Рожденный верой

— А мы будем в царстве Его наблюдать за тем, как рушится твоя ничтожная мечта!

Сиптуаг отпустил мать, вскинул посох и отыскал крикунов:

— Я разговариваю с матерью, — прорычал архиерей, а затем тремя точными ударами раскроил неугомонным фанатикам черепа.

Мертвецы рухнули в грязь, кровь хлестала во все стороны, марая соседей и заставляя их кричать еще громче. Но на этот раз уже от страха.

— Убить их всех. Но эту, — архиерей посмотрел на мать, — не трогать. Я еще не закончил.

Солдаты бросились вперед, разбили лишние звенья цепей, оставляя мать архиерея на месте, а остальных поволокли в сторону. Там уже поставили деревянные конструкции в форме буквы Х. Людей освободили от цепей и поволокли в разные стороны. Они пытались кричать, бороться, вцеплялись в руки и ноги солдат, но те были непреклонны.

— Ты знаешь, что обозначают кресты на одеждах наших солдат? — Сиптуаг опустил взгляд на избитую им мать. — Две линии обозначают двух богов и две силы, которые они собою олицетворяют. А точка их пересечения — одну религию и путь, которым идут люди. Два бога, две силы, одна религия, один путь.

— И что это должно для меня значить? Я воспитала тебя, вырастила, позволила возвыситься над остальными, а чем ты отплатил мне?!

— Я не убил тебя сразу, как возвысился, — ответил Сиптуаг, медленно поворачиваясь к ней спиной. — И за это ты должна быть мне благодарна.

Сиптуаг отошел в сторону, наблюдая за тем, как людей привязывали к конструкциям. Он так долго ждал этого мига, что сейчас не чувствовал ничего. Ни радости, ни восторга, ни сожалений. Ему было просто плевать. Быть может, если бы он сделал это сразу после основания церкви, то еще испытал бы какие-то чувства от того, что этих людей собирались убить прямо у него на глазах. Быть может, он радовался бы этому, или чувствовал облегчение. Однако сейчас происходящее казалось ему вполне логичным итогом. Подходящий конец для тех, кто требовал от людей поклонения червяку.

Когда привели его отца, деревянные конструкции уже догорали. Солдаты сталкивали их на землю и убирали обгоревшие останки людей в стороны.

Отец Сиптуага всегда был гордым и сильным человеком. Таким его помнил сын, но даже ему было тяжело сейчас разглядеть в этом ничтожестве того, кто до полусмерти избил его в храме. Он был толстым. Настолько толстым, что едва мог идти. Жир колыхался при каждом его шаге, а маленькие испуганные глазки перебегали с одного солдата на другого.

— Розальда?! — воскликнул он, завидев свою жену. — Что здесь творится? Почему ты вся в крови?

Сиптуаг встал перед ним, полностью заслонив обзор своей широкоплечей фигурой. Его взгляд был холоден. Не пылал верой, не сиял упорством, не жалил силой. Он просто леденил душу этого человека, что когда-то звался его отцом.

— Во что же ты превратился? Неужели передо мной стоит человек, которого я боялся всю свою жизнь? Ничтожество, которое я сейчас вижу, не имеет ничего общего с тем гордым и сильным человеком, что я помню. Сила, чувство превосходства над остальными — где все это? Неужели Червь отвернулся от нашей семьи? Ведь ты и только и делали, что столько твердили о том, как силен ваш бог и как он осыпает дарами своих слуг.

Сиптуаг опустил руку на плечо мужчины, отбросил посох в сторону и завел руку за спину.

— Я скучал, отец. Клянусь, я каждый миг думал об этом мгновении. О моменте, когда вернусь домой и смогу сказать одну единственную вещь. Вашего бога не существует!

Сиптуаг вбил нож в живот отца. Мужчина охнул, пошатнулся, но твердая рука сына удерживала его на месте. Вновь и вновь Сиптуаг погружал лезвие в тело того, кто больше не был его отцом. Он думал, что испытает радость или печаль. Что угодно, что обозначило бы его отношение к этому человеку.

Однако он ошибся. Отец, мать, друзья — все они были для него не более чем заблудшими душами, столь сильно сопротивляющимися истинным богам, что стали лишь очередными жертвами в этой войне. Войне за души людей.

Отец упал на колени, а его сын продолжал держать в руках нож и наблюдать. Мужчина еще пытался выдавить из себя хоть слово, но не мог. Не мог.

Сиптуаг наклонился и взглянул прямо в глаза умирающему:

— И почему я столько лет тебя боялся? Ведь ты даже не человек, не животное. Ты — ничтожество, о котором никто даже не вспомнит.

Нож ударил под челюсть, погрузившись в мозг мужчины, и мгновенно прекратил его страдания. Мать Сиптуага вскричала. Боль, отчаяние, страх — все это смешалось в ее вое, ибо она поняла, какая участь ее ожидает.

— Нет. Нет! Не надо! Пожалуйста!

Женщина тщетно пыталась вырваться из окружения, но воины выставили мечи, отрезая ей все возможности для побега.

— Сиптуаг, остановись! Я твою мать. Я твоя мать!

Архиерей шагнул вперед, схватил ее за волосы, повалил на землю и поволок за собой. Женщина кричала, ее лицо заливали слезы. Сиптуаг подобрал свой посох, зашел в храм и по ступеням поднялся к кафедре. Здесь он стоял раньше, здесь же он стоит и сейчас. И мать вновь рядом с ним.

— Как думаешь, что я испытываю, находясь в этом месте?

Мать вскричала, когда он резко перехватил ее за горло и швырнул о стену. Сиптуаг услышал звук, характерный для перелома ребер.

