После Пламени. Пламя раздора

Мы бежали. Бежали, как Воплощенные: на смену облика не было сил. Не знаю, что мы стали бы делать, встретив кого-то из захватчиков. Мы просто положились на Первого. Как прежде полагались на Властелина.

Саурон внезапно замер на месте, присел на корточки, касаясь кончиками пальцев земли. Бывший майа Ауле, он мог получить ответ у камней. Нэртаг тоже это умел. Не решился.

— Что с Властелином? — не выдержала Дэрт.

Первый поднялся, не глядя ни на кого.

— Наш Вала бился с ними, — голос Саурона звучал безжизненно. — И остановил. Как и собирался. А сам...

Я шагнула к нему, сжимая кулаки так, что ногти впились в ладони.

— Что? Что сам?! — это вслух, а хотелось кричать, умолять, требовать: "Хватит! Не надо! Я не хочу, не в силах узнать то, что ты сейчас скажешь. Сжалься, замолчи, ну, пожалуйста!"

— Цепь, — тихо проговорил Первый. — Враги одолели и заковали его. Здесь он попытался... освободиться.

— Это неправда! — услышала я свой голос, почему-то очень высокий, дрожащий, словно бы и не мой. — Неправда! Это же Мелькор... он... его невозможно... Он НЕ МОГ проиграть, Саурон! Просто не мог!

Первый только пожал плечами. Устало. Почти равнодушно.

— Может быть, это часть плана? — неуверенно предположил Ирбин. — Какая-то хитрость?

В моей душе вспыхнула безумная надежда, что он прав. Что Мелькор остался хозяином положения. Что он вот-вот появится перед нами. Обведет внимательным взглядом. Насмешливо изогнет бровь: что, мол, голубчики, растерялись, поверили? Эти, из Амана, вон тоже — поверили. И где они теперь, э? То-то!

А может быть, Властелин разгневается на нас. За то, что мы, Поющие, творцы и хозяева Эндорэ, столпились на этом выжженном клочке земли и жмемся друг к другу, словно перепуганные щенята, вместо того, чтобы заняться делом.

"Пусть он разгневается, — беззвучно шептала я, глотая неумолимо подступающие слезы, давясь ими, пытаясь загнать обратно, — Пусть смеется над нами. Пусть сочтет нас слабыми, малодушными, глупыми. Только пусть он — будет! Пусть будет! Пусть..."

Саурон не ответил Ирбину. Повернулся и пошел дальше, не заботясь о том, следует ли кто-то за ним.

Начался дождь — жирные черные капли стекали по нашим лицам. Мы не пытались от них укрыться. Нам было все равно.

На берегу моря Первый остановился, глядя на запад. Уронил, ни к кому не обращаясь:

— Поздно.

Ирбин внезапно расхохотался. Дико, безумно. По щекам его текли слезы вперемешку с черной дождевой водой. Саурон обернулся, скользнул пустым взглядом и снова уставился в сторону невидимого отсюда Амана.

Талло обнял Ирбина за плечи, пытаясь успокоить. Нэртаг, спотыкаясь, побрел куда-то по берегу. Остановился. Пошел обратно. Дэрт выхватила меч, рубанула по ближайшему валуну - во все стороны полетели осколки камня.

Я села на землю, неподвижно глядя перед собой. Некуда мне было идти. Нечего делать. Слезы высохли, мыслей почти не осталось. Кроме одной: прядь волос выбилась из того, что когда-то было прической, и лезла в глаза. Поправить бы, да лень поднимать руку. Не хочется.

Кто-то... да, Тевильдо бесшумно улегся рядом, прижался ко мне теплым боком. Я молча обняла его.

А потом на берег начали приходить волки. По одному и группами. Дикие лесные охотники и немногие уцелевшие четвероногие воины Удуна — израненные, покрытые ожогами, с шерстью, слипшейся от своей и чужой крови.

