37 копеек. Часть 2

Глазастый, чёрт! А ведь и верно, озаботился я. Попросил парочку бывших пятиклассников, а теперь уже шести, подстраховать меня. Пообещал им первым сказать, когда будет новая история.

Здоровые такие ребятки. Конечно, для своего возраста. Помельче Юрки, но ненамного. И резкие такие, спортсмены, оба в секции бокса занимаются, что при ПТУ ткацкой фабрики.

Так что, если что, помогут. Или не смогут помочь, это смотря что я сейчас услышу.

— Ну говори, обещаю.

— Никакие мне Самсоновы не родственники, и живу я у них потому, что их об этом попросили.

— Кто попросил и зачем?

— Зачем? Да чтобы тебя спасти, оказаться у Быка вчера мотивированно. А вот кто... ты не дёргайся только, но — сдал я и тебя, и себя.

Тааак... вот теперь моя очередь настала палочку в руках крутить. Казачок, выходит, всё же засланный. Вот не зря у меня предчувствие нехорошее было, ох, не зря.

Нет, что-то не вяжется. Думал же об этом ночью — ну никак он не может быть... кем? Да никем, кроме меня, никак.

Значит, прокололся на чём-то, и решил, что на миру и смерть красна. А может, нас и не двое, а больше? В смысле, таких, как я и он. Ладно, послушаем. Как я понимаю, выхода всё равно нет, и наверняка рядом есть... интересно, как это сейчас называется? Опергруппа какая-нибудь.

— Рассказывай, Ныряльщик, не тяни. Сначала как получилось, если тебе это позволено, а потом — что дальше.

— Да просто получилось. Я ведь тоже в библиотеке стал пропадать. В нашей, что при клубе. Да она одна в деревне. Библиотекарша всё удивлялась, чего это со мной такое случилось, раньше-то не любитель был. Даже домой к нам приходила, говорили они о чём-то с матерью. Ну то есть с матерью Юрки. Да и учиться, сам понимаешь, совсем по-другому стал.

Ну вот, а как раз тем летом, в прошлом году, у нас старый участковый на пенсию ушёл, прислали молодого совсем. Видно, только из училища. Он тоже в библиотеке постоянно книги брал, да фактически только он и я.

Под это дело и познакомились. Ну как познакомились? Разговаривать стали, о том, о сём...я и ляпнул раз, что "Пикник на обочине" — лучшее, что Стругацкие написали. По крайней мере, так многие думают.

А парень оказался начитанным, и через несколько дней поинтересовался, что мол, это за "Пикник" такой, если самое свежее — это "Сказка о тройке", что в "Ангаре" напечатали, да потом весь тираж и изъяли. Вернее, вот как раз сейчас и изымают. Как раз в весенние каникулы разговор-то был, в этом году.

В общем, раскрутил он меня по полной. Ну почти. Всё я ему не рассказал, тем более, что он и не давил особо, постарался убедить, что вижу будущее, после того, как за кувшинкой нырял и чуть не утонул.

Думал, не поверит, забудет, рассосётся как-нибудь... да куда там. Дотошный оказался — спасу нет. Ходил в школу, говорил с учителями, домой к нам приходил, с пацанами, оказывается, тоже говорил. Со всеми, кто в тот день на реке был.

А потом о тебе спросил — мол, вот есть такой в соседнем районе, и тоже странные вещи рассказывает, и тоже после того, как из реки чудом вытащили. Так что, как видишь, на карандаш тебя взяли.

Так напрямую и спросил — что я о тебе знаю?

Это уже недавно совсем, в мае.

Тут ещё один момент — я память Юркину сохранил.

— Чего-чего? Ты хочешь сказать, что помнишь, как он жил? До какого там года, до 73-го?

— Ну да, помню. И не до 73-го, а до 71-го. Наверное, потому, что ты в своё тело попал, а я в чужое. Я и расти ещё начал, между прочим! Юрка-то здоровый был, не по годам. Мать ругается — только за год с сорокового до сорок восьмого размера дорос, одежды не напасёшься.

