Порожденное страхом

дурачка, протянувшего ему немытую ладонь. Скулы. Заостренные, но это

после болезни. Обычно они не так выдаются вперед. Обычно?

"Да, — подумал Дерин, молча наблюдая, как тот избавляется от штанов и

выпрямляется, ожидая распоряжений. — Ты тоже удивлен? Но не показываешь

виду? Как ты научился так хорошо владеть собой? Кто ты?"

— Чего ты ждешь? — произнес он вслух. — Раздень меня.

Синие глаза на мгновение расширились — обычно, отдав распоряжение снять

одежду, Дерин не произносил больше ни звука, просто беря то, что хотел,

не теряя времени даром. Теперь все было иначе. Не предстоявший процесс

занимал Дерина, да и напряжение не успело скопиться настолько, чтобы его

потребовалось снять, но именно поэтому, не желая туманить разум похотью,

он и решился на это сейчас.

Разум снова подмечал детали.

Как едва заметно дрогнули руки, пройдясь по застежкам сюртука.

Мимолетный вздох, когда пришла очередь сорочки, а затем — и завязок штанов.

Он действовал спокойно, уверенно, проделывая заученные за много раз

движения, но почему-то Дерин не мог отвести взгляда от его лица, ловя

малейшее проявление чувств. А потом, без лишних слов, толкнул его к кровати.

На спину, не на живот. Его лицо хотелось видеть, не позволяя себе

отвлечься ни на секунду, словно из-за этого он мог упустить что-то

важное. Все тело напряглось, желание, еще не так давно спавшее внутри,

развернулось, подобно сжатой пружине, выламывая каждый нерв.

Нетерпение. Дерин прислушивался к себе — и не мог понять. Возбуждение

оказалось сильнее обычного, в паху тянуло, наливалось тяжестью,

которая требовала немедленного облегчения, и он, не теряя времени,

плавно толкнулся в подставленное тело.

Без осторожности, но не резко. Сперва назад, а потом до упора вперед,

чуть разведя руками чужие бедра. Ответом были легкий вздох и закушенная

губа, но Дерин почувствовал, как тело под ним вздрогнуло и напряглось. Только

в этот момент он понял, что Кертис тоже возбужден. И это знание почему-то

заставило толкнуться резче, а потом еще сильнее, наслаждаясь сбитым,

неровным дыханием и бешеным, непривычно частым ритмом чужого сердца.

И этого все равно было мало.

Когда он смог остановиться, то почувствовал бесконечную усталость. Тело

налилось тяжестью, но она была приятная, желанная — даже необходимая.

Излияние оказалось куда более полным — полноценным — нежели ему

приходилось испытывать ранее. Было хорошо. Дерин не ощущал даже тени

неудовлетворенности, ему хотелось вытянуться на постели и тут же

провалиться в сон.

Живота осторожно коснулась влажная ткань. Из-под полуопущенных ресниц

Дерин лениво наблюдал за плавным движением руки, вытиравшей его.

В глаза внезапно бросилась одна деталь.

— Раньше ты кончал? — прямо поинтересовался он, заметив следы спермы на

животе Кертиса. Тот на мгновение замер.

— Сир?

— Я спрашиваю, раньше, когда мы занимались этим, ты кончал? — терпеливо

повторил король, решив не обращать внимания на явное уклонение от

ответа. Учитывая обстоятельства, на это можно было и закрыть глаза, хотя

обычно Дерин не трудился повторять что-либо второй раз.

— Да, сир, — услышал он. — Такое случалось. Я... не знал, что нельзя.

— Я и не запрещал, — почему-то почувствовав удовлетворение от ответа,

произнес Дерин и снова закрыл глаза. Кровать скрипнула, принимая вес еще

одного человека, и король невольно улыбнулся, представив как Кертис

привычно устраивается у него в ногах. Секунда — и все замерло, не

нарушая тишину ни единым звуком.

