Княженика_7

Слушай дальше, как о разгроме киевская дружина рассказывает:

— Темно ведь было в третий день: два солнца померкли, оба этих багряных столпа погасли, а с ними и молодые месяцы.

Два солнца и багряные столпы — Игорь с Всеволодом. Молодые месяцы — Святослав Ольгович и Владимир Игоревич.

Полный разгром.

Олег и Святослав тьмою обволоклись, в море погрузились и великое буйство подали хинове. Олег и Святослав — это дед и отец Игоря со Всеволодом.

То есть дедова и отцова слава тоже померкли от поражения Святославличей, в море погрузились, нет больше дедовой славы, опозорили Святославличи и отчий златой стол — ведь это поражение дало великое буйство всем врагам Руси.

И это не сочувствующий укор — это обвинение.

Раз проиграли — сами виноваты.

— И говорит киевская дружина великому князю дальше: на реке на Каяле тьма свет покрыла. По Русской Земле понеслись половцы, как пардусово гнездо. То есть, как выводок гепардов.

Была похвальба Ольговичей — помнишь, летопись Суздальскую, — и вот уже ее хула покрыла.

Полетели они вольными соколами, никого не спросясь — а теперь у них нужда в нашей помощи.

А ведь из-за них половецкий див на землю спустился.

Хотели Святославличи дойти до града Тьмутороканя (как нам, киевской дружине доподлинно известно) — а теперь на том берегу синего моря готские красные девы звенят их золотыми шлемами, копьями и стременами, воспевают поражение, призывают Кончака отомстить за обиду деда своего Шарукана.

А нам, киевской дружине, поражения черниговских — не нужны.

А мы уже, дружина, жаждем веселия!

А веселие, как ты помнишь, пониче, уныша забралы.

Другими словами, киевская дружина очень ясно объяснила великому князю, что на нее можно не рассчитывать. Киевская дружина охраняет веселие Киева и потому дальше Треполя — даже хотя бы до Переяславля — не пойдет.

— И тогда великий Святослав — грозный, киевский — изронил златое слово, со слезами смешено.

Тот же самый Святослав, хочу тебе, Алиса, напомнить, который и без полков Игоря и Всеволода:

И что он сказал, этот грозный воин: "О мои сыновцы — то есть младшие в роду — Игорь и Всеволод. Рано вы начали в Половецкой Земле мечи пробовать и себе славы искать.

Вас нечестно одолели, так как и вы нечестно кровь половецкую пролили. Ваши храбрые сердца в крепком харалуге скованы и в буесте закалены (разве такие слушаются мудрых советов старых людей?).

Что же вы натворили? Что наделали моей серебряной седине? Позор моим сединам".

А совсем недавно серебряная седина не мешала героическим, сильным полкам Святослава пронестись смерчем по Половецкой Земле.

А как до дела дошло — все эти полки куда-то подевались. И Святослав начал брата к ответу призывать: "А уже не вижу власти сильного, и богатого, и имеющего много воинов брата моего Ярослава".

То есть, теперь сильные полки у нас уже не у Святослава, а у Ярослава.

С черниговскими богатырями, с могутами, татранами, шельбирами, топчаками, ревугами, ольберами, которые и без щитов, с одними ножами засапожными, воинственными криками полки побеждают, звоня в прадедовую славу.

Мол, раз говорили — мужаемся сами, будущую славу сами возьмем, а прошлую, прадедовую, сами поделим — вот и выкручивайтесь теперь сами. Потому что, не диво ли, братья, старому помолодеть? Вот когда сокол в мытех — то есть перелинял, оперился — тогда он высоко птиц избивает и не дает гнезда своего в обиду. А я стар. И главное зло — княжье мне непособие.

То есть великий грозный Святослав переложил все на брата своего Ярослава многовоинного. Но сильные полки Ярослава, снаряженные им с Игорем, уже сделали все, что могли.

— И вот после этих разборок князей те, кто прекрасно помнит, как звенела накануне похода Игоря слава в Киеве о сильных полках и харалужных мечах, очень точно замечают, что вот теперь волшебным образом времена перевернулись.

