— Отделение зонда завершено.
Сигара сместилась вниз, отходя от корабля. Затем из сопла вырвалась тонкая струя пламени.
— Двигатели на торможение. Сход с орбиты.
Снова все шло так, как запрограммировано. Техник, который отвечал за полет зонда, не вмешивался, только докладывал о начале очередной фазы.
Зонд снизил скорость, и притяжение планеты потянуло его вниз. Очень скоро он оказался на той высоте, где начинает сказываться трение об атмосферу.
Через короткое время поступил новый доклад:
— Термическая стерилизация завершена.
Это включилась в работу биолог Вэй Лин. Маленькая, хрупкая китаянка ссутулилась, словно пыталась сделаться еще меньше и незаметнее. Она сильно нервничала.
От неё ждали приговора. Через несколько минут именно ей придется сказать: неудачники? Проклятые? Или все-таки...
Пока что ее слова означали всего лишь то, что из-за трения об атмосферу обшивка зонда раскалилась, и если там все еще оставались какие-то земные микроогранизмы или их споры, то сейчас они превратились в пепел, а пепел сдуло встречным потоком.
Теперь, если зонду встретится что-то живое, оно совершенно точно будет инопланетным.
— Двигатели на торможение до нуля,— отрапортовал техник.
Мощные струи пламени вырвались из дюз, цифры показаний мелькали с сумасшедшей быстротой: скорость аппарата относительно планеты таяла на глазах.
— Ноль. Гашение.
Скорость ненадолго замерла на нуле и начала медленно расти. Зонд больше не "горел" в атмосфере, вместо этого завис над планетой и сейчас начал медленное свободное падение.
Это падение продолжалось лишь несколько секунд: открылись опаленные огнем воздухозаборники, поглотили порцию летящих навстречу частиц и сразу закрылись, а двигатели включились вновь, удерживая аппарат на заданной высоте.
Пробы воздуха немедленно попали под микроскопы внутри зонда, и изображение было передано на корабль.
Микроскопические капельки пара, кристаллы, крупинки пыли, и еще что-то странное — три крошечных шарика с прожилками внутри. Дилетанту сходу не понять, что это: специфической формы пылинки, кристаллы или нечто иное?
Вэй Лин молчала, быстро переключая режимы микроскопа... она рассматривала изображение всего несколько секунд, но напряжение росло.
Капитан почуял неладное.
— Односторонний канал трансляции!
Это значило: что бы теперь ни сказала Вэй Лин, об этом узнает весь корабль, но она услышит только тех, кто в рубке. А реакция остальных — какая бы она ни была... капитан интуитивно почувствовал, что любые посторонние комментарии сейчас — последнее, что ей нужно.
Но подтолкнуть её всё равно придётся:
— Биолог, доклад, немедленно!
— Я... подозреваю... это споры бактерий, неземных. Но они сгорели.
— Сгорели?
— Излучение обуглило их...
— Как давно?
Пауза.
— Сколь угодно давно. Может, миллиард лет тому назад.
Вот почему она медлила. Эта планета не живая, она была когда-то живой. Проклятье! Вот тебе и звезда класса A8! Планета слишком близко к ней, а магнитное поле слабое. Похоже, белое солнце уничтожило жизнь. Но ведь как-то она тут возникла? Возможно, в те эпохи, когда условия были лучше...
— Атмосфера может защитить от излучения?
— Не знаю.
— Тогда спустимся и узнаем. Вниз!
Надежда ещё остаётся. Толстый слой неземного "воздуха" — сам по себе защита, но хватит ли этого?
Двигатели опять выключились, и зонд стал медленно падать. Через сто метров — новая остановка.
— Снова споры... мертвые.
— Ещё вниз!
Каждые сто метров делалась короткая остановка, чтобы взять пробe воздуха, потом падение возобновлялось.
Черных точек под микроскопом становилось все больше.
— Еще споры... мертвые... мертвые... мертвые... — твердила Вэй Лин.
Это было слишком похоже на мрачное заклинание.
