Княженика_6

Я сказала, что сразу после уроков. А потом еще некоторое время слушала гудки отбоя, словно меня кто загипнотизировал.

— Мне идти пора, — тихо сказал Ярослав.

— Конечно, иди, — через силу сказала я.

— Зря я, наверное, все это рассказал, — сокрушенно вздохнул Ярослав. — Опять все делаю не так...

— Если ты боишься, что я не переживу твою сказку, так ты не бойся, я переживу, — съязвила я, а про себя подумала: "Только ночью мне на двор страшно выходить будет..."

Подумала и добавила:

— Просто нужно немного времени, чтобы я привыкла ко всему, что ты рассказываешь.

— А ты привыкнешь? — как-то безнадежно спросил Ярослав.

— Я попробую.

— До завтра?

— До завтра.

Ярослав проверил печку, убедился, что угли прогорели, тщательно закрыл заслонку.

Медленно надел бежевый пиджак, куртку.

— Я пойду?

— Ага.

Он мялся, словно и идти позарез нужно, и меня одну оставить страшно. Спокойной ночи он мне так и не пожелал.

Проводив его и закрыв дверь на крючок, я подумала, что боится он зря.

Спать я буду, у меня уже глаза закрываются.

А вот свет гасить не буду.

* * *

Всю ночь на верстаке мягко светила лампа с цветами и стрекозами. И бабочками.

Спала я совершенно без снов, видно, настолько Ярослав меня напугал.

Утром так не хотелось выбираться из-под теплого одеяла. В избушке было холодно и неуютно, ночью сильный ветер выстудил все углы.

Вчера перед сном у меня еще хватило сил найти купальник, положить его в пакет, а пакет засунуть в рюкзачок. Потому что знала тетю Нелю, но не знала размеров купленной ими красоты. А вдруг там такая роскошь, один осмотр которой потребует много времени, а в программе еще ведь восторги.

В школе между уроками меня нашла Татьяна Николаевна, поинтересовалась, как успехи у Ярослава.

Я очень осторожно ответила, что прогресс есть, мы двигаемся вперед. Даже тетя с дядей это заметили, Ярослав перед ними регулярно отчитывается.

Но честно сказала, что не знаю, сможет ли он писать сочинения на русском языке, пока это ему все равно проще делать по-французски. Может быть, сделать так: пусть пишет по-французски, а после уроков он может перевести мне на русский язык, а я с его слов запишу. Ведь в сочинениях главное — мысли, а не запятые и "жи-ши". А чтобы было понятно, что это его работа, а не моя, можно его французский текст запихивать в Интернет и переводить в гугловском переводчике. Из сличения технического перевода и моей записи станет ясно, что я работаю только секретаршей.

Татьяна Николаевна улыбнулась, сказал, что подумает над предложенной конструкцией, но в понедельник хочет дать Ярославу простенький диктант, чтобы оценить степень прогресса.

Новость была ужасная.

В отчаянии я лишь спросила, за какой класс?

— Ну-у... Давай начнем с пятого, — решила Татьяна Николаевна. — ЕГЭ по русскому ему все равно по-французски писать не дадут.

Я уныло кивнула.

С одной стороны он "Хоббита" почти переписал. Рука, надеюсь, немного привыкла к нашим словам. А с другой стороны — стоит ему где-нибудь твердый знак поставить, написать, к примеру, тракторЪ или космосЪ — и пиши пропало. Или эту странную букву "Ѣ", — вместо е напишет...

Хорошо хоть в его настоящую историю, которой он меня теперь регулярно пугает, все равно никто не поверит.

Может быть, на всякий случай сочинить ему парижскую бабушку, которая сбежала после революции во Францию, а потом внука научила там писать с твердыми знаками и прочими дореволюционными странностями?

Все хорошо, только получается, что если в 1918 году бабушка сбежала хотя бы десятилетней — ну, чтобы она писать уже умела — то сейчас ей в любом случае под сто лет должно быть, не поверят в такую живучую бабушку...

Значит, надо хотя бы учебник пятого класса найти, пусть посмотрит.