— Бароны начали прибывать, — сообщил ему Кертис спустя семь дней,

подавая полотенце. Дерин кивнул, отметил про себя, что начал мысленно

называть безликого ранее слугу по имени, и не смог понять — нравится ему

это или нет. Впрочем, подумать об этом можно было и позже.

— Барон Понс привез свою семью?

— Да, сир, — последовал быстрый ответ. — С ним баронесса, четверо

сыновей и две дочери, сир.

— Отлично, — Дерин нехорошо улыбнулся и протянул руку, в которую тут же

легло полотенце. — Это очень хорошо. Кого из них он любит больше всего?

— Младшую дочь, сир, насколько мне известно. Ей двенадцать.

— Еще лучше, — продолжая улыбаться, произнес король. — Значит, младшая...

— Сир... — внезапно услышал он и повернулся, пораженный неожиданной

дерзостью обычно молчаливого слуги. Если бы заговорила лабораторная

колба, он бы, наверняка, удивился меньше. — Ей всего двенадцать...

— Ты захотел в колодки? — холодно, едва сдерживая нахлынувшее

раздражение, поинтересовался Дерин. — Я не спрашивал твоего мнения.

— Простите, сир, — раздалось в ответ, но на этот раз Дерин не услышал в

голосе раскаяния. Кертис смотрел в сторону, пряча взгляд, и это

очень не понравилось королю. Он отшвырнул полотенце и, выкинув руку

вперед, ухватил слугу за подбородок, заставляя заглянуть себе в глаза.

— Повтори, — приказал он, чувствуя пальцами, как по горлу Кертиса

прокатывается ком.

— Простите, сир, — послушно отозвался тот, и его глаза потускнели, став

безжизненными. Повиновение странным образом разозлило еще больше.

— Ты считаешь, ее отец не заслуживает урока? — ледяным тоном

поинтересовался он, не разжимая пальцы. — Ты считаешь, что я не вправе

преподать ему этот урок?

— Нельзя наказывать ребенка, — сорвалось с губ Кертиса, и Дерин резко,

наотмашь, ударил его по лицу.

Тот покачнулся, не издав ни звука, и тут же выпрямился. На его щеке

начал проступать отчетливый красный след.

— Пять плетей, — не отводя взгляда от собственного отпечатка, сказал

Дерин, и Кертис склонил голову, давая понять, что услышал приговор. —

Повтори!

— Пять плетей, — глухо ответил тот. Дерин коротко кивнул.

— Сейчас же. Вечером ты мне потребуешься в лаборатории. Нужно сбить

спесь с короля Эдвина.

— Да, сир.

Дерин молча проводил его взглядом, а потом, выпуская гнев, с силой пнул

треножник, на котором возвышался таз с мыльной водой.

Легче ему не стало.

Праздник урожая считался одним из самых важных в году. Основная часть

посевов к этому времени была уже убрана, спрятана по закромам или

выставлена на продажу, и можно было со спокойной душой предаться

веселью. По традиции, в этот день королевский дворец принимал гостей,

устраивая грандиозный пир. Дерин надеялся, что этот праздник собравшиеся

не забудут никогда.

После разговора в ванной, закончившегося наказанием Кертиса, тот снова

стал образцовой тенью, молча следовавшей за своим хозяином. Все было

привычно, правильно, как прежде, но... Это уже не устраивало Дерина.

Разбуженное любопытство металось в груди неуспокоенным духом, изматывая

и лишая сна. Кто он?

Дерин даже подумывал расспросить кого-нибудь из лордов-советников, но,

поразмыслив, решил, что ему ни к чему слухи. Странно было бы, если б он

начал интересоваться прошлым собственного слуги. Дерин не любил

выглядеть глупо.

Неизвестность злила. Послушность и безучастность Кертиса — раздражала.