А ещё я помню, вернее, помнил... как это сказать-то... ну ты понял... что в самом конце мая, числа 29 или 30, у нас пожар был крупный, несколько домов сгорело. Вот об этом участковому и сказал.

Ты знаешь, поверил! Пожар действительно был, но потушили почти сразу, оказывается, он из райцентра вытребовал машину пожарную, сразу и залили. Уж как и чем объяснял — не знаю, но — факт. Я точно помню, что горело полдня, все на работе были, пока спохватились, то ли пять, то ли шесть домов занялось, а тут только двор обгорел, где и началось всё. Проводка там коротнула вроде.

В общем, поверил он мне.

Уж не знаю, кому и что докладывал, и докладывал ли, но после пожара предложил мне съездить сюда, с тобой познакомится. Сказал, что с родителями, ну Юркиными то есть, договорится, и здесь якобы у родственников жить буду. У Самсоновых, вот.

Ну и живу, вот уже неделю.

Чего уж им наговорили, или пообещали, или заставили, тоже не в курсе, но вопросов не задают, что и где делаю, не интересуются.

Только Светке, дочери, запретили ко мне даже подходить без взрослых.

— А кто со стороны?

— С какой стороны? Ааа... Да те рыбачки, что здесь уже неделю стоят, якобы в отпуске. Ну палатка у них рядом с Урёвами, вон, отсюда видно. Мне сказано, чтобы сам к ним не подходил, только если на крайний случай.

— Это на какой же?

— Ну...

— Ладно, понял. Ну что, пошли сдаваться? Щас прилетит за нами голубой вертолёт, и окажутся и Сказочник, и Ныряльщик в НИИЧАВО. И будут над нами эксперименты ставить... всякие Выбегаллы да товарищи Камноедовы...знаешь, а я даже и не расстроен особо. От судьбы не уйдёшь.

— А не надо никуда идти. Сейчас самое интересное начнётся.

— И что же?

— А то, что сегодня утром, восьми ещё не было, тётя Оля разбудила меня, и спрашивает, что это я у них в доме делаю. Мол, кто-то попросил её приютить меня на пару дней, а я уж неделю тут.

Так что вот, говорит, завтрак, — и потом до свидания.

И всё странно на меня смотрела, словно что-то пыталась вспомнить.

Я, честно говоря, растерялся. Ну, собрал вещички, и пошёл к этим самым "рыбачкам". А они меня на смех подняли — какая такая спецгруппа, иди, пацан, гуляй. На солнце, не иначе, перегрелся? Так рано ещё.

Я на почту.

Мне участковый наш, Игорь его зовут, кстати, а фамилия — Фирсов, сказал, что совсем если край будет, сообщить заведующей, что у меня звонок для товарища Красного. Ну фамилия такая, Красный. Заставил заучить номер, заведующей нужно будет сказать две первые цифры. Она назовёт третью, если совпадёт — назвать две последние.

И тогда меня сразу соединят. С кем, правда, не назвал, только имя-отчество — Иван Иванович. Всё рассказать, и ждать там. За мной приедут.

— И что?

— И ничего. То же самое, что с Самсоновой и с рыбаками. Заведующая вышла, я говорю — мне надо срочно Красному позвонить, и две цифры называю. Она на меня как ни идиота посмотрела, и разоралась. Вырос как взрослый мужик, а ума ни капли, шуточки дурацкие только шутить могу. Выгнали, короче. Вот такая загогулина получилась. Понимаешь ли.

— Ты что, издеваешься?

— Да ни капли. Ты ничего не понял, что ли?

— Твою же мать... Чего я понять должен!?

— Да то! Забыли они всё, понимаешь? ВСЁ! ЗАБЫЛИ!

— Офигеть...

— Вот и я о том же.

— Так. И что дальше?

— А я не знаю. Получается, что я тебя спас, нас теперь двое, пусть и разных, и никому до этого дела нет. Всё остаётся как было.

Н-да... всё страньше и страньше. Я встал с брёвнышка, подошёл к своим изнывавшим от любопытства телохранителям, и сказал, что всё нормально, история за мной, а сейчас они свободны.

Ныряльщик тоже поднялся, и бродил по берегу туда-сюда, что-то бормоча под нос.

