Ты принадлежишь мне!

— Что вы шеф, какие проблемы у меня могут быть? — преувеличено возмущаюсь я, стараясь не думать о своей вечерней наиглупейшей выходке. — Вы же знаете, что я — само благоразумие.

— Да-да, конечно, Крис, прости, старика, это я так, что-то нервы совсем расшалились. Знаю, что ты у меня девочка ответственная, — начинает извинятся шеф, а я в этот момент, чувствую, как теплеют мои щеки, шея, и загораются кончики ушей.

Хорошо, что кожа смуглая, и в подозрительно тихой палате никому не заметно, как я краснею.

Скомкано прощаюсь с шефом, и выключаю телефон.

А спустя несколько минут слышу ненавистный голос Тарасенко, не скрывающий иронии в своем тоне:

— С однокурсницей засиделась? Само благоразумие?

В ответ, мой сосед слышит лишь скрип зубов. Каюсь не удержалась. Ух... как же много эмоций во мне вызывает этот подонок, с удовольствием бы пожаловалась на него шефу, и я уверена, что Афанасий Игоревич, сделал бы все возможное, чтобы Тарасенко больше никогда не маячил у меня перед глазами. Вот только я не хочу, чтобы он что-то узнал о моём прошлом... только не шеф.... Не желаю видеть и в его взгляде жалость.

Поэтому сама справлюсь, не маленькая уже...

В течении дня, Тарасенко не раз еще пытается со мной поговорить, но я веду себя, как партизан, выбрав тактику полного игнорирования, и жду с нетерпением вечера, чтобы снять проклятую повязку, и наконец-то увидеть мир своими глазами.

В семь вечера наконец-то появляется наш врач — Игорь Юрьевич и первому, как назло снимает повязку Тарасенко, и только после доходит до меня. Я же все это время кое-как сдерживаюсь, чтобы не устроить очередной скандал, вспомнив о своем работодателе.

— Нус Кристина Эдуардовна, теперь посмотрим, что у вас.

Повязка снята, и я кое-как, не без помощи специального раствора на ватном диске, разлепляю склеившиеся ресницы.

— Жжение нет, — тут же отчитываюсь я доктору.

— Отлично, теперь проверим само зрение на каждый глаз, — кивает мне врач.

Спустя еще несколько минут, выдав мне рецепт с каплями для глаз и кое-какие лекарства от аллергии, он заключает:

— Косметикой в течении трех дней минимум не советую пользоваться, все лекарства принимать, на ночь ватные диски с раствором на глаза..., ну и обязательно показаться через три дня окулисту, для контрольной проверки, и наведаться к аллергологу. Могу вас сразу на прием записать, в нашей клинике все специалисты есть.

— Спасибо, — уныло отвечаю я, рассматривая свои красные, как у вампира глаза в зеркальце, что успела достать из сумочки, и опухшее, словно у заправской алкоголички лицо, — но я завтра домой в другой город уезжаю, и там обязательно посещу врачей.

— Опухоль уже завтра к вечеру спадет, но, если нет, тогда сразу же, не мешкая, обращайтесь к врачу, — участливо пожимает мне руку на прощание доктор, и наконец-то отпускает меня на все четыре стороны.

— Буду надеяться, — вздыхаю я, — счет мне дадут на выходе?

— Все ваши расходы уже покрыл господин Тарасенко.

— Понятно, — киваю я, впрочем, этого и следовало ожидать.

И как только врач покидает палату, я вскакиваю с постели, вызываю такси, и как метеор начинаю одеваться, пока Тарасенко занял ванную.

Ничего страшного, в гостинице приведу себя в порядок, лишь бы по скорее сбежать отсюда, благо в сумочке есть большие черные очки, закрывающие добрую половину моего лица, и можно спрятать за ними опухшую мордашку.

На одевание у меня уходит ровно три минуты. И открыв дверь палаты, я уже намереваюсь сбежать, однако мне преграждают путь два амбала.

— Прочь с дороги, — со злостью цежу я охране Тарасенко.

— Простите, Кристина Эдуардовна, но Евгений Анатольевич просил вас его подождать, — вежливым голосом отвечает мне один из амбалов, не реагируя на мой грубый тон.