— Ненависть? Ярость? Быть может страх? Или отчаяние? Желание возмездия? Надежду на отмщение?

Женщина слабо пошевелилась, а ее сын продолжал говорить, не обращая на это ровно никакого внимания.

— Я чувствую превосходство. Знаешь почему? Потому что я познал истину. Я отринул ложь, которую вы мне предлагали. Я ушел от развращающей псевдовласти. Я был отдан на растерзание вам, но стал лишь сильнее. Я смог выжить, исцелиться, измениться и прозреть. А вы все еще продолжаете блуждать во тьме своих страхов и желаний.

Сиптуаг обернулся и резким ударом посоха сломал кафедру. Сырое дерево разлетелось под мощью металлического древка, щепки усеяли красный ковер.

— Этот храм — символ этого города. Символ слабости, разврата, нечистоты. И именно поэтому я избавлю этот город от него. Золото, драгоценности, дорогие ткани — все это сгорит, — Сиптуаг просмотрел на мать, которая пыталась подняться, в ужасе слушая приговор, выносимый ей собственным сыном. — А вместе с ним сгоришь и ты. И все мои слабости.

Сиптуаг ударил посохом по коленям матери. Хруст, крик. Женщина рухнула на пол, сломанные ноги выгнулись под ужасающими углами. Архиерей отвернулся и пошел на выход.

— Поджигайте! — крикнул он солдатам, застывшим возле костра с незажженными факелами.

— Будет исполнено, архиерей!

Огонь охватил здание в считанные минуты. Желтые языки пламени довольно быстро отвоевывали новое для себя пространство. Раздался грохот: это рухнула крыша, а задняя часть храма обрушилась вовнутрь. Сиптуагу показалось, будто он услышал далекий крик боли и отчаяния, но даже не пошевелился. Он наблюдал за крахом места, что символизировало его неудачу. Теперь его нет, и он мог продолжать. Он мог сделать то, о чем его просили боги.

* * *

Зеленое пламя разлилось по полю, тысячи людей кричали, стоило им коснуться неестественного огня. Они бежали, падали, затаптывали друг друга, но не могли спастись от того, что не знало преград.

Сиптуаг вскричал, наблюдая за этой бойней. Люди умирали. Просто так. Без цели, без причины. Это было убийством ради убийства. Уничтожением ради порождения хаоса, столь естественного и столь разрушительного...

— Нет! — взревел Сиптуаг видя, как огонь пожирает Серебряное духовенство, а за ним и Золотое. Священники отступали, а мертвецы хватали их за ноги, валили на обугленные кости, где их уничтожало пламя.

Архиерей побежал вперед. Его босые ноги горели, прикасаясь к раскаленным камням и остаткам доспехов. Кровь обильно бежала из многочисленных ран, которые появились так же внезапно, как и боль от них.

— Хватит. Хватит!

Пламя остановилось. Сиптуаг подумал, что сможет помочь выжившим, но слишком поздно понял шокирующую правду: все были мертвы. Огонь направился к архиерею. Сиптуаг не стал бежать. Он уже видел всю бессмысленность этой идеи, поэтому без страха пошел навстречу пламени. Навстречу смерти.

Огонь расступился, из него вышел мужчина. Он был похож на мертвеца. Огонь изливался из его глаз и рта, а кости внезапно оказались видны столь хорошо, словно на них не было плоти.

— Кто ты?

Человек не ответил. Он шел вперед, ломая ногами хрупкие кости мертвецов. Ветер бросил в него горсть пепла, и вот вместо лица у человека скалящийся череп.

— Кто ты?!

Человек — хотя правильнее было бы назвать его мертвец — раскрыл рот и засмеялся. Огонь изливался из него. Он был ужасом, тьмой. Сиптуаг понял, что смотрит на живое воплощение Смерти. Он не боялся, но не мог не испытывать отвращения от одного только вида этого ужаса.

* * *

Сиптуаг проснулся, но смех все еще преследовал его. Оружие лежало подле кровати, а начищенные доспехи были аккуратно сложены в углу. Архиерей протер глаза, и отпил воды из кувшина.

— Теперь ты понял?

Высший сидел на табурете, внимательно разглядывая первосвященника церкви.

— Да. Огонь, смерть, боль. Именно это мы испытаем, войдя на их земли?

— Совершенно верно. Смерть станет преследовать вас. Она будет стучаться в ваши души, доберется до самых сокровенных страхов. А затем извратит и заставит служить ей.

— Мы будем марионетками, если окажемся слабы, — пробормотал архиерей, опуская взгляд на посох. — Но у нас есть за что сражаться. И есть чем сражаться. Боги наш щит, а мы их оружие.

Архиерей обернулся к Высшему, но тот исчез. Растворился в ночи, словно неупокоенная душа.

Сиптуаг опустился на колени, взялся руками за посох и глубоко вдохнул. Завтра они отправляются на войну. Сиптуаг будет командовать армией королевства. Армией, равной которой еще не было у короля или его предшественников. Тысячи солдат, сотни служителей церкви, а к ним присоединятся еще многие верующие и обычные крестьяне, что стремились защитить свой дом. Они войдут в лес, ступят на земли некромантов.

И вернутся победителями.

* * *

Боль. Боль, тьма и смерть. Вот что бывает, когда рушатся твои мечты. Вот что бывает, когда твоя вера оказывается пустышкой, а мечты идут прахом.

Боль, тьма, смерть. И огонь. Везде огонь. Зеленый, ужасающий, всепожирающий.

Боль, тьма и смерть. Вот и все, что останется после него.