Звездолет "Иосиф Сталин"

— Альпы и Пиренеи это удобно, но это ведь самое логово — работать спокойно не дадут. А кроме этого в плане близости к экватору наш Эльбрус все-таки предпочтительнее. Далее...

Карандаш в его руке зигзагом спускался сверху вниз, на секунду задерживаясь там, где бумага окрашивалась в коричневый цвет.

— Кордильеры и Анды — слишком далеко. Неудобно. Килиманджаро в Африке — почти то, что нужно. Гора стоит почти прямо на экваторе и высота приличная, но места уж больно дикие....

Карандаш ушел вправо, в Азию. Стремительно словно Буденовская конница прокатился по Афганистану, по Персии, по равнинам Индостана и остановился.

— Вот разве что Тибет....

Он широко улыбнулся, радуясь, что вовремя вспомнил нечто важное.

— Джомолунгма, товарищ Сталин.

Сталин до того пристально рассматривавший Европу, повернулся.

— Это где?

— Тибет, Гималаи, Иосиф Виссарионович. Не так давно в массиве Тибетских гор англичане обнаружили гигантскую вершину. Возможно самую высокую гору мира. Они там давно хозяйничают, а значит места вокруг более-менее цивилизованные. Сама же гора имеет форму пирамиды...

Сталин на глаз попытался определить расстояние от Владивостока до огромного коричневого пятна в самом центре Азии.

— Как её назвали колонизаторы?

— Англичане зовут её Эверестом, а местные жители дали ей несколько имен. Джомолунгма, Сагарматка.

Сталин покачал головой, словно вслушивался в то, что эхом мелькнуло в голове.

— Что значит последнее слово?

— Мать Богов.

— Мать богов, — повторил Сталин. Он замолчал, глядя на карту, и Цандер не решился оторвать его от размышления. Генеральный стоял долго, только изредка сообразно посещавшим его мыслям наклонял голову то вправо, то влево. Несообразно моменту товарищ Цандер вспомнил дачного петуха, что так же вот примеривался к зерну, прежде чем склевать его.

— Мы, конечно люди неверующие, — наконец сказал он, -но в этом есть символ. Не так ли, товарищ Цандер?

Ученый вздрогнул, застигнутый на вздорной мысли.

— Может она родить нам бога Революции?

Фридрих Артурович несмело кивнул.

О чем размышлял вождь он не понял, но...

— Её высота более восьми километров, — торопливо продолжил ученый.— Если на ней построить наземную разгонную систему, то можно будет запускать на околоземную орбиту гораздо более тяжелые грузы. Сотни, а может быть и тысячи пудов!

Голова Сталина несколько раз повернулась туда-сюда. Цандер понял, что вождь смотрит то на Тибет, то на Кавказ. Вот он наклонился над Индостаном, словно хотел рассмотреть поближе что-то увиденное сквозь бумагу.

Несколько мгновений вождь походил на ученого, застывшего перед микроскопом, постучал трубкой по Тибетским горам, потом повернулся и сделал тоже самое с Кавказом.

— Товарищ Сталин...

Иосиф Виссарионович поднял брови, выныривая из своих мыслей.

— Я хотел бы все же обратить внимание на сложности технические... В прошлом году мы с товарищами из ГИРДА вели работы по созданию реактивных двигателей на бензо-воздушной смеси и на металлическом топливе, однако мощность изделия...

Сталин улыбнулся, словно разделял беспокойство ученого, но знал что-то такое, что делало сомнения ничтожными.

Когда за Цандером закрылась дубовая дверь, Генеральный вернулся к карте.

— Что ж... Если нет ничего другого, подумаем о ракетных поездах.

Отчего-то ему представилась пачка папирос "Казбек" — черный силуэт всадника на фоне горы и воображение тут же дорисовало бегущий по склону поезд, фонтаны огня, клубы дыма и ракета, лежащая на крыше одного из вагонов. Это было красиво! По-большевитски! Конечно, всё будет совсем не так, но обязательно будет! Он знал, что время технических чудес еще не прошло. Оно только-только наступает!

Через месяц пленум ЦК. Там все и надо решить.

Главное видеть будущее!