Киевская дружина жаждет веселия, старшие князья выясняют, у кого настоящая власть над войсками, а тем временем у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир Глебович получил три копья в бок, голосит, как обычно и раз, и два:

Но теперь и ему туга и тоска: не нашлось, почему-то, желающих помочь.

Святослав передал это дело Давиду, а Давидовы дружины собрали вече и решили не идти. Не такая Владимир птица, чтобы на помощь к нему лететь.

Вот тут и начинается замечательная часть "Слова", полная похухнания, — кровожадно сказал Ярослав.

— Тогда — перерыв! — решительно заявила я. — И ужин. Я есть хочу — умираю.

И голова у меня уже как чугунный котел от всех этих дел.

Картошка давным-давно остыла, пришлось ее на теплую печку поставить. За окнами расплескалась чернота. Салат был вкусный, мы его быстро съели. И картошку тоже. Чаем запили.

— Твои тревожиться не будут? — спросила я.

— Я предупредил, что задержусь, чтобы с важной темой разобраться. Нам везет, что твои дядя с тетей заняты.

— Это точно. Везет.

— Ты сильно устала?

Я задумалась.

— Я не сильно устала, а внезапно. Туга и тоска накатила. Но пока держусь.

— Давай еще немного "Слово" почитаем? — почти жалобно попросил Ярослав. — Пока никто не прерывает?

— Давай. Но с тебя — сладкий пирог.

— Хорошо, — уступчиво согласился Ярослав. — Завтра принесу. Но почему именно пирог?

— Не знаю. Но мне именно сладкого пирога захотелось. Может быть, моя голова его требует, чтобы лучше слушать.

Я и сама не знаю, откуда этот пирог вылез. Но представила пироги Любови Ивановны и подумала, что с ними дело пойдет куда веселее!

Глава двадцатая

Мы вернулись к верстаку.

И к "Слову о полку Игореве".

Ярослав пододвинул поближе "Древнюю русскую литературу".

Сказал:

— Ни Святослав киевский, ни Ярослав черниговский, ни Владимир переяславский — никто даже близко к границам Поля Половецкого не подошел. Святослав сыновей, правда, отправил в Посемье — и то, не сколько города оборонять, сколько под власть свою взять.

И там вспыхнули мятежи, потому что Игоря с Всеволодом любили, а отпрысков Святослава — не особо. Воевода Тудор Посемье оборонял, и довольно успешно.

Ярослав поставил черниговские войска по Десне — стольный град свой прикрывать, а не русские рубежи.

Смольняне Давида встали ровно посередине между Киевом и Переяславлем — у Треполя, и дальше ни ногой.

Святослав с Рюриком, объединив силы, переправились все-таки через Днепр ближним бродом. Но Давид тогда войска увел обратно в Смоленск, посчитав, что хватит с него.

Половцы, узнав о приближении киевских князей, не стали особо дожидаться, унеслись к Римову, где люди вышли из города и спаслись в болотах, но город половцами был взят и разграблен.

Поскорбев о Владимире Глебовиче, князья, тем не менее, оставили его в Переяславле и разошлись по домам.

— Великий князь Всеволод! Не мыслишь ли ты прилететь сюда издалеча, отчий золотой стол поблюсти, а?

Ведь ты у нас можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шеломами вылить, вычерпать.

Был ты здесь, великий князь, с нами, убогими, глядишь, и чага бы по ногате стала, а кощей по резане.

Ведь ты можешь живыми шереширами посуху стрелять, удалыми сынами Глебовыми, — издевательски, с большим удовольствием перевел Ярослав.

— Я понимаю, что над Всеволодом смеются, а теперь расскажи, почему?

— Не только смеются, не только над Всеволодом. Для начала здесь оскорблен великий князь киевский: в его присутствии великим князем назвали князя владимирского и суздальского Всеволода.