— Пойдём ко мне. Поедим, ты как?

— Да неплохо бы.

— Надо всё обдумать, и решить, что дальше делать. По крайней мере, если ты не врёшь..

— Да не вру я!

— Если ты не врёшь, значит, кто-то или что-то нас оберегают, что ли? Так получается?

— Не знаю. У меня голова кругом идёт. Если оберегает, то кто и зачем?

— А знаешь, я что подумал. Интересная штука выходит — мы не можем ничего изменить, по-крупному, я имею ввиду, ну там Гагарина спасти, или ещё что... и в тоже время менять свою жизнь вроде не запрещается. Ну сам помнишь — квартира, цыганка, козёл этот Коленька Никитин... да много чего.

— Ну да. Нам не дают, но и нас трогать не позволяют. Мистика какая-то.

— Скорее всего не мистика, а...

— А кто? Инопланетяне, вселенский разум, или просто побочный эффект чего-то? Эксперимента, например, или явления или процесса природного.

— Не знаю, даже и гадать не буду. Ладно, пойдём, голубцы болгарские разогреем. Или яишницу пожарим, или и то, и другое. Любишь голубцы-то?

— А ты?

— Да ладно, шучу я. Пойдём.

— Погоди. Ты вот что, попросись у матери со мной в деревню ко мне, ну то есть к Юрке, поехать, а? Я знаю, она отпустит. Не знаю почему, но мне это важным кажется.

— Можно и съездить. Попрошу.

Мать отпустила меня без возражений, даже не спросила, на сколько. Привыкла уже, что достаточно взрослый, несмотря на свои 11 лет. Да и недалеко — в соседний район. Пятьдесят километров до Ростова, да от него ещё двадцать, рядом. Да и Ныряльщик на моём фоне казался старшим братом. По возрасту и размерам. Попросила только звонить хотя бы раз в несколько дней, на телефон в ординаторской.

И мы на следующее утро поехали.

15. В гостях

Утренним автобусом до Ростова, это меньше часа, а потом можно либо на автобусе, и тогда останется только пройти от поворота с трассы М-8 пару километров в сторону, до деревни, либо на электричке. С электричкой не так удобно — придётся возвращаться пешком, от станции до поворота ещё набежит километра два.

Правда, идти там будет интересно — через берёзовую рощу, памятник природы. Ну по крайней мере так на указателе написано. Честно говоря, в XXI веке на памятник эта роща как-то не тянет — замусорена изрядно, да и деревья не очень здоровыми выглядят.

Но сейчас, за полсотни лет до, она просто роскошна.

Нет, следы человеческого присутствия есть, но именно что следы. Даже мусора почти не видно, так, изредка блеснёт в траве жестяная банка, или бутылка. А вот пластикового мусора нет совсем. Да оно и понятно, не время ещё ему.

Несколько излюбленных мест для кострищ, да редкая сеть пересекающихся, почти ненатоптанных тропинок.

Самая старая часть рощи — западная. Примыкающая к посёлку и к железнодорожной станции. Там деревья высокие, с корявой бугристой корой, а вот дальняя часть, восточная, состоит из гораздо более молодых берёзок, и поэтому там летним днём можно буквально ослепнуть от сияющего на белых стволах солнца. И одуреть от запаха земляники, в изобилии растущей опушке.

Мы идём по самой широкой тропинке, что ведёт от станции мимо бывшего стрельбища через Рощу разлуки и Рощу любви — именно так называются её части.

По приметам, парочки, когда к свадьбе дело — идут в одну сторону рощи, а перед разводом — обязательно в другую. Не знаю, так ли это, но посидеть на горке в центре рощи, глядя на проходящие то в одну, то в другую сторону поезда, желающие всегда находились.

Все наши вещи в рюкзаках — у Ныряльщика рюкзак старый, выгоревший, неопределённого цвета, а у меня — новенький, чёрный с жёлтыми вставками и красной оторочкой клапанов и карманов, с широкими лямками с регулируемой длиной, с дополнительным ремнём, позволяющим фиксировать его на поясе.

ГДРовский, купленный мной год назад в магазине за 18 рублей — дороговизна неимоверная, потому и не опередил никто.

