Я попытался рассмеяться, но смех получился каким-то беззвучным и рваным. Тогда я просто протянул руку и провел костяшками пальцев, убирая слипшиеся темные пряди с его лба. Затем наклонился и поцеловал припухшие губы, углубляя поцелуй и проникая внутрь языком. Эта жажда была очень похожа на отчаяние — такой же горький, но перемешанный со сладостью сильный вкус, от ощущения которого на своих губах хотелось либо беззвучно кричать, либо плакать в голос.

Я обнял Коула за шею, крепко к себе прижимая, и прошептал тихо, но одновременно достаточно громко для того, чтобы он меня услышал:

— Хочу тебя.

Зарывшись носом в воротник его пиджака, я прикусил соленую от пота кожу и вдохнул такой знакомый и успокаивающий парфюм с нотками мандарина, смешанный с особым пряным запахом кожи Коула — такой естественный, как запах дождя, ветра или моря, и такой же необходимый как воздух, вместо которого я был готов его вдыхать.

— Пожалуйста.

Собрав с моего члена смазку, Коул еще ниже стянул с меня джинсы, так что мне пришлось резко выгнуться, и развел мои ноги. Уперевшись ботинками в переднюю панель и устраиваясь поудобнее, я плотно обхватил Коула коленями, разводя ягодицы и позволяя его пальцам войти. Низ живота уже сводило от острого желания, и я больше не мог ждать. Ухватившись за ускользающие плечи и ощущая под ладонями гладкую и такую нежную ткань, я потянул Коула на себя.

— Коул...

Всхлипнув, я прогнулся назад, больно ударившись затылком о кожаное сиденье и полностью открываясь. Плавный толчок, и Коул уже во мне. Сначала входит только головка и, зажмурившись, я стараюсь сосчитать оглушающие удары собственного сердца в висках, а затем я испытываю легкую боль с почти незаметным жжением и одновременно с этим приятное чувство заполненности. Искусанные губы горят и я облизываю их, поражаясь насколько они сухие и неприятно соленые.

Время разбивается о запотевшие стекла, оседает на мутную поверхность вместе с прерывистым дыханием, становясь сплошным пересечением вниз не имеющих продолжительности секунд, минут и часов. И я ловлю его, подрагивающими кончиками пальцев водя по окну. Оно ужасно холодное и все время тает, стекая по запястью куда-то вниз.

Коул входит в меня все сильнее, опираясь на руки по обе стороны от моего лица, и тогда я мотаю головой из стороны в сторону, задевая его то лбом, то кончиком носа или щекой, стараясь прикоснуться к коже на запястье губами и не в силах больше сдерживаться. Все тело начинает дергаться в мелких спазмах и я не выдерживаю.

— Люблю тебя, — полувыдох-полувздох и мне самому безумно страшно, что так получилось. Я шумно дышу и чувствую тепло Коула внутри меня, но я не могу убежать или взять вырвавшееся признание обратно. И с осознанием сказанного постепенно испытываю какое-то болезненное облегчение и страшную усталость, словно только что закончился мой давний плохой сон. Сейчас, когда это уже произошло, все кажется таким естественным и правильным, даже в какой-то мере пустяковым, что я сам себе удивляюсь, как не сказал этого раньше. Наверное, потому что я никогда об этом даже не думал.

Глупо надеяться, что Коул этого не услышал. Но я больше ничего не говорю, и он тоже. Мы просто лежим и громко дышим, почти в унисон, и страх отступает все дальше, воспринимаемый теперь скорее как закономерная точка, нежели проигрыш или капкан.

Я, наверное, никогда так не смог бы... Быть таким идеальным, как Коул. Единственное, что я могу, это быть с ним рядом. И я очень хочу этого — его силу и уверенность, и то чувство спокойной защищенности, которое он мне дает. Я не смог бы жить без всего этого.

Наконец Коул приподнимается на локте и смотрит мне прямо в лицо. И я сам гадаю, что он может сейчас там видеть или стараться разглядеть. Скорее всего, я все еще выгляжу слегка испуганным и сошедшим с ума, но я надеюсь, он этого не заметит.

