Правь, Россия, океанами

Какое счастье, что я оказалась лишь случайной слушательницей! Иначе, боюсь, вышел бы конфуз. Я не смогла бы удержать серьезного лица. А мой непочтительный хохот обидел бы и девицу, и гофмейстерину. Но сил же сдержаться не было! Оказывается, отправляясь в Россию (которую Анна, почему-то, упорно именовала Русландией), она искренне верила, что все здешние жители, и мужчины, и женщины, без конца пьют крепкую водку. И даже младенцам наливают в рожки водку вместо молока. А знатные господа, бароны и графы, ездят в санях, запряженных едва прирученными волками.

Да! Она точно родственница Тому Самому Мюнхгаузену! Но где же в ее рассказах медведь, которому нужно налить одеколона, чтобы он на балалайке сыграл? Неужто косолапый был выведен западными журнашлюхами позже? Впрочем... чего еще ожидать от "цивилизованной европейки"? Если уж в эпоху всеобщего интернета о России бред пишут, понятно, какую клюкву сочиняют в 18 веке! И вроде бы зла в этой Анне нет, и ненависти нет... но сквозит этакое снисходительно презрение... Сама на какой-то мызе жила, чуть ли не в нищете, но нате вам, европейка! Словом, из списка моих возможных наперсниц девица была мысленно вычеркнута.

Кстати, как только Анна Иоанновна пообещала мне дать учителей, гофмейстерина Адеркас спохватилась, что тоже может мне давать уроки. Дескать, раньше я не проявляла интереса, да и болела недавно. Ну... почему бы не послушать? Но от нормальных учителей я не откажусь. Тем более, что выбор будет — императрица и ее двор собрались переехать в Питер. Типа, бывшая столица увядает без монаршего присутствия. Меня вызвали пред очи тетушки, когда суета сборов в дорогу уже началась.

— Доброе утро, ваше величество, — я присела в заученном реверансе, который у меня выходил теперь вполне изящно.

— Дитя мое, ты уже знаешь, что мы уезжаем из Москвы. Дорога дальняя, служанки помогут тебе собраться, а к твоей карете будет приставлена охрана. Будь благоразумна.

— Конечно, тетушка!

Ух ты... это, пожалуй, будет хороший повод получше познакомиться с гвардией. Пусть только с той частью, которая верна тетушке. Не буду же я постоянно сидеть во дворце! Мне, наверняка, будут полагаться прогулки по городу и встречи с нужными людьми. В конце концов, я хочу побывать в Академии!

— Я надеюсь на твое благоразумие, — улыбнулась императрица. — Последнее время ты меня радуешь своими успехами. Начала улыбаться, интересоваться окружающими...

— Тетушка, мне было поначалу так страшно! — сделав "большие глазки" призналась я. — Мне ведь никогда не доводилось ранее видеть столько народа. И так много узнавать. Простите, если я невольно вас огорчила...

— Смотри, как ведет себя твоя гофмейстерина. Я не зря пригласила ее в воспитательницы. Она многое повидала. И знает, как правильно вести себя при европейских дворах. И как таковой двор должен быть обустроен.

— Я буду учиться, тетушка.

Мне ласково улыбнулись, позволили поцеловать ручку и отправили восвояси. Фух! Ну, надо признать, разговоры с императрицей даются мне с каждым разом все лучше и лучше. Кажется, Анна мной довольна. А насчет сборов вещей в дорогу... надо проследить за этим процессом. Следует знать, как здесь происходят путешествия, и к чему следует быть готовой. Некоторые русские дороги и в 21 веке оставляют желать лучшего.

Надо сказать, опасения мои оказались не напрасными. Дорога просто вымотала. К счастью, императрица тоже была не железной, так что мы часто делали остановки, чтобы размять ноги. Ну а я воспользовалась этим, чтобы познакомиться с сопровождавшими меня офицерами Измайловского полка. Бравые молодые парни гвардейских статей были предупредительны, вежливы, и явно боялись сказать что-то не так. Видимо их заинструктировали насмерть насчет того, что не положено слышать невинной принцессе.

