес удивленно:

— Я вас знаю.

Первым делом Роман испугался, потому что сложная биография хронокорректоров не приветствовала людей, знакомых с ними в прежние времена. Георгий тоже рефлекторно потянулся к пистолету. Однако, тревога быстро покинула их, и Рома, благожелательно улыбаясь, пожал руку известному московскому большевику:

— Здравствуйте, Нахимсон. Сто лет вас не видел. Простите, запамятовал имя-отчество.

— Неважно...— бывалый подпольщик поспешил поделиться фактами: — Эти двое перед империалистической войной не раз помогали деньгами московской парторганизации. Как я понял, один из них — автор авантюрных романов... как его...

— Ксенофонт Задунайский,— подсказал Гога.— Товарищ Кагебеев публиковался под псевдонимом.

Матросская полурота дружно выдохнула непристойные слова горячего одобрения. Товарищ Лара смотрела на Рому с выражением отвращения и даже легкого ужаса — вероятно, похабные книжки были знакомы комиссарше. Склянский странно хмыкнул, словно давил в гортани нервный смешок — возможно, тоже читал про Наташу Ростову и поручика Вронского.

После короткого митинга с призывами к несгибаемой борьбе за революцию командиры прошли в бронепоезд для обсуждения плана захвата генералов.

Глава 3. Привычный перелом реальности.

Покинув эшелон и построившись неровными колоннами, подразделения ускоренным шагом маршировали к цели по размокшей от дождя грунтовке. Местное население опасливо поглядывало на войско, внезапно ворвавшееся в унылую жизнь захолустного местечка.

— Только бы не ушли,— повторял Роман, тяжело шлепая по дорожной жиже.

— Не должны,— Георгий нервно дернул плечом, онемевшим под тяжестью пулемета.— Как я понял, официально считалось, что мы двигаемся на Ставку. Для всех стало сюрпризом, когда эшелоны без остановки миновали Могилев и устремились к Быхову.

— Хорошо бы...

Днем они сильно повздорили на военном совете в бронепоезде, но неожиданно поддержал хронокорректоров Авдеев — то ли военное благоразумие сработало, то ли эмпатизаторы заставили офицера согласиться. В конце концов большевистские начальники, пусть с незначительными поправками, приняли диспозицию, предложенную малоизвестными товарищами, которых прислали Военно-революционный комитет и правительство.

И вот теперь прибывшие в Старый Быхов отряды выдвигались на позиции согласно этому плану. Голова колонны уже достигла женской гимназии, превращенной в тюрьму для старших офицеров, проштрафившихся перед Временным Правительством.

Прибывшая первой рота матросов из охраны Смольного обогнула здание, расположившись напротив задней калитки. Отряды питерских и московских красногвардейцев — численностью до трехсот штыков — занимали позиции перед главными воротами. Сюда же подтягивались полурота Школы Оружия, сводный отряд кронштадтских моряков и усиленная рота революционных солдат, присланных гарнизоном Петрограда. Обогнав пешее воинство, подошли к гимназии броневики.

Тем временем по другой, столь же раскисшей, дороге спешил батальон онежских гренадер — полтысячи бойцов при батарее полковых пушек и трех броневиках. Этому подразделению предписывалось устроить заслон против расквартированного в Быхове польского полка. В штабе операции побаивались, как бы поляки не выступили на подмогу Корнилову. Завершающим штрихом батального полотна стал бронепоезд, курсировавший по железнодорожной ветке, удерживая на прицеле морских трехдюймовок и польский гарнизон, и гимназию.

Надрывая глотки, Роман и Георгий строили главную штурмовую группу. Шесть броневиков развернули напротив железных ворот, заполнив промежутки между машинами стрелковыми подразделениями.

— Без приказа не стрелять,— сурово внушали хронокорректоры.— Но если гарнизон тюрьмы предпримет попытку вырваться — косить всех. Пулеметы бьют длинными очередями, пехота стреляет по возможности залпами.

Митрофан, бывший штабс-капитан, а ныне командир бронедивизиона, бросил на них потрясенный взгляд. Примерно такие же ошалелые глаза были днем у Склянского, Нахимсона и других участников военного совета, когда Рома жестко провозгласил: "Косить всех, кто попытается прорваться". Ни вожди большевиков, ни революционные командиры пока не понимали, что лишь предельная жестокость сегодня способна предотвратить бесчисленные жертвы в последующие годы.

Солнце за облаками клонилось к закату, сквозь мрачное небо просачивалось недостаточное количество фотонов, но и при таком освещении картина просматривалось неплохо. Гимназию окружала ограда: каменный цоколь с каменными же столбами, пролеты между которыми перекрывались ржавыми штырями. Сквозь решетку осадившие тюрьму военные видели гарцующих всадников в мохнатых азиатских папахах и малиновых халатах, украшенных причудливо сплетенными белыми полосками.

— Текинцы, их там сотни четыре,— пояснил Гога, машинально поглаживая замок "льюиса".— Туркменское племя, очень воинственное, подданные хивинского хана. Вроде бы неплохие солдаты, причем лично преданы Корнилову, пойдут на смерть по его приказу... Если не удастся договориться по-хорошему, постарайтесь не подпускать их на расстояние клинка.

— Не подпустим,— заверил взводный Леха Федюхин.— Видали мы японскую кавалерию. Я, комиссар, еще до Октября братишек учил залпом стрелять.