Мы снова собрались вместе. Сидели на камнях и прямо на мокром песке, не глядя друг на друга, обессиленные, опустошенные. Сидели и слушали, как воют у кромки прилива волки.

В мире больше не было ничего. Только тоскливый, яростный, многоголосый звериный вой. Только небо, по-прежнему затянутое клубами дыма и пара. Только вкус гари на губах. Вкус нашего поражения.

Саурон стоял на берегу один, словно статуя, высеченная из камня. Его ли голосом был этот плач волков? Эндорэ ли прощалось со своим Властелином?

А потом все закончилось. Первый повернулся к нам, и оказалось, что глаза его сухи, взгляд спокоен и деловит, а еще недавно поникшие плечи снова гордо расправлены.

— Поднимайтесь, — распорядился он, и никто из нас не усомнился в его праве приказывать. — У нас много дел в Эндорэ. Наш Вала вернется, — его глаза жестко блеснули, словно кто-то пытался возразить. — Мы должны позаботиться о том, чтобы ему было, куда возвращаться.

И тут я поняла, в чем его сходство с Мелькором. Саурон не был растерян. Он знал, что следует делать. И он — действовал.

Впрочем, не он один. Властелина больше не было в Эндорэ, но мы-то остались. Мы, поющие его Тему и верные ей.

У нас не хватило сил, чтобы восстановить Удун: после схватки Старших Стихий от него почти ничего не осталось. Но Ангбанд мы из руин подняли.

Наш Ангбанд. Цитадель, в которую стягивались остатки когда-то огромного воинства Севера. Оплот нашей Темы. Вызов врагам, празднующим победу по ту сторону моря. Дом, в который когда-нибудь вернется Властелин. Не может не вернуться. Потому что он нужен Эндорэ, нужен нам — и его место здесь.

— Надолго он, Саурон?

Внезапный отъезд Мелькора был неприятным сюрпризом для всех нас. Надо же так некстати выбрать момент!

— До начала зимы, — Первый, к моему удивлению, не выглядел раздосадованным.

Как будто знал что-то, чего не знали мы. Его, значит, Вала посвятил в свои планы.

— Но почему сейчас? Чего мы ждем — пока наступление начнет Финголфин?! Все ведь готово! Прежде Властелин никогда не медлил.

— Он изменился, Дэрт.

— Мы все изменились, но...

Но мы не покидали свои земли. Этого я не стала говорить вслух. Это и так было ясно. Всем нам.

Мы оставались в Эндорэ. Пусть изуродованном, но нашем. Мы восстанавливали его. Вкладывали в него любовь к своим творениям и ненависть к врагам, надежду на то, что Властелин вернется, и готовность биться до конца за право петь нашу Тему.

Мелькор все это время провел в вынужденном бездействии. Среди врагов. Аман не стал, да и не мог стать ему домом. Наш Вала отказался петь чужую Музыку, как ни пытались его принудить к этому. Бежал из плена. Вернулся. Или — думал, что вернулся?

— Мелькор знает, что делает, Дэрт.

— Он не простил Владык Запада, — я накрутила на палец кончик косы. — Но наша Тема — осталась ли она и его тоже?

— Ты ведь была на смотре.

— Была. Но мне все чаще кажется, что наш Вала теперь поет один. Что-то свое. Иное. И я не понимаю этой мелодии.

— А раньше? Раньше ты понимала все его мелодии, Дэрт?

— Нет. Просто мне не нравится его отъезд. Торопливый, словно...

— Словно бегство? — жестко закончил за меня Саурон. — Нет, Дэрт. Властелин приказал мне ждать. И если он счел необходимым уехать сейчас, значит, так было надо. Что до поспешности — ты ведь сама говоришь: он никогда не медлил.

— Но разве тебе не кажется...

— Нет, Дэрт. Мне ничего не кажется. Я занят делом, которое мне поручил Властелин. Займись же и ты своим.

— Тебе не кажется знакомым этот пейзаж, Феанор? — спросил Мелькор, придержав коня и повернувшись к другу.

— Пейзаж?