То есть желающие-то были, но не за такие деньги.

А я как увидел, сразу решился. Потому что в первой своей жизни такого чуда у меня не было, обошёлся обычным семирублёвым.

Идём небыстро, почти не разговаривая.

Во-первых, рюкзаки набиты довольно плотно, и не только вещами — одеждой там, обувью.. Хотя вся дорога от силы пятьдесят километров в одну сторону, но тащим мы и кучу бутербродов, пирожков и прочего съестного, наготовленного будто на полярную экспедицию.

Даже десяток холодных котлет, пожаренных с картошкой, присутствуют. Да ещё литровая бутылка молока, да несколько с лимонадом, да килограммовый, не меньше, кулёк с моей любимой халвой.

И ещё приёмник, да не абы какой, а ВЭФ-201, тот самый, легендарный, мечта всех мальчишек 70-х, выпуск которого только-только начат в Риге. Семь диапазонов — длинные волны, средние, и пять коротковолновых, стильный и строгий дизайн, вполне смотрящийся и через десятки лет, питание от шести батареек ("круглых") или от сети, через помещаемый в батарейный отсек блока. Дорогой — аж 99 рублей. Но зато я в этот раз реализовал очередную мечту.

Купил его в Ростове, в магазине в торговых рядах, что у автовокзала. Это уже потом автовокзал и железнодорожный были сведены в единый комплекс, а пока автостанция в самом центре, у стен Кремля.

Ростовского, того самого, где скоро будут сниматься эпизоды "Ивана Васильевича". Стрелецкий бунт, отправка войска на Изюмский шлях, погоня...

Продавец долго на нас смотрел с сомнением, всё же сумма для пацанов великовата, не было бы скандала с родителями, но смотрящийся почти взрослым Ныряльщик, видимо, всё же был достаточно убедителен, хотя расплачивался именно я.

Приёмник извлечён из коробки и завёрнут в тёплый свитер, взятый вопреки сопротивлению — разгар лета же, какой свитер!? Ага, попробуйте, поспорьте с матерью, собирающего сыночка в дальнюю дорогу. Вот и я не стал.

В общем, по пуду на брата будет. Или около того. Да ладно, своя ноша не тянет.

Н-да, брата...

Вот он сопит чуть впереди, аж со спины видно — доволен как слон.

Считает, что я ему поверил, той пурге насчёт потери памяти у рыбачков, заведующей почтовым отделением, да и с Самсоновыми.

Прямо "День сурка" вперемешку с "Зеркалом для героя".

Нет, оно, конечно, возможно, особенно с учётом самого факта моего попадания...да даже двух, и Ныряльщика тоже.

Но ведь доверяй, но проверяй.

Вот я и проверил, вернее, понаблюдал да поанализировал.

И возникла у меня масса "во-вторых"...

Как должны бы себя повести те же самые рыбачки, внезапно поражённые склерозом? С учётом того, что они из органов, и на задании?

Ну уж явно не так, словно ничего не случилось.

А вели себя они именно так, то есть как и всю неделю до того — хлопотали у палатки, ловили рыбу с берега и с надувной лодочки, готовили что-то на костре, купались. Отдыхали, в общем. Причём оба, никуда не исчезая. И без каких-либо признаков беспамятства или беспокойства. Уж что-то бы да изменилось, в такой, мягко говоря, неординарной ситуации.

И с почтой не всё гладко.

Секреты какие-то, пароли...

Нет, я вполне допускаю, что в СССР что-то подобное было, даже наверняка. МВД и КГБ имели достаточно разветвлённую сеть сексотов, как-то связываться им с кураторами надо было, да и сами служащие всяких контор, а уж медики, почтовые работники, да много кто, были обязаны информировать просто по инструкции служебной.

Но чтобы тётя Вера, заведующая нашей почтой, на кого-то разоралась? Да ни в жисть не поверю!

Добрейшая женщина лет, 50-ти, одинокая. Она даже голос никогда и ни на кого не повышала. Более того, почта была одним из любимых мест, куда мы частенько целыми компаниями заглядывали просто так.

Ну не просто так, а на почту конкретно — за сургучом.