— Биолог, стоп. Доложите, если что-то изменится.
Тишина. Телеметрия вновь и вновь отображает цикл: падение, забор проб, торможение, падение, забор проб, торможение...
Внезапно Вэй Лин вскочила со своего кресла, как будто в ней самой включился маленький ракетный двигатель.
— Есть!!
Брэкет даже вздрогнул, но заставил себя уточнить спокойным голосом:
— Биолог, уточните: что именно "есть"?
Вэй Лин вывела на общий экран изображение. На первый взгляд это был очередной черный уголёк.
— Э-э-э... И...?
Биолог сделала жест, чтобы компьютер отметил и приблизил определенный фрагмент изображения.
Там был очередной кусок черной сажи с прожилками. Но в одном месте, один крохотный уголок — он был грязно-бурого цвета.
— Видите? Сгорело не до конца! Не успело! Значит не так давно поднялось оттуда, снизу...
— То есть там, ниже все не настолько плохо?
— Да! То есть надеюсь, что да, поскольку не вижу других объяснений.
— Понял. Продолжаем.
По мере спуска количество недогоревших частичек росло. Приборы показывали постепенный рост плотности атмосферы.
— О! Есть кое-что новое.
На экране появилось нечто похожее на осколок зеленого стекла в форме правильного ромба.
— Не уверена, что это,— сказала биолог,— но цвет обнадеживает.
Дальше — больше. Зеленые частицы стали попадаться в пробах десятками и сотнями. Одновременно оптические камеры зонда регистрировали неуклонное снижение видимости. Стало ясно, почему атмосфера планеты имеет такой цвет. Вскоре зонд полностью потерял из виду горизонт, погрузившись в зеленый светящийся туман.
— Что там со спорами? — спросил капитан.
— Пока все мёртвые, но повреждений гораздо меньше. Надо спускаться дальше.
— А что с атмосферой?
— Плотность понемногу растет,— доложил техник.— Никаких аномалий.
— А ветер?
— 440 км/ч относительно поверхности. Формально — суперураган, но в разреженной атмосфере он и песчинку не сдует. Лишь бы такие скорости не оказались внизу.
— Понятно...
Спуск продолжался — шаг за шагом. Капитан никого не торопил.
Он смаковал процесс. Он был уверен. И мысленно уже репетировал речь.
Да, можно было "упасть" вниз сразу на десяток километров, но — нет. Пусть. Рано или поздно случится то, что должно случиться. Не может быть, чтобы звезда прожигала атмосферу насквозь. Ведь откуда-то берутся "недожаренные" споры.
Стоило капитану так подумать — как в этот же самый момент Вэй Лин откинулась в кресле и расслабилась, расправив плечи.
— Вот и всё, капитан. Можете праздновать.
Она спроецировала изображение на сферу в центре рубки.
Это было похоже на цветок с четырьмя ромбовидными лепестками или на орден какой-то империи. Лепестки были прозрачными и зелеными, а вдоль их краев трепетали реснички.
— Когда это попадет ко мне в руки... я буду долго это изучать. Это похоже на водоросль, но может оказаться чем-то принципиально иным... в одном я уверена: оно живое, — торжественно провозгласила Вэй Лин.
Капитан отдал приказ приостановить спуск и снова включил двустороннюю трансляцию. На звуковом канале был шум и гам, все поздравляли друг друга. Брэкет усмехнулся, когда кто-то прокричал: "Вэй Лин умничка!"
На фоне этого праздника кто-то осторожно спросил: "А не будет как с Коброй?" Кажется, на этот голос не обратили внимания, но Брэкет его услышал. Он сам думал о том же.
Да, на Кобре нашли жизнь. В её основе лежали нуклеиновые кислоты и белки — так же, как и на Земле. Но способ кодирования белков был совершенно иным, более того — он отличался у разных организмов и даже менялся со временем. Там же, на Кобре нашли особые полуживые организмы — хаквирусы, которые представляли собой сложные органические структуры, содержащие многочисленные копии генетического кода в разных "кодировках". Благодаря этому, хаквирусы очень быстро подбирали "ключ" к любому живому существу. Они могли размножаться только за счет другого живого организма, подобно обычным вирусам. Но они были гораздо сложнее и опаснее вирусов.