Мастер осмотрелся. Тропа петляла между огромными валунами. Внизу бурлила река, и мутные серо-коричневые волны упруго перекатывались через камни. На горах впереди поблескивали снежные шапки.

Пламенный покачал головой.

— Пейзаж — нет. Даже на Ангбанд не очень похоже. Там все как будто сжато в кулак, собрано, подчинено единой системе. Саурон, должно быть, не умеет иначе, — Феанор презрительно фыркнул. — Здесь лучше. Мелодии живые, свободные. У каждой вершины свой характер, и деревья растут, как им вздумается. Вот что значит — настоящий мастер творил. Бережно, с любовью, раскрывая красоту, а не навязывая свою волю.

— Между тем, это ущелье создал как раз Саурон, — усмехнулся Мелькор. — А вон ту забавную тройную вершину — Нэртаг и Дэрт.

— Вот как? — Феанор нахмурился. — Поехали дальше, а?

Они снова свернули на север. Сосны попадались все реже, а снег покрывал уже не только вершины гор, но и склоны почти до подножия.

— А теперь что скажешь? — спросил Мелькор, отбросив с лица белую от инея прядь.

С последнего их разговора прошло не меньше двух суток. Все это время они ехали, не останавливаясь. Но и не торопясь. И судя по всему, Восставший хорошо знал дорогу.

— Похоже, — задумчиво сказал мастер. — А все же — не то.

— Араман когда-то очень напоминал мне север Эндорэ, — Мелькор провел ладонью по лоснящейся шее коня. — Я почти полюбил его за это. Я подумал: ты тоже почувствуешь сходство.

Эндорэ совсем не похоже на Аман. Чужая земля. Красивая по-своему, но недобрая. Слишком долго она была под властью Врага, слишком мало ей досталось любви.

Синдар могут немногое. Но мы — другое дело. Пусть мы не сумели взять с собой почти ничего из прежних творений, зато создаем новые. Мастерство наше не ушло, не забылось. Да, мы прокляты Валар, но помним свет Древ и любим его.

Прости отец, я не поведу войско на Ангбанд. Я тоже борюсь против Моргота, но иначе. Не оружием — красотой. Фингон — воин, я — творец.

Жаль, что ты до сих пор не видел мой Гондолин. Он понравился бы тебе, отец. И Фингону было здесь хорошо. Напрасно брат так спешил вернуться в Хифлум. Там, на границе с Врагом, нет ничего, кроме крови и опасностей, ненависти и страха.

А мой светлый город — он не уступает покинутому Тириону, отец. Ни в чистоте оттенков, ни в безупречной четкости линий. Знаешь, он даже лучше: мы ведь многому научились с тех пор, как ушли из дома.

Мой Гондолин пышнее и богаче Менегрота. Если бы Тингол, который так гордится своей столицей, побывал у меня в гостях, у него поубавилось бы заносчивости. Только кто его сюда пустит!

Я создал совершенство, отец. В этих опасных, коварных, заброшенных землях я возродил свет Амана, оживил мелодии, навеки оставшиеся за морем.

Когда-нибудь ты придешь сюда. И Фингон тоже. Надо же вам отдохнуть от этой вашей бесконечной войны. Вы пройдете по улицам, вымощенным белым мрамором, вслушаетесь в хрустальный перезвон воды в фонтанах, подниметесь по изящным лестницам на башни с острыми ажурными шпилями. Здесь каждый поворот, каждая ступенька, каждый каменный завиток — все складывается в единый узор. В каменное кружево, прочное, несмотря на кажущуюся хрупкость.

Словно сияющая жемчужина выросла под темными створками раковины, скрытая до поры. Сокровище, тщательно оберегаемое от Врага. Но Моргот постепенно слабеет, отец. Злоба и ненависть подтачивают его силы. Настанет время, и он падет. Тогда раковина раскроется.

Эндорэ станет нашим. Таким же, как Аман. Нет, лучше Амана! Потому что не Валар его создадут. Мы.