В Питер мы въехали в середине января. И разумеется, из этого приезда сделали торжественно-помпезное мероприятие. Золоченая карета императрицы, запряженная восьмеркой лошадей, проехала аж под пятью триумфальными арками, вдоль Першпективы (будущий Невский) стояли войска и толпились жители города, звенели колокола, раздавался пушечный салют и периодически слышались дружные вопли "Виват"! На башне Адмиралтейства били литавры и звучали трубы.

Но больше всего меня поразил беглый залп войск, которые стояли вдоль пути следования кортежа. Сначала выстрелили солдаты Преображенского полка, а затем, по правой стороне, начали, один за другим, стрелять другие полки. Последним оказался Ингерманландский полк. Но как только последний солдат сделала последний выстрел, беглый огонь перекинулся на левую сторону. И так по кругу, благо солдаты как раз успели перезарядить ружье. И так трижды!

Словом, Питер радовался, что снова стал столицей.

Поскольку я пока не приняла православие, моя карета отправилась сразу в резиденцию императрицы — Адмиральский дом. Раньше этот дворец принадлежал сподвижнику Петра Федору Матвеевичу Апраксину, но после его смерти отошел в казну. Мне предстояло устраиваться на новом месте, а у Анны Иоанновны была еще большая программа. И первым делом она отправилась в Исаакиевскую церковь на торжественный и долгий молебен.

Моя жизнь в Питере не слишком отличалась от московской. Но я не требовала какого-то особого отношения и лишних свобод. На императрицу можно было воздействовать только постепенно, под настроение. Иначе результат мог быть непредсказуемым. Порой ее поступки ставили меня в тупик. Будучи щедрой к фаворитам, иногда Анна Иоанновна проявляла просто выдающуюся мелочность.

Казалось бы — кто уже помнит про Долгоруких? Ну сделали они ставку на Петра II, ну проиграли, ну были удалены от двора куда-то в Тамбов. И что? Они под приглядом, и теперь уже точно не смогут претендовать на трон. Так нет, императрица неожиданно вспомнила, что у них остались драгоценности. И решила их отобрать. В том числе и маленький портрет Петра II у его бывшей невесты. Вот на фига ей это, кто мне скажет?

Я поэтому очень сильно удивилась, когда увидела при дворе детей Алексашки Меншикова — сына и дочь, названных его именем. Из разговоров слуг я поняла, что вспомнили о них год назад, после чего поспешно доставили в Москву. Причем на брата с сестрой сразу посыпались милости. Александр Александрович был пожалован в поручики Преображенского полка, а Александра Александровна — в камер-фрейлины.

Мало того, обычно скупая императрица расщедрилась на деньги, вернула им гардероб их отца (где он хранился, интересно), экипаж, часть драгоценностей и выделила им дворец покойной царицы Прасковьи Ивановны. Я была слегка (а если честно, то очень даже не слегка) ошарашена таким потоком милостей. Уж Меншикова Анна Иоанновна не любила даже больше, чем Петра I. И никогда я за ней не замечала христианского всепрощения к врагам.

Тем более, что Меншиков был виноват никак не меньше Долгоруких. Собственно, пострадал за тоже самое — пытался сделаться царским родственником. Так в чем дело-то?

Глаза мне открыла Анна Катарина Элена фон Мюнхгаузен, которая оказалась мастерицей собирать сплетни. Девица виртуозно умела подслушивать и делать выводы. Впрочем, у нее был доступ туда, куда мне, в силу моего происхождения, хода не было.

— Ваше высочество, все дело в деньгах, — таинственно прошептала она.

— В каких деньгах? — не поняла я.

— Ну как же! — Мюнхгаузен аж поморщилась от моей недогадливости. — Говорят, Александр Меншиков был изрядный вор.