— Это еще зачем? — с удивлением спрашиваю, а сама уже роюсь в сумочке, чтобы найти звонящий телефон, и раздраженно бурчу: — Я на такси опаздываю!

— Затем, что мы поедем вместе, — слышу голос Тарасенко, из-за спины, и обернувшись не успеваю среагировать, как он выхватывает телефон из моей руки, и отвечает на звонок:

— Да, вызывали, но планы поменялись, не поедем, и сейчас оплатим неустойку.

Я открываю рот, чтобы возмутиться и тянусь за телефоном, а Тарасенко, не обращая внимание на моё возмущение, убирает его во внутренний карман, своего серого пиджака, и командует одному из охранников:

— Федор, сбегай оплати неустойку.

— Какого хрена! Верни мой телефон сейчас же! — не выдержав, я со злостью шиплю на весь коридор.

— Он временно побудет у меня, — бескомпромиссным тоном заявляет Женя, и подхватив меня под руку, не давая возможности вырываться, выводит в коридор.

— Ты с ума совсем сбрендил, отпусти меня немедленно, — раздраженно рычу я, пытаясь вырваться из жесткого захвата.

— Кристина, я с тобой пытался в течении дня поговорить, но ты меня игнорировала, значит теперь я буду тебя игнорировать, — спокойным голосом отвечает мне изверг, и продолжает переть меня, как на буксире, вдоль коридора. А второй амбал, идет спереди, расчищая нам и так пустую дорогу.

Я пытаюсь сопротивляться, наступаю каблуками на ноги Тарасенко, но этот гад, выругавшись сквозь зубы, подхватывает меня, перекидывая через плечо, и в лифт заносит, как мешок картошки.

Ровно одно мгновение я нахожусь в шоке от действий этого психа, а затем с силой ударяю его кулаком по спине, и возмущенно уже не сбавляя тона кричу:

— Отпусти меня немедленно, ты с ума сошел, хочешь меня опозорить?

На что Женя, лишь весело хмыкает:

— Отпущу, если пообещаешь, что будешь вести себя благоразумно, и позволишь довезти до отеля. И думай быстрее, уже наш этаж.

Глотая собственную злость, обиду, и зарождающийся страх, я понимаю, что выхода, на данный момент у меня нет. Лисовские, чтоб их... черт побрал, не должны узнать, что я побывала в этой больнице и при каких именно обстоятельствах! А если устроить скандал, то до них наверняка этот инцидент дойдет. И набрав в легкие воздуха, со злостью и бессилием выдыхаю:

— Обещаю, что буду вести себя спокойно....

И мысленно добавляю:

"Пока мы отсюда не уберемся, как можно дальше".

Тарасенко мгновенно ставит меня на ноги, и даже помогает одернуть одежду. Я достаю очки из сумочки, и быстро надеваю их. Спустя одну минуту мы чинной и спокойной командой выходим в открывающиеся двери лифта.

Внутри меня все кипит от негодования, но на лице играет безмятежная улыбка, ровно до того момента пока мы не садимся в машину.

Здесь внутри, мне можно уже не притворяться. Машина трогается с места, и я, прищурившись, с завистью смотрю на свежую физиономию мужчины. Глаза чистые, лицо — не опухшее... никаких последствий вчерашнего баллончика.

Ррр... вот ведь гад везучий, а!

Тарасенко кстати, с не меньшим интересом смотрит на меня. Вот только прочитать, какие именно эмоции он испытывает сейчас я не могу и потому, не выдержав давящей тишины, спрашиваю:

— Говори, что тебе от меня надо?

— От тебя? — приподнимает он одну бровь, да настолько искренне это делает, словно и правда удивлен моему вопрос, но я не собираюсь вестись на эту игру, и продолжаю пристально смотреть в глаза своему врагу, ожидая ответа.

Через минуту нашей игры в гляделки, сдается первым Тарасенко, и растянув губы в грустной улыбке ошарашивает меня:

— От тебя Кристина, мне нужна, только ты сама. И ничего более...

— Аха-ха-ха, очень смешно, а теперь давай серьезно, — угрюмо отвечаю я Тарасенко, старательно не замечая, как где-то очень глубоко внутри меня, что-то ёкает.