Собственное бессилие — приводило в ярость. В тот день, едва завидев

слугу на пороге лаборатории, он испытал... странное. Он был в своем

праве, наказав провинившегося. Наказав мягко, учтя годы безупречного

поведения, но... Что-то не давало ему покоя, заставляло отводить взгляд,

отдавать распоряжение резче, чем следовало. Опыты проваливались. Легкий

кураж, всегда сопровождавший его исследования, исчез без следа,

вытесненный... Чем? Дерин не мог ухватить изводящее чувство, распознать

его и классифицировать, а потому предсказуемо злился еще больше.

Спину Кертиса он вылечил тем же вечером — было слишком противно глядеть

на воспаленные багровые полосы, испещрившие спину, когда он стал

остервенело вбиваться в слугу, повалив на кровать. Приступы возбуждения

теперь преследовали его чаще, будто их что-то провоцировало,

подстегивало живущего внутри зверя, наконец-то получившего свое.

Странно. Дерин пытался контролировать себя, но получалось плохо. Его

раздирало изнутри: любопытство, злость, неудовлетворенность. Чувствовать

себя таким было непривычно, неуютно. Пугающе. Вместо ответов появлялись

все новые и новые вопросы.

Огромный зал освещало несколько тысяч свечей. Празднично одетые люди

устраивались за щедро накрытым столом, обмениваясь приветствиями и

любезностями. Благородные дамы присматривались к другим семьям,

пользуясь возможностью подобрать пару сыну или дочери, их мужья тем

временем делились последними новостями, молодняк — просто веселился,

предвкушая следующий за пиром бал. Дерин, вдоволь налюбовавшись

происходящим из потайной комнаты, решил, что можно начинать.

Громко протрубили трубы, возвещая прибытие короля, голоса смолкли, и,

под аккомпанемент шуршания платьев приседавших в поклоне дам, Дерин

появился в зале. Праздник начался.

Когда вино начало делать свое дело и все заметно захмелели, Дерин

произнес традиционную речь, поздравляя присутствующих с уборкой урожая и

выразив надежду на дальнейшее благополучие Китерии и ее предместий. Его

слова были встречены одобрительным гулом, но Дерин взмахом руки призвал

к молчанию и посмотрел на барона Понса.

— К сожалению, — с улыбкой пустынной кобры на губах, сказал он. — Не

всех из нас в этом году сопровождала удача. Скажите, барон, серьезный ли

урон нанесла посевам засуха?

— Да, Ваше Величество, — заметно бледнея, ответил тот. — Мы ничего не

смогли сделать — посевы только поднялись, и жара убила их слишком

быстро... Моему предместью грозит голод, мы едва смогли заполнить свои

собственные закрома, не говоря уж о налоге...

— Я прощу вам налог на этот год, — милостиво кивнул Дерин, и барон

посмотрел на него, не веря своим ушам. — Я даже помогу вашей семье

избежать голода. Много ли у вас домочадцев, барон?

Вопрос был задан таким доброжелательным, не свойственным королю тоном,

что несчастный барон Понс нервно потянул пальцем ворот, словно тот мешал

ему дышать.

— Да, сир, — тем не менее отозвался он. — У меня четыре сына и две

дочери. И леди Ивет, моя супруга.

— Нельзя позволить им голодать, — покачал головой король и плавно,

изящно выскользнул из-за стола. Семейство барона, уже примеченное им,

насторожено следило за ним. — Попросите же их подняться, барон.

Я хочу взглянуть на сих замечательных отпрысков.

Барон бросил на жену затравленный взгляд, но ослушаться не посмел. Дерин

с удовольствием оглядел выстроившихся в ряд баронетов, за спинами

которых смущенно прятались две девочки: двенадцати и пятнадцати лет.

Остальные собравшиеся замерли и затихли, не понимая, что происходит.

— Прекрасно, — удовлетворившись осмотром, заключил Дерин и снова

повернулся к напряженному, будто натянутая струна, барону. — Голод,

говорите? Эту проблему легко решить. Достаточно лишь уменьшить

количество ртов. Смотрите.