— Прости, я, кажется, тебя совсем замучил.

Он нежно улыбается и я облегченно выдыхаю. Оказывается, все это время я почти не дышал.

— Никогда не думал, что ты такой монстр, — я улыбаюсь в ответ, чтобы не прикусить и без того саднящие губы, потому что мне тоже очень хочется сказать "Прости": За то, что так все запутал и часто тебя обманывал, чтобы это легче удавалось проделывать с самим собой. За то, что когда-то трусливо к тебе сбежал, не зная что делать со своей жизнью дальше, зато имея на этот счет весьма амбициозные представления. За то, что пять лет назад хотел с тобой расстаться, как только бы получилось закрепиться в городе и устроиться на хорошую работу. Но вместо этого, остался с тобой рядом. За то, чего я сам не понимаю. Всего этого накопилось так много, что ты вряд ли когда-нибудь поймешь, а у меня больше нет сил.

Следующие два дня пролетают как один, потому что миссис Френчестон с большим размахом готовится к празднику и, так или иначе, мы все вовлечены в ее грандиозные планы. И все это время я хожу, говорю, ем и даже сплю словно во сне.

Я решил больше не пытаться поговорить с Роу — если возможность представится, то я обязательно извинюсь, а если нет, то так тому и быть. В противном случае, может быть я опять все только испорчу. Тем более, что после того вечера в машине Коула, я вообще старался не делать ничего, что могло бы разворошить прошлое и вернуть ненужные воспоминания. А еще я перебрался в спальню Коула, перестав ночевать в своей. Мне казалось неправильным оставаться рядом с Роу, пусть даже и таким образом, особенно когда его парень вселился в комнату напротив. Я был счастлив, все было хорошо. Да и Патрик оказался милым. Он смотрел на Роу такими преданными и влюбленными глазами, что мне было по-настоящему неудобно и чаще всего в их присутствие я просто отводил взгляд — смотрел куда угодно, только не на эту парочку. Лишь теперь я больше не пытался разобраться в тех эмоциях и чувствах, которые при этом каждый раз начинали во мне колыхаться, словно море, которое я старательно и тщательно укрывал льдом. Я любил Коула и тем признанием это только подтвердил — перед ним и самим собой.

После обеда, накануне Рождества, миссис Френчестон собиралась вместе с Нэнси и Патриком отправиться в город, чтобы лично выбрать Рождественскую елку. Огромная же елка, специально доставляемая магазином и привычно украшающая этот большой дом в зимние праздники, ее больше не устраивала. Она хотела обычную несколько-метровую, которая напомнила бы ей собственное детство и привнесла особый уют. Вечером миссис Френчестон собиралась украшать ее вместе со всеми нами на заказ сделанными стеклянными игрушками. Это ее желание, как и всю затею в целом, я не считал причудой — нам всем было необходимо хоть чем-нибудь заняться: кому-то в ожидании особого праздника и чуда, а кому-то просто для того, чтобы отдохнуть от уже наскучившего праздного времяпровождения. Я не собирался смеяться или возражать против того, чтобы кто-то стал хоть чуточку счастливее. Тем более, что этот кто-то хотел разделить это счастье на всех. И я совершенно спокойно отдал ключи от своей машины, так как в ней был самый вместительный багажник, честно собираясь до самого вечера проваляться в гостиной на диване, смотря разнообразные праздничные шоу, коих в это время шло превеликое множество. У Коула в кабинете была запланирована важная видео-конференция, которая уже длилась около часа, а Роу еще с самого раннего утра куда-то уехал. Большой дом почти совсем опустел, снова став непривычно тихим и гулким, так что в нем эхом отражался каждый шаг. А я ощущал себя призраком, который уже привык к своей вечной неприкаянности и не слишком сильно заботился о том, чтобы когда-нибудь попасть на небеса.