Присутствие хаквирусов вынуждало всю остальную жизнь постоянно мутировать, менять и даже "шифровать" генетический код. Это с одной стороны многократно ускоряло эволюцию, но борьба за существование шла слишком интенсивно, и в результате Кобра не породила ничего более сложного, чем бактерии и самые примитивные растения.
У местной "травы" не было корней, цветов или стеблей — только листья, отвечающие одновременно за фотосинтез и поглощение веществ из почвы, на которой они лежали. Жизнь не могла развиваться дальше, поскольку чему-то более сложному не удавалось сохранить свою структуру после мутации.
Поверхность Кобры постоянно менялась, "трава" на каком-нибудь "поле" могла за один день изменить цвет, форму листьев, зачахнуть и зарасти другим видом "травы", который пытался выжить на соседней "поляне" и при первой возможности занимал освободившееся место.
Бесполезно было классифицировать растения, составлять списки видов, поскольку любая обычная классификация устарела бы через несколько часов.
Жизнь здесь как будто перебирала бесчисленные вариации одной и той же "мелодии".
Экипаж "Колониста-8" понимал, что человеческий генетический код точно так же может быть "расшифрован" хаквирусами, но при этом организмы людей не имели такой защиты, как у кобрианской "травы".
Поэтому биологи принимали все возможные меры предосторожности. Теперь-то понятно, что этого было мало, но задним умом все сильны.
Что-то где-то пошло не так. Точной причины установить не удалось. Где-нибудь какая-нибудь дырочка, микротрещина, искра...
То, что произошло, даже трудно было назвать эпидемией: в течение нескольких минут десять человек почувствовали недомогание и один за другим потеряли сознание. Это были лучшие специалисты-биологи, которые непосредственно занимались исследованиями и находились в трех соседних отсеках. Но изоляции между отсеками тоже оказалась недостаточно.
Искусственный интеллект корабля поднял тревогу, когда было уже поздно кого-то спасать — строго говоря, никаких методов лечения тогда не существовало, и их не придумали, даже спустя много лет. Десять человек умерло, а остальных спасло только то, что среди погибших нашелся один параноик, который заранее дал компьютеру корабля инструкцию даже на такой случай, считавшийся невероятным.
Компьютер изолировал отсеки и наполнил их горящей смесью сверхвысокой температуры. Эпидемия, возникшая столь молниеносно, закончилась еще быстрее. Мертвые обратились в кучки пепла, все образцы были уничтожены, а ценное и незаменимое оборудование выведено из строя, расплавившись и превратившись в бесформенные комки из стекла и металла. Хотя причину трагедии установить так и не смогли, но очевидные выводы сделали: риск слишком велик.
На Колонисте-8 из трех смен биологов одна еще оставалась в живых, но никто не посмел отдать им приказ продолжать исследования. Даже военные, обычно падкие до подобных вещей, не попросили привезти им "образчик" — это биологическое оружие было бы невозможно контролировать.
Позднее на другой планете — Праматери — обнаружили нечто очень похожее на хаквирусы Кобры. После первых же сделанных анализов никаких образцов оттуда на орбиту больше не поднимали. Колонист-7, который открыл Праматерь, послал вниз пару автоматических зондов, которые делали анализы на месте и отсылали результаты по радиоканалу. Обстановка на этой планете оказалась еще плачевнее, чем на Кобре: эволюция "зациклилась" на одноклеточных, которые жили, в основном, в мелких водоемах. Со временем оба зонда сломались, и исследования Праматери свернули. Рядом, в той же системе располагалась "райская" планета Органика — все силы были брошены туда.