CCСP. Москва.

Декабрь 1927 года.

Как ни старались они, работая с жильцами дядиного дома, а ничего у них не получалось. Отчего-то всегда выходило так, что каждый помнил жильца (чекисты в своих разговорах называли его изобретателем) не так как другой и то, на чем настаивал один, категорически отрицали все остальные. Такой малости как имя жильца никто не вспомнил и даже хваленый дядя не стал исключением.

Разговоры о нем вязли, как вязнет пуля в мешке с шерстью терялись, как теряется человек в тумане... Начиналось все вроде бы как полагалось, но... Через минуту— другую общего разговора все увязало в "не помню", "не знаю", "не заметит", "так откуда же". Тогда они начали работать с семьями, жившими в одной коммуналке, рассчитывая, что родственникам все проще договориться между собой. Эта семья стала третьей по счету, но обе предыдущие ничего нового не добавили к протоколам.

Супруги Дегтяревы сидели аккуратно, понимая где сидят, и важность происходящего. Видно, что женщина, Марфа Петровна водит глазами по сторонам, высматривает, запоминает, что рассказать подругам что видела. Такие глазастые как раз много замечают, и можно было бы ждать приятных неожиданностей, но и тут ничего не вышло. А муж её, Ерофей Кузьмич сидит довольно спокойно, отвечает бодро, но несколько растерянно. Видно и сам не понимает как такое может быть — жил бок о бок с человеком, а тот раз и врагом оказался, и сказать про него нечего.

— Может, ходил к нему кто?— устало спросил Федосей, двигая по столу бланк протокола допроса.

— Да вот как, раз недавно...

— Ну

Федосей поймал себя на мысли, что хочет взять мужика и тряхнуть, чтоб побыстрее добраться до правды.

— Собралось чуть не полтора десятка.

— Собрание?— насторожился Милюков — Что за люди?

— Да нет,— махнул рукой гость. — Именины справляли...

Произнес это и задумался.

— Вот чудо то, — удивился он. — Как — зовут не помню, а про именины не забыл. Как это?

— Так, как же ты забудешь, — вклинилась в разговор женщина. — Он тебе тогда стакан мадеры налил. Вот и запомнил...

И уже обращаясь к чекистам, объяснила.

— Мой-то Ерофей, грех жаловаться, мало выпивает, но до редких вин большой охотник.

Ерофей Кузьмич кивнул, соглашаясь с супругой, и губы облизал.

— Не мадерой. Ромом угостил.

Женщина хотела возразить, но Федосей ее перебил.

— Так когда что было?

Это могло оказаться важным. Если враг их человек в возрасте, то нарекался родителями по святцам, а скорее всего так оно и было, так что может статься, что хотя бы с именем они определяться.

— Так ...

Ерофей Кузьмич заскреб в затылке, глядя на жену вопросительно.

— Так на позапрошлой неделе.

Чекисты переглянулись.

— Heт, — твердо сказал Ерофей Кузьмич неправильно поняв чекистов. — Там все как у людей сделали. Пили, пели, плясали. Песни пели хорошие. Про Стеньку Разина, про "Как ныне сбирается..."

Он тяжело задумался.

— Ну и... -подбодрил его Федосей. — Дальше-то что?

Малюков ждал подробностей, но Ерофей Кузьмич только руками развел.

— Ничего... Не помню. Словно отшибло...

Федосей уже готовый к чему-то такому вздохнул и подтолкнул к ним протокол допроса.

— Спасибо. Подпишите и — свободны. Вы нам очень помогли.

Глядя в закрывшуюся дверь, Федосей пробормотал.

— Это не изобретатель. Это просто волшебник какой-то...

СССР. Москва.

Январь 1928 год.

Опыта водителю оперативной машины хватало. Так что мотор он выключил метров за 300 от нужного дома и дальше машина катилась под уклон. У нужного подъезда авто совершенно бесшумно остановилось выпустив на обледенелый тротуар группу в кожанках. Коротко сверкнув фонариком, Федосей сверился с номером подъезда. К счастью табличка хоть ржавая и гнутая оказалась на месте, а то бывали казусы. Третий подъезд. Тот, что нужен. Взгляд перепорхнул на далекую крышу дома. Там, блестя под лунным светом, висели длинные сосульки. Но это на самом верху. Им — ниже.