И я ловлю себя на мысли, что скажи он это тринадцать лет назад, той влюбленной семнадцатилетней глупышке, и она бы прыгала от счастья до потолка, хлопая в ладоши. И жаль, что её больше не существует, а есть лишь уже потрепанная жизнью тридцатилетняя циничная стерва.

Хотя, нет... не жаль... совсем не жаль.

— Я серьезно Крис, — вырывает меня Женя из философских размышлений о становлении собственной личности. И как ни в чем не бывало начинает мелить какую-то чушь, и с каждым его словом, я начинаю подозревать, что задумал он что-то, совсем не хорошее: — Можешь думать, всё что хочешь, но я теперь тебя никуда не отпущу, теперь мы вместе. Если хочешь свадьбу сыграем, или просто распишемся. Кольцо я купить не успел, но мы можем сходить в любой ювелирный, выберешь сама. Дети... насчет детей я пока не думал. Но если захочешь, то они обязательно будут, мальчик и девочка. Можно просто девочку, девочку даже лучше, меньше хлопот потом будет. И да, в России мы жить не будем, я в Испании месяц назад купил нам с тобой на побережье небольшой трехэтажный особнячок на десять комнат, плюс бунгало для слуг на территории особняка. Район тихий, уютный. Есть частная школа. И кстати, там много наших живет. Скучно тебе не будет, пока я на работе. Я небольшой бизнес там открыл по продаже оружия. Не беспокойся, — он улыбается, и смотрит на меня кристально честным взглядом, — всё абсолютно законно. Это охотничье оружие. Выдается строго по лицензии. Вообще-то это не основной мой заработок, есть еще кое-что. Поэтому поверь, на безбедное существование нам хватит.

Всё это он говорит мне с такой уверенностью, и так детально расписывает, что я начинаю подозревать: бизнес и домик на десять комнат, с бунгало для слуг — истинная правда. Вот только сути и смысла в его словах, пока не улавливаю. И на всякий случай, решаю подыграть. Расслабленно откидываюсь на сиденье, по-деловому закинув ногу на ногу, и спрашиваю с искренней заинтересованностью:

— А почему именно Испания? Чем тебе Россия не угодила?

— Первое, и это очень жирный плюс, — начинает он загибать пальцы, — в Испании тепло, а в России холодно.

— Не поспоришь, — благосклонно киваю я.

— Второе — я прожил там почти тринадцать лет. У меня там друзья, связи, поставленный бизнес. И сюда я вернулся, только за тобой.

— О как, — хмыкаю, и старательно игнорирую последнюю фразу, даже мысленно. — А как же твой отец? Если не ошибаюсь — он какой-то депутат? Неужто отпустит наследника "забугор" насовсем?

— Отец умер полгода назад. Инфаркт, — коротко отвечает Тарасенко, и резко помрачнев, поворачивает голову к окну, явно скрывая от меня свой взгляд.

— Мои соболезнования, — сухо отвечаю, стараясь отогнать от себя неуместное чувство жалости.

Сама родителей обоих похоронила, и знаю, как терять близких... Вот только его отец вырастил таких подонков — сыновей, что чувство жалости, не успев толком появиться, мгновенно загибается на корню, зато на его смену приходит здоровое чувство злости.

Терпеть не могу, когда мне голову морочат. Сразу же хочется превратить человека в камень. Иногда очень завидую и восхищаюсь Медузой Горгоной. Эта женщина была поистине великолепна в своей злости. Жаль, только кончила плохо... но это уже так... частности.

— Ладно, это была интересная история, — с улыбкой голодного крокодила отвечаю я Тарасенке, — но мне хочется знать истинную подоплеку твоего интереса.

— Я тебе уже все сказал, — пожимает он плечами, продолжая смотреть в окно.

— Мда... не густо, — притворно нахмурившись, качаю я головой, и замолчав, тоже отворачиваюсь к окну.

Не хочет рассказывать, плевать. Всё равно вижу его последние минуты. Скоро гостиница, потом аэропорт, и дом, милый дом.

Спустя несколько минут тишины, искоса смотрю на мужчину, и от его взгляда напрягаюсь. Оказывается, он все это время смотрел на меня.