Вот вляпались... Не лепо ли ны, братие, начати старыми словесы...

* * *

Пока я брела по улице Козлова к дому дяди и тети, то все думала о предстоящем диктанте. А потом, когда тетя Неля торжественно распахнула дверь в их спальню, все мысли как-то сразу вылетели из головы.

Анжелика была права — я ахнула.

Новый спальный гарнитур был достоин королевского дворца: огромная кровать, белая с розовым, вся в золотых завитушках, вензелях и загогулинах. Обитый розовым синтетическим бархатом пуфик перед золоченым туалетным столиком. Пузатый зеркальный шкаф на львиных ногах.

Покрывало и шторы тетя Неля (как в лучших европейских домах) заказала из одной ткани. Сложные драпировки, золотая бахрома и кисти украшали теперь окно — умопомрачительная роскошь в чистом виде.

Смущали только две вещи: брусовой домик дяди и тети был, по сути, такой же избой, как моя, разве что побольше и поновее. И спальный гарнитур был великоват для небольшой комнатки.

И если тетя Неля в бархатном фиолетовом халате, привезенном из Благовещенска, туда, в эту роскошь, еще как-то вписывалась, то дяде Грише, даже в новых клетчатых бриджах, места там не было. Завитки и позолота недвусмысленно намекали, что требуют сюда, на розово-белое ложе, по меньшей мере, Короля-Солнце, в кружевных панталонах, бабских чулках и туфлях с бриллиантовыми пряжками.

Я заволновалась, болея за дядю Гришу.

Но, к счастью, быстро выяснилось, что дядя Гриша и не такие крепости брал, и чувствовал себя в новой спальне совершенно спокойно.

Жена купила кровать. Большую, мягкую. Красивую. Ну и нормально.

— Красота, правда? — довольно проворковала тетя Неля, нежно поправляя завернувшуюся оборочку.

— Как во дворце! — подтвердила я.

— И еще картину на стену повесим! — похвалилась тетя Неля, и достала из-за шкафа китайское произведение искусства: водопад, выложенный из сверкающих камней, обрушивался со скалы. Выложенной из сверкающих камней.

— Блестящая картина.

— Только тяжелая, камни ведь настоящие. Гриша пообещал в стенку специальный крюк ввернуть, на который чугунные батареи вешают, чтоб не грохнулась.

— Соседи, наверное, только и делают теперь, что ваш гарнитур обсуждают, — предположила я.

Тетя Неля счастливо махнула рукой.

— Они сказали, что такой роскошной картины у наших художников не найти. Он ведь по старинке красками пишут, — призналась она. — Только я еще мало кому наш гарнитур показывала — говорю же, Гриша крюк ввернет, картину повесим — и тогда уж...

В этот момент к тете Неле заглянула ее подружка, тетя Наташа, тонко разбирающаяся в моде. У нее, как и у меня, рот открылся от изумления, стоило тете Неле распахнуть дверь спальни.

Я сказала, что мне пора, все равно им приятнее было пощебетать без меня, да и время подходило.

Тетя Неля так растрогалась от всего, что вручила мне на дорожку баночку варенья из княженики.

И это был королевский подарок, достойный ее гарнитура.

Княженика — пожалуй, самая вкусная сибирская ягода. Внешне она немного похожа и на малину, и на землянику, но вкус и запах — совершенно особые. Пап говорил, что некоторые называют ее вкус ананасным. Не знаю, по мне — так он княженичный. Только около Нижнеангарска ее маловато, во всяком случае, в тех местах, что я знаю. Зелени там много, а вот найти ягодку задача не из легких. И набрать княженики на варенье сложно. Ее обычно добавляют по горсточке для аромата в ягоду попроще, которой много. В ту же малину, например. Малина в Нижнеангарске растет хорошо.

Я обрадовалась, что иду в дом Ярослава не с пустыми руками, попрощалась с тетей и поспешила на остановку.

Глава четырнадцатая

КНЯЖЕНИЧНОЕ ВАРЕНЬЕ

Ярослав ждал меня в Душкачане на остановке, около памятника-звезды, как и обещал.