Поднявшись с дивана, я пошел на кухню, чтобы подогреть остывший в кружке глинтвейн. Хлопнула дверца машины и я удивился тому, как быстро все вернулись, но выйдя в коридор, увидел Роу. Он чему-то улыбался, а его белые волосы, растрепанные ветром, в беспорядке торчали в разные стороны. На щеках горел румянец, казавшийся слишком ярким на бледной коже, и кожаная черная куртка поверх белой рубашки явно была не предназначена для сезона.

Пока он отряхивал высокий воротник от снега и явно меня пока не замечал, я замер в проеме арки. Мысленно мне хотелось уйти, но я понимал, что это будет глупо. Возможно, все начнется сначала — мое трусливое и очередное бегство вернет то, от чего я все это время бежал. Теперь, кажется, я остановился, и мне не хотелось начинать еще один круг с самого начала. К тому же в любой момент он мог обернуться, и не было никакого смысла в том, чтобы прятаться.

— Привет, Роу.

Роу обернулся излишне резко, словно я действительно был призраком. На его лице застыло удивленное и какое-то беззащитное выражение, какое я еще никогда не видел.

— Джейсон... Я думал, что все, кроме Коула, уехали в город.

— Я решил остаться, потому что... — я улыбнулся, но улыбка так и приклеилась к моим губам, когда я опустил глаза ниже и увидел блеснувший кусочек металла на его безымянном пальце.

Проследив за моим взглядом, он пояснил, хотя я меньше кого бы то ни было имел на это право:

— Подарок.

Я лишь молча кивнул. Почему-то я никак не мог поверить в тот простой факт, что Патрик догадался подарить Роу кольцо, продолжая смотреть на него, словно оно вот-вот должно было исчезнуть.

— Я... — встряхнув головой, я попытался собраться с мыслями — Раз уж мы встретились...

Как глупо, ведь мы видимся каждый день.

— ... хотел извиниться.

Видя, что Роу собирается возразить, я поднял руку ладонью вперед, не давая ему возможности меня прервать.

— Нет, подожди! Роу, прости за то, что сказал тогда про браслет. Это были самые идиотские слова за всю мою жизнь. И за то, что вернул тебе его только сейчас. Я не знал, что он для тебя так много значит.

Роу выдохнул, но так ничего и не ответил. Он просто на секунду закрыл глаза, после чего посмотрел в пол и только потом обратно на меня.

— Все забыто.

Я открыл было рот, чтобы продолжить, но всего лишь произнес:

— Да, конечно. Спасибо.

Развернувшись, я собирался уходить, но почему-то помедлил и снова повернулся обратно.

— Патрик очень классный. Заметно, что он тебя очень любит и вы подходите друг другу.

Ну зачем я говорю весь этот бред?! Больше походит на то, словно я издеваюсь и снова пытаюсь причинить Роу боль. Но сейчас я не мог просто уйти и мне было все равно, что говорить. Я тянул время, вызывая Роу на совершенно необоснованную откровенность, словно снова пытаясь влезть в его жизнь.

— Но твоя мама не представила его как твоего парня. Почему? Ведь, кажется, что у вас все серьезно.

Взгляд Роу стал непроницаемым. Слишком безразличный и отстраненный. Далекий. Опять. Неужели человек, который когда-то сходил по мне с ума и был готов ради меня на все, даже отдал единственную дорогую память, оставшуюся от любимого отца, мог теперь так безразлично на меня смотреть? Это начинало неимоверно раздражать, вызывая нестерпимое жжение под кожей.

Я улыбнулся — совершенно нелепо и не к месту, и тогда Роу ответил:

— Потому что мы решили остаться просто друзьями. Потому что я не хочу причинять ему боль — похожую на ту, которую пережил когда-то сам. Я бы не смог с ним так поступить. Джейсон, ты не находишь это бессмысленным — стараться удержать человека, который никогда тебя не полюбит? И даже не попытается?

Его вкрадчивый и спокойный голос, а с ним и каждое слово, мурашками озноба пробежал по моей коже. И я словно вконец оледенел — внутри осталась только ломкая и хрусткая ссадина, которая должна была уже давно зарубцеваться. Она болезненно зудела и единственным способом от нее избавиться было не содрать кожу, расчесав, а оставить точно такую же кому-то другому.