— Второй этаж. Дверь справа...

Один за другим чекисты бесшумно скрывались в темноте подъезда, но уже через несколько секунд тишина рассыпалась грохотом шагов, сыпанувших верх по лестничным маршам — враги не спали и вовремя обнаружили группу захвата.

— Бегом. Наверх! — скомандовал Федосей — Стучилин и Грошек внизу.

Во дворе грохнули выстрелы и, перекликаясь, закричали люди. Этого от врагов можно было ждать, и они ждали. Ничего. Там им не вырваться.

Грохот от ног за спиной. У кого-то стальные подковки высекают искры, и от этих вспышек темнота становится все мрачнее. Грохот ног над головой стих. Все. Седьмой этаж. Выше только крыша, Федосей потряс головой, дежавю какое-то. Хотя нет. Похоже, но не идентично. Тутошняя лестница оказалась. железной, вделанной в стену и утащить ее беглецам наверх никак не возможно. Они предпочли искать спасения в бегстве. В ту же секунду, когда чекисты выбежали на площадку в люке как— раз исчезали чьи-то ноги. Из-за Федосеевой спины выстрелили. Ноги беглеца подогнулись. С коротким криком подстреленный соскользнул с лестницы, попытался удержаться, но ослабевшие руки подвели. Он слетел вниз, не удержался, ударился спиной о перила и канул в пролет между лестќничными маршами. Федосей наклонился над семиэтажной бездной.

— Врача ему! Быстро!

Но уже через мгновение стало не до милосердия. Рядом, в темноте что-то щелкнуло, словно металл ударился о камень.

— Граната!

Уже не боясь выдать себя, Федосей включил фонарик. Луч мазнул по полу. Тяжелое рубчатое яйцо катилось под ногами, словно выбирая жертву. Не задумываясь, он ударом ноги отбросил его вниз, вслед упавшему — тому уже все равно. Внизу ахнул взрыв. С визгом в потолок впились осколки. За шумом Федосей подтянулся, выбросив тело за обрез люка, откатился в сторону. Поведя револьверным стволом, увидел распахнутую оконную створку. Она еще дёргалась от прикосновения чужой руки. Не ветра, а именно руки.

— На крышу!

Команда несла людей, словно крылья. Враги бежали, а значит, их чекистское дело было верным, правильным, народным делом!

На скользкой крыше они сбавили скорость. Увиденные с тротуара сосульки оказались частью заледеневшего ручья недавно бежавшего тут и — замерзшего.

— Под ноги смотреть!— крикнул Малюков и тут же грохнул выстрел.

— За трубой!

Косой, наклонный край крыши стек к решетчатым перильцам из кривого железа и на этом склоне, словно обрубки каменных деревьев стояли трубы высотой в половину человеческого роста. Как раз удобно присесть и ждать, кто выскочит, чтоб снять первым же выстрелом.

Прижавшись к крыше, Малюков крикнул:

— Предлагаю сдаться!

— В чеке своей предлагай, — крайне нелюбезно ответили из-за трубы.

К удивлению своему Федосей не уловил в голосе обреченности. Там за трубой, определенно на что-то надеялись. Только вот на что?

Федосей повертел головой. На крыше чужих не имелось. Враг за трубой, да трое федосеевых товарищей. Оптимист вражина... На что только надеется при таком раскладе?

Он скомандовал "вперед", но его никто не услышал. Неземной силы грохот накрыл их словно удар грома, растянувшийся во времени. Звук обрушился, навалился, подмял под себя, залил все вокруг оранжевым светом. Федосей хотел оглянуться, но сгорбившаяся за трубой фигурка неожиданно выскочила вперед и бросилась к краю крыши.