Первым делом я рассказала ему о диктанте в понедельник.

— Постараюсь справиться, — пообещал он. — Вот пойду тебя домой провожать, и учебник заберу. Пойдем.

Мы пересекли дорогу, и вышли на тропинку. С левой стороны поднимался склон, с правой по дну глубокого оврага тек ручей, который потом уходил в металлическую трубу, вкопанную под трассой.

На той стороне оврага притаилось среди заросшего деревьями склона маленькое деревенское кладбище.

К нему от нашей тропы через овраг были кинуты ветхие мостки. Здесь был первый развилок. Там лежал большой валун.

Заросли вокруг были еще золотыми, здесь, в распадке, защищенном от ветров, деревья и кусты стояли в полном убранстве. Терпко пахло осенью: листьями, горьковатыми ольховыми шишками, брусничным и толокняным листом, палой хвоей.

Вскоре мы дошли до второго развилка около ольхового куста.

Левая тропинка от него вела на дачи, а правая — к третьему развилку, к дому Ярослава.

Ярослав при подходе к третьему развилку насторожился, стал оглядываться по сторонам и (не вру!) принюхиваться. И прислушиваться.

Все было тихо.

Ярослав обнял меня, крепко прижал к себе — и шагнул на тропинку. На мой взгляд, ничего не изменилось — но буквально через несколько шагов мы добрались до разлома в стене и вошли на территорию резиденции беглых древнерусских князей.

Только к горячему источнику мы не пошли. Сначала Ярослав повел меня кухню, где хлопотала Любовь Ивановна. И где меня сразу стали кормить, как я не отнекивалась.

Кухня была большая, похоже, ничуть не меньше того зала с камином, где мне пришлось обедать в первый раз.

Заслышав о нашем приходе, пулей примчалась Звонка. А я как раз доставала подарочную банку с вареньем, еще раз про себя поблагодарив тетю Нелю за такой удачный подарок.

Варенье налили в красивую вазочку. Услышав название ягоды — княженика — Звонка залилась веселым смехом.

— Княженика, княжении-и-и-ика, княженика! — на все лады повторяла она.

Не дав Ярославу толком и чашки чаю выпить, Звонка потащила его к бассейну, чтобы он все-все подготовил и проверил. А мы с его мамой остались на большой кухне одни.

Сначала сидели молча, но потом я спросила:

— Любовь Ивановна, а как вы все успеваете? Одна, без помощников?

— Привыкла уже, — улыбнулась мама Ярослава. — А дружине повар готовит, из своих, дружинников. Ярослав ведь тебе уже рассказал?

Я кивнула. И добавила:

— В общих чертах.

Любовь Ивановна вздохнула.

— Наше положение всегда было таким опасным, что для семьи проще делать самой, чем навлекать беду на чужих, невинных людей.

И улыбнулась:

— Но в прошлый раз мы иногда пользовались услугами французского повара, это было безопасно, он ведь не жил постоянно с нами. И подозрений это не вызывало, наоборот, было очень изысканным в том обществе. Так что я не страдала, о нет.

Она маленькой ложечкой подцепила каплю княженичного варенья, попробовала.

— Очень вкусно. Я как раз пеку тарталетки. Будет хорошо.

— А-а... почему вы тогда выбрали Святослава, а не Мстислава? — вырвалось у меня. Я и сама не ожидала.

Мама Ярослава улыбнулась, подошла к окну и поманила меня.

Я выбралась из-за стола, встала у окна, посмотрела туда, куда она показывала.

По двору от ворот шел отец Ярослава. Высокий, широкоплечий, могучий. И густая грива — золото с серебром. Увидел нас, улыбнулся, приветственно помахал.

— Мстислав тогда был даже интереснее Святослава, он же постарше, — начала вспоминать мама Ярослава. — Мстислав был темноволосый. Красив такой опасной мужской красотой, которая свела с ума не одну черниговскую девицу. Яркий, огненный. И тоже высокий. Святослав рядом с ним казался простоватым, застенчивым. Но, понимаешь, он уже тогда был Ясным, как и сейчас.