Вот только взгляд его ... он какой-то странный. Не нравится он мне, ой не нравится.

Я в своей жизни видела много взглядов — расчётливых, лживых, похотливых, гневных, предвкушающих, а этот... он смотрит так, словно... словно пытается меня сожрать. Ага, одним взглядом. Поглотить всю полностью, вместе с душой. Не оставив ничего.

Что же ты задумал Тарасенко? Какую игру в очередной раз затеял?

Может все дело из-за того, что моего шефа отправляют на пенсию? Может он от конкурентов? Хотят купить себе завод? А Тарасенко пытается почву прощупать. Не для кого ведь не секрет, что я доверенное лицо Маркелова. А может Женечка сам лично хочет отхватить лакомый кусок?

Кто их знает, этих олигархов...

Я старательно роюсь в памяти, чтобы вспомнить о том, кто отец Тарасенко и что у него был за бизнес. Но в голове, к сожалению, только одна информация — он депутат. Другую я и не пыталась искать, сознательно избегая любые новости. А жаль... Все же о своих врагах нужно знать всё.

Эх Кристина, Кристина, не быть тебе разведчиком...

Ну ничего, вернусь домой и займусь поиском инфы. Вот только кого вы бы привлечь к этому делу... нашего "программера" нельзя. У Стаса язык без костей. Инфу сливает всем, ко платит. Ничем не гнушается парень. Специалист отличный, потому и на работе так долго держится, а так бы давно уже вытурили. Но ему и секретов особых не доверяют.

Надо кого-то на стороне искать.

Машина, наконец-то паркуется перед входом в гостиницу, водитель открывает дверь, и я, встав с места пулей пытаюсь выскочить из машины, но Тарасенко резко хватает меня за талию, и с такой силой притягивает к себе на колени, что я не сразу понимаю, что вообще произошло. И поэтому, когда он разворачивает меня к себе, продолжая одной рукой удерживать за талию, а второй уже за подбородок, я не сопротивляюсь, и замираю в его руках, как мышка. И в ожидании, когда кот сделает свой первый удар смотрю ему в глаза.

— Крис, — шепчет мне прямо в губы Женя, — я так скучал по тебе.

В голове мгновенно вспыхивает понимание происходящего, и я пытаюсь увернуться от его поцелуя — упираюсь обеими руками, в каменную грудь мужчины, но его захват на моей талии и подбородке становится железным, и он все же накрывает мои губы.

Я делаю резкий вздох и замирю, сжав поплотнее губы, в ожидании болезненного напора. Но Тарасенко почему-то медлит, его губы не двигаются, и вместо этого он пристально смотрит мне в глаза, словно пытаясь отследить мою реакцию. А затем, очень нежно и медленно проводит своим языком по моим губам, еще и еще, словно не требуя, а просясь внутрь. Но я еще сильнее сжимаю губы и зубы, и с вызовом смотрю в глаза своему прошлому.

Взгляд мужчины становится понимающим и настолько грустным, что не знай я кто передо мной, то наверняка бы поверила в его игру. Но я знаю, кто этот человек, и больше никогда не позволю с собой играть! И сузив свои глаза пытаюсь передать свои мысли Тарасенко.

И вновь он понимает меня без слов, и его взгляд становится упрямым и жестким, и Женя, резко повалив меня на кресло сиденья, начинает жалящими поцелуями-укусами покрывать мой подбородок, шею, и даже умудряется до груди добраться, пока я не сдержавшись, и коря себя трехэтажными матами за слабость, не всхлипываю от боли, и резко охватывающей меня паники, полностью лишающей воли.

Тарасенко замирает, уткнувшись носом в ложбинку между ключицей и шеей и дышит, как паровоз, пока я пытаюсь вернуть себя хоть каплю сил, и отрешиться от ... да-да, именно, от того, что происходит в низу моего живота. Такое ощущение, что кто-то резко ударил мне в живот чистой концентрированной энергией возбуждения, настолько болезненно-сладкой, что я совершенно теряюсь, и забываю о том, где я и с кем именно нахожусь. И САМА хватаю Женю ладонями за лицо, и тянусь к его губам, не замечая его ошарашенного взгляда.