Статус обоих хронокорректоров оставался неопределенным, и матросы к ним обращались, называя попросту "комиссарами". Прочие представители новой власти собрались поблизости, позади линии бронеавтомобилей. Нахимсон и Склянский громко спорили, начинать ли штурм, или послать парламентеров.

Надо было принимать какие-то решения, но руководство колебалось, а затянувшаяся пауза расслабляюще влияла на личный состав. Где-то поблизости уже разливались "тренди-бренди" гармошки, и моряки легкомысленно устроили соревнование по переплясу.

Роман подумал машинально: дескать, лучше бы из Москвы прислали Фрунзе с его надежным Иваново-Воскресенским отрядом. Однако, правительство направило в Быхов только функционеров средней руки, чья жизнь в известных реальностях получалась недолгой. Нахимсона через полгода кончат эсеры, развязавшие мятеж в Рыбинске, а Склянский вскоре после гражданской войны будет командирован в Америку и там утонет, купаясь в озере. Непонятные фигуры — черт знает, чего ждать от них, но приходится работать с имеющимся материалом...

— Мы поговорим с арестантами,— решительно заявил Рома.— С нами пойдет отделение Жукова. Если не вернемся через час или начнется стрельба — начинайте атаку, пусть командует штабс-капитан из бронедивизиона... Митрофан, вы слышали? Моряки просемафорят флажками на бронепоезд, чтобы открыл огонь из орудий, броневиком вышибете ворота и атакуйте, поливая свинцом все, что движется.

Не возразила даже товарищ Лара.

Десять переговорщиков вразвалочку шагал к воротам. Роман отправился налегке, без винтовки, рассудив, что в ближнем бою больше пользы принесут два короткоствола. Гога, напротив, прихватил пулемет, и здоровенный Тимоша Самойлов помог нести тяжелую машинку.

Ворота гимназии приближались, караул у ворот нервно переминался, кто-то побежал во двор — докладывать по команде. Гогу, не без труда хранившего воздержание от привычной лексики, вдруг прорвало, и он совершенно не к месту затянул рожденную в будущем песню про психическую атаку:

Вопрос решен, исход не важен,

За Русь, за власть, за честь, за веру —

Идти им полем триста сажен,

Не прикасаясь к револьверу...

— Хорошо выводишь, душевно,— оскалился Жуков.— Коли живыми вертанемся — будешь запевалой.

— Нету здесь трехсот саженей,— добавил критики Батя.— Теснотища. Вот хлынет на нас конница, и в три скачка рубить начнет.

— Ворота узкие, много всадников зараз не выскочит,— возразил Роман.— Пулеметы справятся.

— Тоже верно,— признал Самойлов.— А ты, Егорий, надеешься многих положить "льюисом", когда во дворе набросятся с шашками?

— Ну, во-первых, я не совсем Егор. Я вообще-то Гога. Во-вторых, я надеюсь, что до реального боя дело не дойдет, и пулемет мне раньше Могилева не понадобится... Братишки, к нам гости едут!

Разбрызгивая грязь, со стороны позиций гренадерского батальона прыгали по дорожным неровностям три автомобиля. Переговорщики остановились, держа руки на оружии. Машины притормозили в десятке шагов, из кабин вылезли приставленный к Авдееву комиссар Уваров, а также пять офицеров в конфедератках.

— Какие люди! — с чувством прокомментировал Роман.— Как говорил твой земляк Мимино, на ловца и зверь бежит.

— Это не он сказал, а ему сказали... да ну тебя! — Сбившись, Гога распахнул объятия и гаркнул: — Юзеф Романыч, родной, как мы рады лицезреть вас!

Командующий 1-м польским корпусом генерал-лейтенант Довбор-Мусницкий с ужасом узнал бросившихся к нему матроса и солдата. Генерал не мог поверить своим глазам, однако, действительно видел офицеров штаба наместника, легенды о которых катились по Маньчжурии чертову дюжину лет назад.

— Сколько лет, сколько зим,— бормотал Рома, тиская поляка.— Уж не думал живым вас увидеть.

— Такая радость, такая радость,— Георгий утирал несуществующие слезы.— Обязательно встречу отметить надо, как тогда, в палатке Ренненкампфа!

Оторопевшие поляки, комиссар и матросы молча смотрели, как отбивался от большевистских нежностей чопорный генерал. Кое-как вырвавшись из объятий, Довбор-Мусницкий проговорил:

— Также рад встрече, господа, поскольку много разного про вашу судьбу слышал. Однако, должен признаться, удивлен видеть вас на стороне большевиков.— Он поморщился.— Удружили ваши товарищи — устроили переворот точно в день моего рождения. Юбилей, господа, ровно полвека — и вдруг такие новости.

— Бывает и не такое,— отмахнулся Роман.— Итак, дорогой Юзеф, узнав о нашем приезде, вы устремились навстречу, дабы пригласить на дружеский банкет?

Сбитый с толку поляк дико посмотрел на серьезное лицо собеседника, после чего проговорил неуверенно:

— Никак нет, господа... то есть, товарищи. Получив донесение, что прибыли каратели, я лично направился сюда с намерением предотвратить расправу над лучшими людьми Российской армии. Категорически заявляю, что не позволю выдать генералов на самосуд черни!

— Родной, так и мы за тем же приехали,— просветил его Георгий.— Послушайте, Юзеф, мы знаем вас, как блестящего и, самое важное, честнейшего офицера...