И вот сейчас — Зеленая Жемчужина. Что найдется на ней? "Все почему-то решили, что нашли вторую Органику. Восторженные оптимисты",— думал капитан. И напоминал себе, что капитан быть оптимистом не имеет права. Что, если местная жизнь так же опасна, как жизнь Кобры и Праматери? Это будет как ледяной душ. После всех радостей и надежд — жестокое разочарование.
И, скорее всего, так и будет. Прошлая статистика не на их стороне: только один шанс из трех. А если еще вспомнить о мистической неудачливости Колониста-9... возможно, все предыдущее случилось лишь для того, чтобы внушить ложные надежды, а в самом конце — ударить побольнее.
"Нет, я не должен верить в мистику, в проклятия! Даже не заикаться об этом. Даже если половина команды этому поддалась. К тому же вторая половина — профессиональные ученые, если они что-то такое почувствуют, мой авторитет среди этих умников рухнет до уровня сперматозоида. Значит неудачники? Значит корабль проклят? Вот и посмотрим... никакой мистики... никакой магии. Просто ждем".
На всякий случай капитан мысленно стал готовить еще один вариант речи: где он объясняет, что даже планета, зараженная хаквирусами — это все равно великое открытие, сенсация после пятидесяти лет безуспешных поисков хоть каких-то форм жизни, историческое событие, которое войдет в учебники, бла, бла, бла...
— Всё! Порадовались, теперь собрались!— распорядился капитан строго.— Топливо в зонде не бесконечно.
Сто метров вниз... стоп... сто метров вниз... стоп...
Новые образцы зеленых "водорослей", их все больше и больше. Еще какие-то микроорганизмы, уже другие. Капитан подключил к работе всех биологов корабля. Когда дело касалось микробов, никто не мог сравнится с Вэй Лин по расторопности и аккуратности, но помощь не помешает.
И пока ни слова про хаквирусы, а капитан решил не задавать глупых вопросов, чтобы не накликать беду. Если что — биологи сами такой шум поднимут, что мало не покажется.
Камеры зонда показывали беспросветный зеленый туман, однако изображение начало заметно плыть и подергиваться, особенно в моменты остановок.
— Турбулентность,— доложил техник.— Давление 0,4 атмосферы. Скорость ветра 190 км/ч. Снос компенсирован. Кэп, это уже настоящий ураган, без всяких оговорок. То, что мы сейчас видим,— это облака, которые обтекают зонд на огромной скорости. Если такое будет на поверхности, зонд сесть не сможет.
— Но ветер понемногу слабеет,— заметил капитан.— Внизу может быть штиль.
Сто метров вниз... стоп... сто метров вниз... стоп...
Давление достигло одной атмосферы и продолжало расти. Ветер стихал, но очень неохотно и становился все более порывистым. Тяжелый обтекаемый аппарат заметно болтало.
Две атмосферы... три...
Находиться под таким давлением для человека — все равно, что нырять на глубину.
Биологи докладывали о новых видах бактерий и водорослей, обменивались между собой репликами, содержание которых капитан понимал в лучшем случае наполовину. В какой-то момент он перестал прислушиваться: главное — разговаривают спокойно, а значит никаких совсем уж ошеломительных открытий нет, но нет и хаквирусов. Пока что.
Вокруг по-прежнему — сплошной туман, не видно ни зги. Но хотя бы ветер стих до разумных величин.
— Когда грунт? Долго еще?
— Полчаса в таком темпе.
— А что с составом атмосферы?
— Уже можно точно рассчитать, что будет на поверхности,— доложил техник.
— И?
— Скажем так: не курорт. Я бы назвал это барокамерой с наркозом. Очень высокое давление, при котором кислород и азот вызывают наркотическое опьянение и кессонную болезнь. Но соотношение иное, чем на Земле: как раз кислорода и азота здесь гораздо меньше, углекислый газ и водяной пар почти на нуле, зато много неона, аргона и ксенона. Если сделать поправку на давление, то кислород и азот будут лучше растворяться в крови, и может оказаться, что для человека все в пределах допустимого. А, может, и нет.