Это к вопросу, радовался ли "Слову" Святослав, который очень болезненно воспринимал, когда покушались на его титул — ведь он оставил богатый Чернигов брату, лишился войск, получил лукавую киевскую дружину — и все для того, чтобы его дети сказали, что Киев им отний златый стол, и, значит, тоже могут стать великими киевскими князьями.

А тут ему в лицо — Всеволод-то помогущественней тебя, со всеми твоими серебряными сединами.

Об этом ведь все знают.

Но самый могущественный из князей Всеволод Юрьевич не очень-то побежал в Половецкое Поле биться. Хоть и изображает из себя властелина всей Руси. На словах.

— А на деле? Кто такие удалые сыны Глебовы?

— Это рязанские князья. Сыновья Глеба Ростиславлича. Глебовичей шестеро, они весьма буйные.

Всеволод в Поле не ходит, он болгар на Волге треплет. Вот там Глебовичи на воде и воевали, как шереширы. Огромные огненные стрелы такие, их с кораблей запускают.

Только недолго Глебовичи под Всеволодом ходили — не смог он их у своего седла удержать, вышли они из его воли. И об этом тоже все знают. И посмеиваются.

— А что такое чага по ногате?

— Ногата — мелкая монетка. Резана — ногата, разрезанная на двадцать частей. То есть знатный пленник стал бы дешевле обычной рабыни, которую тоже отнюдь не по ногате продают. Небылица, в общем. Ведь ждать великого Всеволода на Суле — все равно, что прошлогоднего снега.

— А чем мысль отличается от думы? — вспомнила я то, что хотела спросить еще тогда, когда русские жены плакали, что им своих лад ни мыслию смыслити, ни думою сдумати.

— Мысль — более быстрая, чем дума. Думу долго думают, вынашивают. А мысль — раз и возникла. Слушай дальше:

— Ты, буй Роман, и ты, Давид! Не ваши ли лучшие мужи злачеными шеломами по крови плавали? Не ваша ли храбрая дружина рыкает дикими турами, раненая саблями калеными на поле незнаемом? Вступите, господа, оба, в златые стремена за обиду сего времени, за Землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича!

Роман и Давид — дело другое. Они настоящие воины, дружины не раз водили в поле незнаемое, бились с половцами. Видишь, их просят вступить в злат стремень, чтобы отомстить за обиду — то есть разгром русских, за Землю Русскую, за раны Игоревы, такого же доблестного, такого же буего, как и буй Рюрик.

А Всеволода — не просят!

— Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко ты сидишь на своем златокованом столе. Подпер горы Угорские, по-вашему Венгерские, своими железными полками, встал на пути у короля непроходимой стеной, даже ветру затворил ворота, наметав бремен выше облаков, суды рядя аж до Дуная.

— Почему ветру? Какие бремены выше облаков? — ничего я не поняла из этого объяснения.

— А дунай-то? — возмутился Ярослав. — Потому и ветру. Ярослав Осмомысл здесь — прямо второй Александр Македонский с его Железными Воротами, как о них писано: между крутыми горами проход глыбами железными заперт, а скалах выше облаков крепости стоят, не пропуская ни конного, ни пешего.

— А что такое суды рядя?

— Устанавливая свои княжеские суды — то есть власть имея — вплоть до Дуная-реки.

— Почему реки? Был же ветер?

— Два разных Дуная — и что такого? Над Дунаем-рекой вольный ветер гуляет. Слушай дальше. Грозы твои — то есть угрозы — по всем русским землям текут. Угрожаешь Киеву врата отворить, на словах стреляешь с отчего златого стола салтанов за землями.

Осмомысл, когда сын от него сбежал, требовал вернуть его, грозил князьям, почему они Владимира Галицкого и не принимали, отца его опасаясь.

Только Игорь не побоялся, я тебе рассказывал.

Ну и вот, вместо того, чтобы стрелять салтанов за землями, стреляй, лучше, господин, Кончака, поганого кощея, за Землю Русскую, за раны Игоревы, буего Святославлича, зятя своего.