Он заглянул в глаза старшему из юношей, и тот, внезапно схватившись за

горло и захрипев, тяжело рухнул на пол. На секунду в воздухе повисла

тишина, а потом раздался пронзительный крик. Баронесса опрометью

бросилась к лежавшему сыну и, не сдерживая рыданий, упала на колени

рядом с ним.

— Чудовище! — выкрикнула она сквозь слезы. — Монстр!

Дерин, не обращая на нее внимания, в упор сверлил взглядом окаменевшего

барона.

— Однако ртов еще слишком много, — негромко сказал он, но каждое его

слово будто проникало в самую душу, вселяя ужас. — От кого бы вас

избавить еще? Может...

Он повернулся к побледневшим, растерянным детям, и спокойно, словно

выбирая образец, обвел их оценивающим взглядом.

— Нет! — истошно взвизгнула леди Ивет, стремительно поднявшись на ноги.

Слезы на ее щеках высохли, как и не было, глаза пытали обжигающей

яростью. — Никогда! Ты не тронешь их!

— Я и не собирался, — страшно улыбнулся Дерин и посмотрел на одного из

мальчишек, прятавшего за собой самую младшую сестру. Тот, сглотнув,

бесстрашно вскинул голову и крепче стиснул руку девочки, стараясь не

смотреть на тело брата. Это вызывало уважение. Очевидно, дети пошли в

мать, а не в отца. Может, в дерзких словах Кертиса и был смысл...

Он снова посмотрел на барона, так и не посмевшего сдвинуться с места.

Его животный, тошнотворный страх сквозил в каждом вздохе, каждом

взгляде, и это вызывало омерзение. Пора было заканчивать этот

спектакль.

— Я думаю, — хищно усмехнувшись, сказал Дерин. — Двоих хватит. Как вы

считаете, барон?

Понса мелко затрясло. Леди Ивет вскрикнула, попыталась броситься на

Дерина, но ее тут же оттащили в сторону, невзирая на отчаянные крики и

угрозы. Дерин отыскал взглядом младшую девочку и приветливо улыбнулся

ей. Та растеряно хлопала глазами, а потом, так и не сообразив, что

произошло, рухнула на пол. Послышались вскрики.

Барона уже не трясло — било крупной дрожью. По щекам текли слезы, спина

сгорбилась, не вынеся обрушившегося горя. Дерин быстро

подошел к нему и заглянул в глаза.

— Ты жалок, — сказал он отчетливо и громко. — Ты можешь только лгать и

красть, пока никто не видит. Твоя жена достойнее тебя, у нее хватило

мужества назвать меня монстром, когда я убивал ее детей. Может, избавить

ее и от недостойного супруга?

— Пощадите... — только и смог выговорить барон, без сил опустившись на

пол прямо к ногам Дерина. Тот, брезгливо поморщившись, отступил назад, а

затем, оглянувшись, нашел взглядом Кертиса, удерживающего рыдающую

баронессу.

— Это было предупреждение, — сказал он для всех, и его голос звучно

прокатился по замершему в неподвижности залу. — В следующий раз они

умрут по-настоящему. Пусть это будет уроком для вас. Вас всех! Никто не

смеет лгать королю.

Оцепенение лопнуло, будто мыльный пузырь, разом зазвучали голоса,

зашуршала одежда. Кто-то подскочил со своего места, и только Кертис

стоял так же неподвижно, словно ничего не изменилось. Дерин кивнул ему,

и тот отпустил леди Ивет, бросившуюся к поднимавшимся с пола

детям. Девочка, которую тут же обняли братья, выглядела испуганной и

растерянной — но вполне здоровой. Дерин почувствовал слабость. Такие

фокусы давались ему нелегко, забирая много сил, и теперь он больше всего

на свете желал убраться подальше от настороженных, исполненных ужаса

взглядов.

— Веселитесь, лорды и леди, — насмешливо протянул он. — Праздник

продолжается.

И едва не задев так и не поднявшегося с пола барона, быстро направился

к выходу из зала. Урок можно было считать оконченным.