— Конечно, ведь рано или поздно ты все равно от него сбежишь. Знаешь почему? — смотря на нас со стороны, каким-то самым отдаленным краем сознания, я сам не верил в то, что собираюсь все это сказать — Потому что Патрик чем дальше, тем только больше будет тебя раздражать. Вполне возможно, что он будет во многом, даже почти во всем, тебя устраивать... кроме своей слабохарактерности и безвольности. И в этом он будет неполноценен — настолько, что каждый раз ты будешь бессильно беситься, потому что совсем нелегко стерпеть рядом такого полного обожания и щенячьей преданности "раба". Рано или поздно ты все равно устанешь, и тогда найдешь кого-то, кто будет достаточно сильным для того, чтобы ему хватило ума не потерять себя в твоих прекрасных глазах.

Поставив кружку на маленький столик, я снова встретился с Роу взглядом, но на этот раз это оказалось гораздо сложнее.

— И если тебе повезет, он будет достаточно идеальным для того, чтобы сделать тебя счастливым.

Глаза Роу застыли на моем лице, а темные ресницы начали мелко подрагивать.

— Ты... какая же ты сволочь...

— Что здесь происходит?

В коридор вошел Коул. Он какое-то время молча хмурился, оглядывая нас с Роу, а я словно только сейчас очнулся. Мне стало безумно страшно, что он обо всем догадается или, хуже того, мог услышать наш разговор.

— Коул... — попытался я выдавить из себя, но он меня перебил, повернувшись к брату:

— Роу, зачем?

Голос Коула звучал скорее устало, чем сурово, как мне показалось в самом начале, и в нем не было ни капли злости.

Роу весь дрожал, продолжая на меня смотреть, и тогда Коул продолжил:

— Роу, я все знаю. Мне известно... — выдохнул он.

— Что?

Глаза Роу округлились. Он несколько раз часто сморгнул, будто никак не мог понять о чем Коул говорит и что вообще происходит. Словно весь предстоящий разговор для него не имел никакого значения.

— О том, что ты когда-то испытывал симпатию к Джейсу. А также о том, — словно через силу проговорил Коул — Что он никогда не давал тебе повода думать, что твои чувства могут быть взаимны. И до этого момента я был уверен, что это давно закончилось... Роу?

Роу сорвался с места и бросился по лестнице наверх. И в какие-то доли секунды я испытал короткое и огромное облегчение от того, что он не выбежал на улицу — наверное, потому что Коул стоял у него на пути, и еще от того, что так и не ударил меня, хотя я заслуживал не только этого. Мой кратковременный кураж давно прошел и теперь, когда не осталось и страха от того, что Коул мог все узнать, я почувствовал гигантскую, просто безразмерно зияющую пустоту. Можно подумать, что я только что в себе что-то окончательно убил...

— Джейс.

Я протянул руку ладонью вперед, опустив голову и стараясь, чтобы отросшая челка как можно больше закрывала лицо. И медленно стал подниматься на второй этаж.

Господи, какой же этот дом все-таки огромный!

Я ощущал себя столетним стариком и от какого-то странного бессилия, завладевшего всем телом, о того, что снова все получилось совсем не так, хотя я сам не знал, как должно было быть это "так", вдруг безумно захотелось плакать (но слез не было), истошно и зло кричать, что все неправда, но тогда это стало бы подтверждением моей собственной лжи. А я так боялся все потерять. Я ничего не хотел разрушать. Не хотел причинять боль, просто, оказывается, слабовольно так и не смог отпустить свое прошлое. Та ошибка, которую я тогда совершил и теперь, почему-то, не собирался исправлять. Снова обманул Коула и предал Роу, потому что злился на него из-за Патрика — мне казалось нелепым и чудовищно несправедливым то, что он может так же сильно хотеть кого-то другого, как когда-то любил меня.

123456

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