Нолдор калечат Эндорэ! Не слышат, не понимают, что аманские мелодии, мелодии их крепостей — чужие здесь. Не замечают Диссонанса, думают, что им, Детям, дано изменить земли, которые впитали Тему Восставшего, проросли ею за века до того, как первые из Воплощенных пробудились у Озера. И еще ладно, если бы нолдор строили на поверхности, так ведь нет — вгрызаются в горы, в пещеры лезут. До самого сердца Арды добрались бы, если б могли.

И разбегаются по каменной коре Эндорэ мелкие трещины, незаметные пока не только для эльдар, но и для Поющих. Кроме нас с Нэртагом, разумеется. Мы творили когда-то с Ауле, мы-то слышим, что происходит. Как и Властелин.

Расползается Диссонанс, разъедает землю... и будет разъедать, пока она не превратится в ломкое каменное кружево, готовое рассыпаться в любой момент.

Конечно, Дети слабы, и пройдет не одно столетие, прежде чем раны, которые они наносят нашему миру, дадут знать о себе. Но и тогда не рухнут горы, не выплеснется наружу огонь глубин, не хлынет на берег море. Сила Мелькора держит Эндорэ. И будет держать.

Только вот стоит ли так нерасчетливо, безоглядно расходовать эту силу?

— Ну, вот, — Мелькор спешился. — Там, дальше — только снега. Бурузурус и Ломенуз не могут совсем обходиться без пищи. На обратном пути они встретят нас с тобой здесь.

Он улыбнулся, глядя вдаль. Тепло, радостно, словно там ждал его дом. Впереди, а не за спиной.

— Куда ты ведешь меня? — с любопытством спросил Феанор, тоже спрыгивая с коня.

С тех пор, как они покинули Ангбанд, в мастере трудно было бы узнать угрюмого и раздражительного Фенырга. Пламенный казался полным сил и вполне довольным. Почти таким же, как когда-то в Амане, когда выпущенный из Мандоса пленник подружился со старшим сыном короля нолдор.

— Туда, где ты пока не был. К вечным льдам, — Мелькор лукаво посмотрел на друга. — Между прочим, Воплощенному там не выжить. В такие места лишь Поющие могут добраться.

— Не только Поющие! — тут же возразил Феанор. — Я тоже сумею — и не смей помогать мне!

— Ни в коем случае, — заверил его Вала. — Только с Пламенем не перестарайся, не надо растапливать льды.

— Ла-адно уж! — ухмыльнулся мастер. — Но только ради тебя.

Они всегда были озабочены свободой Детей. Так озабочены, что никто из Валар не пытался помешать дружбе Феанора со мной. Открыто, по крайней мере. Разве можно принуждать к чему-нибудь эльдар? Ограничивать, запрещать?!

Вот собственный собрат, попытавшийся петь вне Хора — иное дело! Хочешь творить — изволь принять чужую Тему, приспособиться к ней. Хочешь сохранить себя — спрячь гордость поглубже, притворись покорным, да так, чтобы даже ты сам в это поверил. Почувствует Ирмо обман, сообщит остальным — и отправишься обратно в Мандос под всхлипывания Ниэнны. Теперь уже навсегда.

Я старался поменьше попадаться на глаза хозяевам Амана: очень уж трудно было казаться сломленным. А первое же проявление собственной воли вполне могло стать для меня последним.

Я почти не пел, боясь выдать себя. Только подхватывал чью-нибудь мелодию, когда просили. Или приказывали, если называть вещи своими именами. К счастью, приказывали редко. Поющие Амана тоже избегали меня. То ли сделанного стыдились, то ли старая неприязнь сказывалась. Хотя обессиленный заточением и одинокий, я был для них не опасен. Тем более — под постоянным присмотром.

Я молчал — а мелодии рвались на свободу, требуя воплощения. Не может Поющий изменить свою природу. Рано или поздно она возьмет верх — даже под страхом вечного заточения.

123456 ... 313233