Что да, то да. Воровал он с душой. С размахом. Но Петр I прекрасно это знал. И максимум — пускал в ход трость, когда Алексашка слишком уж зарывался.

— Но разве вся собственность Меншиковых не была конфискована? — удивилась я.

— Та, которая в России, была. Но старший Меншиков, говорят, оставил огромные богатства за границей, в Европе. И эти-то богатства мечтает получить императрица. Вы же слышали, что Александру вскоре выдают замуж за младшего брата Бирона?

Ага. То есть, детей извлекли из ссылки, теперь они дееспособные, и могут претендовать на наследство отца. Пожалуй, против такого гаагские и амстердамские банки действительно не могли возражать. Ну а Анна вместе с Бироном вполне могла бы получить все те богатства, которые светлейший князь неправедно нажил. Неплохая рокировка. Вопрос только в том — действительно ли в заграничных банках есть деньги Алексашки, или это только слухи.

Не знаю, что было бы лучше для Меншиковых — спокойно доживать в ссылке или находится в постоянной опасности при дворе. Анна все решила за них. Это было одно из самых раздражающих ее качеств — относиться к людям, как к принадлежащим ей вещам. Захотела — заполучила. А что при этом чувствует человек — императрице начхать с высокой колокольни.

Я хоть как-то поняла бы, если бы это было обосновано государственной необходимостью. Тут уж действительно мнение и желания отдельного человека могут ничего не значить. Так ведь чаще всего это делалось из пустого каприза! Вот и в этот раз судьбы нескольких людей менялись по желанию императрицы. Один каприз — и состоялось торжественное обручение Густава Бирона и Александры Меншиковой. Хрупкая красавица-брюнетка с оленьими глазами обменялась кольцами с человеком на 17 лет старше.

Еще одним, не менее раздражающим качеством императрицы была ее любовь к стрельбе. Я, честно говоря, думала, что это только Николай II ворон у дворца отстреливал. Оказывается нет. Это старая царская традиция. Анна Иоанновна (что не слишком типично для женщины 18 века) фанатично любила оружие, собирала лучшие экземпляры и с удовольствием его испытывала. Льстецы ее величали Дианой, а меня эта постоянная стрельба выводила из себя. Ей что, заняться больше нечем?

Помимо птиц, понятное дело, страдали и звери. Но им приходилось еще хуже. Ибо была на Руси еще одна популярная царская забава — травля животных. Лично я даже смотреть не могла на грызню собак с медведем или волками. Из-за чего снискала сомнительную славу чувствительной особы. Но как нормальный человек может это выносить?! "Жестокий век, жестокие сердца"?

Да ну ее на фиг, такую охоту!

* * *

Уроки с Адеркас оказались нудными и абсолютно неинформативными. Мало того, что я, как пока что не православная, вынуждена была слушать проповеди пастора Бюшинга. Так Адеркас их еще толковала мне потом! На фига? И как это должно было укладываться в голове девочки с занятиями, которые вел Феофан? А про обучение географии я вообще молчу. Уровень фонвизинского "Недоросля".

К счастью, Анна Иоанновна сдержала свое обещание. И я получила-таки нормального учителя. В смысле, такого, который сам хоть что-то знает. Иоганн Конрад Геннингер знал четыре языка, умел играть на нескольких музыкальных инструментах, а так же (что особо привлекло мое внимание) делал очки, микроскопы и зажигательные стекла. К тому же, Кондратий Иванович (как его переименовали на русский лад), уже имел опыт педагогической работы — профессорствовал над Скавронскими (племянниками Екатерины I) и сыном Меншикова. А так же успел побывать секретарем Медицинской канцелярии.