Из-за спин чекистов наперерез ему вылетел сноп оранжево-лилового пламени, на верхушке которого чернела фигурка человека. Фонтаны огня буровили воздух, удерживая тело над крышей. Перекошенные человеческие тени приникли к мокрой крыше и скользили там вместе с талыми ручейками. Пока Малюков раскрыв рот наблюдал это вознесение и сравнивал с тем, что видел совсем недавно, кто-то легонько хлопнул его по спине. Он невольно обернулся и тут же отшатнулся в сторону. Что-то гибкое как змея задело щеку и унеслось вперед, волочась по талой воде и льду. Рёв усилился, стало плохо видно — воздух заволокло паром. Федосей уже понял, что сейчас будет. Не в силах проорать так чтоб его в этом грохоте услышали, он примером показал, что следует делать.

Взять живыми им никого не удалось, значит теперь одна задача — никого не упустить.

Беляк тем временем уже зацепился за веревку и все это — и беляк, и оранжевый грохот поползло вверх. Там решили не рисковать. И правильно решили. Внизу их ждала вторая группа.

Федосей вскинул ствол вверх. Рука вздрагивала от выстрелов, но он не слышал их. Рядом, по уносящемуся в небо врагу палили еще три револьвера, только казалось тем все нипочем, аппарат поднимался, а под ним раскачивался беглец. Неразличимо за грохотом двигателя хлопал в ответ его револьвер, добавляя лунному сиянию ночи редкие огненные вспышки. Враги уносились в небо, словно обгоняя пули, или были заговорены от них.

Всем существом Федосей чувствовал так: истончается удача, как бессильно опускаются руки, как становится тише только что нестерпимо громкий звук... И в одно мгновение все переменилось.

Уже превратившийся в яркую точку аппарат вспыхнул так ярко, что тени людей прижались к их ногам. У аппарата словно бы добавилось сил и рев, уже ставший затухающим обрушился на них с новой силой. Уже не дергаясь из стороны в сторону, эта летающая странность рванула в зенит, словно пришпоренная лошадь. Свет и рев уходили вертикально вверх, пока безоблачное небо не смешало их со звездами.

— Тормоза отказали... — Федосей по голосу узнал водителя. -Теперь лететь будет, пока в Луну не врежется.

— Или горючее не кончится...

— Ага.

— И куда это он?

— Сказано же — на Луну.

— Я серьезно спрашиваю.

— И я серьезно. Вот если б он вниз летел— то наверняка бы в Америку с такой высоты угодил бы. Ну, а что там наверху я не знаю. Не Царствие же Небесное, в самом деле...

— Вот он и будет номер первый, кто узнает.

На крыше стало тихо. Аппарат уже взлетел так высоко, что его шум терялся на фоне обычных городских шумов.

Федосей стоял, опустив руки. Горячей волной прокатилось ощущение обиды и несправедливости. И себя жалел и упущенный аппарат. Хотелось задрать голову и взвыть по-собачьи от обиды на жизнь,

Он вздернул голову, не для того чтоб завыть, разумеется, а чтоб посмотреть что там сейчас творится в небе и успел увидеть самое интересное. Небо, в котором среди звезд уже и не различить никак незваного гостя, вдруг беззвучия вспыхнуло в том месте, где потерялась эта летающая штука. Машинально Федосей начал считать секунды, но напрасно. Целую минуту он ждал грохота, но тот так и не долетел до земли. Все, кто стоял на крыше поняли, что это значит. Вспышка— взрыв аппарата. Причем взрыв на такой высоте, что даже если люди там и смогли чудом уцелеть после него, то высота с которой они должны будут упасть на землю не оставляла им ни одного шанса. Ни для пилота, ни для болтавшегося на веревке пассажира— беглеца.

— Первый номер взял да помер ...

Снова этот остряк водитель.

— В нашем советском небе всякой белогвардейщине места быть не должно. Так ведь товарищи?

СССР. Ленинград.

Январь 1928 года.

...Набережная Мойки в начале зимы не лучшее место для беседы — холодно, ветрено, дождливо, но если встретиться надо не привлекая чужого внимания, то трудно придумать что-нибудь лучше. Мало найдется желающих пройтись удовольствия ради по набережной в такое время. Поэтому двое мужчин неторопливо шли вдоль ограждения, перебрасываясь короткими фразами и глядя на лед в проталинах, почти в полной уверенности, что никому их разговор не интересен.