— А Мстислав?

— А Мстислав был мутным, — неожиданно (для меня) жестко сказала мама Ярослава. — Если у Святослава душа была чистая, как ясное пламя, то в Мстиславовом огне сердцевина была темная, недобрая. Чувствовалась в нем какая-то червоточина, еще тогда чувствовалась, — обстоятельно рассказывала Любовь Ивановна. — Со мной он был приветлив и улыбчив, но с другими частенько бывал жесток. Мог легко сорвать злость на слабом, унизить и без того убогого. Чего Святославу и в голову бы не пришло. Мстислав и мною-то заинтересовался, я думаю, когда узнал, что я нравлюсь Святославу, подразнить того хотел. Он с детских времен затаил злобу на семью Святослава, считая их виновными в гибели своего отца. Тебе Ярослав не рассказывал?

— Нет, — покачала я головой.

— Значит, еще расскажет. Я не буду перебегать ему дорожку, — снова улыбнулась Любовь Ивановна. — Там очень все переплелось, нет ни правых, ни виноватых, но остаться сиротой даже при милостивых родственниках радости мало, сама понимаешь.

— Ярослав сказал, что без отцов остались оба! — вспомнила я.

— Оба, но Святослав — позже. И ему не пришлось, как Мстиславу, жить в Чернигове при родственниках матери по большому счету обузой. В роду его отца как-то не принято было особо заботится о братьях и племянниках, там один другого всё сожрать норовил, недоброе семя. И Мстислав пошел в отцову родню — рос брошенным волчонком, вырос в красивого волка. Может быть, он и сам не понимал, что внутри у него теплится обида на Святославов род — ведь матери их старались подружить сыновей, понимая, что вместе им будет легче. А все пошло не так. Говорят, из-за меня. Не знаю. Но время показало, что я сделала правильный выбор.

— Несмотря на все?

Любовь Ивановна молча кивнула, отвернулась от окна и стала доставать из духовки готовую выпечку. Длинная темная коса змеилась по ее тонкой спине.

Тут вернулись Звонка с Ярославом, накинулись на свежевыпеченные тарталетки, даже не давая им остыть, как полагается.

А потом Ярослав с одной стороны, Звонка — с другой, как конвоиры повели меня топить, э-э-э, в смысле, купать в своем горячем источнике.

То ли я намерзлась за последние дни, то ли, как Каштанка у Чехова, опьянела от еды и хорошего обращения, но в теплой, почти горячей воде, меня не на шутку разморило. Скрытые под прозрачным куполом, мы со Звонкой наблюдали, как лихо плещется под открытым небом Ярослав, рассекая широкими гребками озерную гладь.

Потом я выбралась на берег, завернулась в махровый халат, присела (буквально на секундочку) в шезлонг — и отключилась.

* * *

Очнулась я ночью.

И поняла, что лежу в Звонкиной комнате, в ее кровати под балдахином, в длинной, до пят ночной рубашке молочного цвета, и сверху прикрыта стеганым белым покрывалом.

А на полу ползают на четвереньках Ярослав со Звонкой, упоенно штурмуя игрушечный город.

— Она проснулась, она проснулась! — первой увидела и зазвенела колокольчиком Звонка. — Смотри, она проснулась!

— Тише, — улыбнулся Ярослав. — Так ты не только весь дом, но и дружину перебудишь. Может быть, зря Алиса проснулась, надо было до утра отдохнуть.

Я похлопала ресницами, потерла глаза. За кружевной занавеской на Звонкином окне, наверное, той самой, в которой я танцевала на балу, — за ней была темнота.

Это сколько же я проспала?

Звонка забралась на кровать. Ярослав продолжал сидеть на полу. Он вертел в руках какого-то солдатика.

Звонка уселась по-турецки рядом со мной на стеганом покрывале. Задумчиво склонила кудрявую голову набок и начала перечислять:

— Папа — князь, мама — его княгиня, ты — княжич, я — княжна. А Алиса?