Словом, у такого человека должны быть знания и связи. И он точно сможет мне организовать доступ в Академию, в частности в библиотеку, ибо ее директором был никто иной, как Иван Данилович Шумахер. А шустрый Геннингер успел жениться на его сестре. Так что у меня есть все шансы пообщаться с весьма примечательными людьми. Один Леонард Эйлер чего стоит! А там были и другие мировые знаменитости...*

* Несмотря на то, что никто из современников не отзывался об Анне Иоанновне как о человеке, стремящимся к знаниям, Академия при ней чувствовала себя неплохо. А тот же Эйлер уехал из России после ее смерти.

Однако прежде всего требовалось расположить к себе императрицу. Трудная задача, надо сказать, ибо как совместить несовместимое? Показать себя и не заронить мысли в моих преждевременных претензиях на трон.

С одной стороны — привлечь благожелательное внимание Анны Иоанновны было несложно — она обожала, когда кто-нибудь что-нибудь рассказывает. И даже держала возле себя записных болтушек, способных трындеть ни о чем чуть ли не круглосуточно. Но с другой стороны, я не хотела стать одной из игрушек Анны. А так непременно произошло бы, если бы она поняла, что я могу развеять ее скуку. Приказала бы постоянно сидеть возле себя и развлекать. Оно мне надо?

Меня и так бесило собственное бесправное, подчиненное положение. Причем я умом понимала — что это частично из-за возраста. Можно подумать, в моей прошлой жизни, у меня в 13 лет много воли было! Тоже родители бдили. И бабушки с дедушками. Но на меня никогда не смотрели, как на вещь, которой нужно правильно распорядиться! Я выбирала кружки, которые мне интересны, дружила с людьми, которые мне нравились, и замуж вышла за человека, которого выбрала сама.

Здесь у меня прав не было от слова "совсем". Никого не интересовало, чего я хочу. И максимум, чего я могла выжать из данной ситуации — хоть как-то изменить свои увлечения с чтения романов на посещение Академии. Мне просто необходимо было вырваться из дворца! Иначе я никогда не познакомлюсь с людьми, которые смогут поддержать в нужный момент. Прежде всего, с гвардейцами.

Историю России, к сожалению, я помнила с пятого на десятое, но то, что на гвардейских штыках на трон поднялись и Елизавета Петровна и Екатерина II, помнила хорошо. А это значило, что необходимо обрастать знакомствами в данной среде. Плюс, мне нужно безобидное увлечение, которое обеспечит прикрытие. Почему бы мне, например, не полюбить театр? Понятно, что не самой выходить на сцену — это немыслимо по меркам 18 века. Но почему не "написать" пьесу?

Театр в России уже был, спектакли ставились, так что ничего сложного. Правда, убивала всеобщая зацикленность на греко-римской мифологии. Из-за этого истории были чрезмерно пафосными, нравоучительными и нудными. А ведь Мольер уже написал свои лучшие комедии более полувека назад! И, насколько я помню, одну из них ставила еще Софья Алексеевна. Нет, понятно что "Тартюфа" могут не одобрить. Но чем не хорош "Мнимый больной"? Да и не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?

Для меня эта затея несла сразу несколько плюсов. Знакомство с новыми людьми, дополнительная причина выйти за пределы дворца, отвлечение внимания "безобидным занятием", да даже тренировка в русском литературном языке. Которого, кстати, практически не существует. Есть смешение "французского с нижегородским". Очень много позаимствованных слов, которые еще "не обтесались".

Возможно, это предвзятое мнение человека 21 века, которому читать тексты века 18 довольно тяжело. Но я считаю, что у языка должна быть музыка. Он должен не просто звучать, но и гармонировать. Должен быть понятным каждому, если речь идет о повседневных вещах. Конечно, останутся военные или научные термины, но они останутся для профессионалов. Петр I много чего через колено переломал, в том числе и язык, и теперь следовало с ним работать.

На лавры Пушкина я не замахивалась. Не тот калибр. Но адаптировать Шекспира попыталась. Геннингер помог, который прекрасно владел английским в том числе. Взяла (как наиболее соответствующее моему возрасту) "Ромео и Джульетту". Получился достойный образовательный проект. И с его результатами уже можно было идти к императрице.